Sep 15, 2012 00:09
Давеча сел я выпить кофею и листнуть пару-тройку газет, как наткнулся на интересную статью, которая погрузила мой разум в продолжительные размышления - столь долгие, что последние капли божественного напитка пришлось потреблять в охлажденном виде.
Речь идет о тех самых парижских «бунтарских псах» - не буду даже писать собственной рецензии, а просто приведу статью целиком:
«"Бунтарских псов" посадили на цепь.
ПАРИЖ. 19 13/IX 12
Сегодня французский народ негодует. К смертной казни приговорены четверо молодых людей из буржуа. Но за что? За попытку свержения власти! Однако.. верно ли сие?
Окунемся в прошлое. 1910 год. В темных подвалах Парижа четверо юношей, с горячей кровью и об одной мысли, собираются вместе по вечерам. Они шепчутся, пишут манифесты, рисуют схемы города и вынашивают План. Их идея - горячая, остротрепещущая, юношески утопичная - как плесень - пускает корни и медленно растет по всему городу. О них узнают на литературных вечерах, в театрах. В синематографе. В ресторанах..
Юноши - театральные критики. Их слово остро и дерзко. Их внешность заманчива. И потому - их слушают и верят. Они вдруг пишут стихи и на площадях, по вечерам, пред малыми группами людей их декламируют. Слова их плавны и изящны, однако же в каждой строке кроется бунт против президента. Их запоминают по выходкам необычайного характера: говорят, что это они подожгли Гран Опера, их видели убегающими после взрыва на площади Бастилии, это они посмели залезть нагими на Эйфелеву башню и именно ими был разыгран спектакль, после которого судьба их перешла в руки власти.
Дело было в начале мая. Шла вечерняя воскресная служба в Соборе Парижской богоматери. Над городом собирались тучи, вдруг началась буря - страшный ливень стучал по стеклам, раскаты грома заглушали орган. Внезапно двери собора распахнулись и внутрь порвались «бунтарские псы», разукрашенные в клоунов. Кто на чем - на моноцикле, на ослике, кувыркаясь - они медленно пробирались к алтарю, издавая непристойно веселящие звуки, обыкновенно слышаемые на цирковых представлениях. Сквозь эти призвуки, они громко и четко читали стихи - быстро, едко, кратко. Каждое четверостишье заканчивалось словами «господин президент, дай нам свободы жить». Возмущенная публика начала протестовать, однако же шум ее гасился громом. В толпе людей нашлись - причем не мало - тех, кто поддержал «псов» и стал выкрикивать им в такт. Когда юноши достигли алтаря, их уже схватили жандармы.
За нарушение целостности государственной веры их приговорили к смертной казни. Но дух их идей растет в других поэтах, актерах, композиторах, политических деятелях. Их воспевают и молятся на них. Их имена пишут на домах, на соборах, на столиках парижских кафе. О них пишут в периодике и даже за рубежом. Их требует отпустить, ведь свобода слоя их обязана каждому гражданину! И - как говорит народ - они вольны шептать что угодно и в церкви и вне ее.
Но никто не говорит о великой французской культуре. Упоенный бунтарским духом народ Франции готов продать за копейку нашу с вами культуры - церковный обряд, обычаи терпимости, уместности сказанного. И самое пошлое во всей этой ситуации это то, что издревле благие идеи государствосовершенствования в юных сердцах на нашем веку вылились в полном отрицании культуры как таковой. И, господа, это стыд и позор нашему народу. Нельзя построить новое, мудрое государство, не оглядываясь на его культурные обычаи.
Поэтому «псов» было решено наказать. Верно ли, неверно - решать тебе, читатель.»
трогательный эксгибиционизм,
метафоричное метаморфозье