рэ
Намедни мой старый друг Жан позвал меня на субботнюю демонстрацию в центр Парижа. Никогда не любивши больших и шумных масс, об одной мысли простоватого рассудка, я деликатно начал было отказываться. Однако Жан меня звал достаточно усердно, приводя в побуждениях и солнечную погоду, и воздух утренней свежести, и едва проснувшихся очаровательных девушек, и бесплатный кофе. Поправив друга, указывая на подкрашенную воду взамен достойного кофе, я все-таки согласился. С чего вдруг, сам не пойму. А что, подумал я. Лето идет к концу, а в жизни столько всего меняется, почему же и не пойти мне с ним?
Одевшись тепло, в уже осеннем пальто, спрятавшись в шарфе, с зонтом-тростью и карамелькою в кармане, я пошел к девяти утра на демонстрацию у дворца правосудия. Встретил Жана. Спросил, наконец, его, чему же все-таки посвящен скромный тихий бунт парижан?
- Ты что ж, не знаешь? Не слышал? Не читал? В индийских племенах вспыхнула гражданская война! Мы категорически против нее!
Почему? Зачем? Я спросил у Жана название племени. Он не смог ответить. Тогда я попросил его хотя бы указать, где его стоит искать обывателю - на севере или же на юге. И тут друг не нашелся, что сказать. Мы пожали плечами. Я взял у него из рук свежую сигарету. Ее привкус напоминал мне вкус хорошего итальянского кофе. Мы молча шли. Я долго думал, почему все эти люди так переживают о неизвестном племени. Ведь своих проблем здесь, в Париже, намного больше!
Они несли плакаты, газетные вырезки. На нескольких языках. Я отметил, что тема весьма распространена и насущна. Однако же чего хотели эти невыспатые люди, понять я не мог. Не смог.
И вот вдруг взгляд мой упал на маленького мальчика. Тот нес скромный плакат:
"У МЕНЯ ДОМА РАЗБИТО ОКНО. Я ЗАМЕРЗАЮ ПО НОЧАМ. ПОМОГИ МНЕ."
От удивления я резко остановился и чуть не прожог Жану пальто. Я подошел к этому мальчику и спросил, где он живет. Он показал на другую сторону реки. Я попросил его отвести меня к нему домой. Через пять минут мы были там. Дом был старый, уже разваливающийся. Семья у мальчика была бедной. У него были лишь мать и младший брат. Дома у них было очень просто, но все убрано, все чисто. Его мама - Рамона - была очень приятной женщиной. Она меня радушно встретила и стала извиняться за сына. Она напоила меня чаем. Я настоял на том, чтобы она показала мне окно. Роскошное барочное окно и правда было все выбито. Я распрощался и отправился к Жану.
Через четверть часа я уговорил его, и мы, вооружившись своими домостроительными орудиями, отправились покупать стекло у стеклореза за углом. Купивши стекла, я повел Жана к мальчику домой. Жан был хмур, но Рамона ему понравилась, а дети его значительно развеселили. За три часа мы вернули окну прежнюю красоту и изящество эпохи барокко. Рамона накормила нас скромным ужином и угостила кофе. Надо сказать, отменным.
Я вернулся вечером домой. Я подумал, что мы с другом сделали сегодня совсем небольшое, совсем крошечное хорошее дело. Но во тьму раз более полезное, чем животное течение бездумной остервеневшей толпы в центре Парижа.
Одевшись тепло, в уже осеннем пальто, спрятавшись в шарфе, с зонтом-тростью и карамелькою в кармане, я пошел к девяти утра на демонстрацию у дворца правосудия. Встретил Жана. Спросил, наконец, его, чему же все-таки посвящен скромный тихий бунт парижан?
- Ты что ж, не знаешь? Не слышал? Не читал? В индийских племенах вспыхнула гражданская война! Мы категорически против нее!
Почему? Зачем? Я спросил у Жана название племени. Он не смог ответить. Тогда я попросил его хотя бы указать, где его стоит искать обывателю - на севере или же на юге. И тут друг не нашелся, что сказать. Мы пожали плечами. Я взял у него из рук свежую сигарету. Ее привкус напоминал мне вкус хорошего итальянского кофе. Мы молча шли. Я долго думал, почему все эти люди так переживают о неизвестном племени. Ведь своих проблем здесь, в Париже, намного больше!
Они несли плакаты, газетные вырезки. На нескольких языках. Я отметил, что тема весьма распространена и насущна. Однако же чего хотели эти невыспатые люди, понять я не мог. Не смог.
И вот вдруг взгляд мой упал на маленького мальчика. Тот нес скромный плакат:
"У МЕНЯ ДОМА РАЗБИТО ОКНО. Я ЗАМЕРЗАЮ ПО НОЧАМ. ПОМОГИ МНЕ."
От удивления я резко остановился и чуть не прожог Жану пальто. Я подошел к этому мальчику и спросил, где он живет. Он показал на другую сторону реки. Я попросил его отвести меня к нему домой. Через пять минут мы были там. Дом был старый, уже разваливающийся. Семья у мальчика была бедной. У него были лишь мать и младший брат. Дома у них было очень просто, но все убрано, все чисто. Его мама - Рамона - была очень приятной женщиной. Она меня радушно встретила и стала извиняться за сына. Она напоила меня чаем. Я настоял на том, чтобы она показала мне окно. Роскошное барочное окно и правда было все выбито. Я распрощался и отправился к Жану.
Через четверть часа я уговорил его, и мы, вооружившись своими домостроительными орудиями, отправились покупать стекло у стеклореза за углом. Купивши стекла, я повел Жана к мальчику домой. Жан был хмур, но Рамона ему понравилась, а дети его значительно развеселили. За три часа мы вернули окну прежнюю красоту и изящество эпохи барокко. Рамона накормила нас скромным ужином и угостила кофе. Надо сказать, отменным.
Я вернулся вечером домой. Я подумал, что мы с другом сделали сегодня совсем небольшое, совсем крошечное хорошее дело. Но во тьму раз более полезное, чем животное течение бездумной остервеневшей толпы в центре Парижа.