Не тайная ночеря.
Той ночью генералиссимусу было не до сна. На дворе страны корячился уже 16-й год - безрадостный, мутный, в потускневших красках. Все, неужели все?.. Карнавал отыгран. Допрыгались. Доигрались. Неужели допродавались? Шатаясь по кабинетам, он брезгливо попинывал валяющиеся на полу облезшие маски, с осторожностью (вдруг какая крыса выскочит) шевелил носком ботинка драные наряды, сваленные в кучи по углам, и гадал, гадал, гадал... Ибо думать уже не умел, или не хотел.
Покумекал, сколько удастся собрать желающих воевать за лозунги, но ведь народу в стране родится все меньше и меньше, а те, кто остались, продуманны и расчетливы, жлобье надутое. У них кредиты, потребы, чистенькие детишки, выжитьлюбойценой, фоточки, долевка, жирненькие животики, шашлыки, соцсети, мирпосмотреть. Семья - это святое, ага. А вот те, кто ради идеалов и рванул бы свою бедную башню по указу пальца, давно истлели после двух ходок в горы или спились на родине и еле живы по сей день. Нет, ну это как минимум не 24-53 год.
"Воевать за родину никто из них не хочет, но зато нас все боятся!"- сглотнул генералиссимус слюну, и глазки робко-масляно заблестели.
"Я сам всех боюсь... - заныл, тоненько запищал внутри у него маленький мальчик. Где-то в коридорах громко лопнула-перегорела лампочка. - А ведь всего-навсего нужно было правильно себя вести и не рыпаться. А сейчас что? Ой-ой-ой..."
Все же взял телефон, позвонил спокойно, без слез; приехали люди - по отдельности такие разные, но все вместе - из одного котла. Одна дама распаковала печатный станок, мягко провела по нему пальцем и предложила заняться делом, и к тому же как можно быстрее. Сказала, что на ближайшие год-два работой он будет обеспечен, а потом...
А потом...а потом вовсе и не тайна...а потом просто тьма...
"Опять эти деньги, проклятые...- снова заскулил, заворочался внутри него малец.- Лучше бы не родился..."
И той же ночью он видел сон: будто он, ослабленный, шатаясь и рыча, как слепой медведь, наощупь бредет в кромешной темноте, по пустыне, выжженной и черной, и вдруг вдалеке мелькает яркий огонек костра. Проблеск! Из последних сил - к нему, в безумии доламывая гнилые культи... А там - никого... Только весело догорают сухие ветки, и озорные сверкающие угольки, выстреливая из горящего гнезда, словно дразнятся: "Фрик, фрик!"
Покумекал, сколько удастся собрать желающих воевать за лозунги, но ведь народу в стране родится все меньше и меньше, а те, кто остались, продуманны и расчетливы, жлобье надутое. У них кредиты, потребы, чистенькие детишки, выжитьлюбойценой, фоточки, долевка, жирненькие животики, шашлыки, соцсети, мирпосмотреть. Семья - это святое, ага. А вот те, кто ради идеалов и рванул бы свою бедную башню по указу пальца, давно истлели после двух ходок в горы или спились на родине и еле живы по сей день. Нет, ну это как минимум не 24-53 год.
"Воевать за родину никто из них не хочет, но зато нас все боятся!"- сглотнул генералиссимус слюну, и глазки робко-масляно заблестели.
"Я сам всех боюсь... - заныл, тоненько запищал внутри у него маленький мальчик. Где-то в коридорах громко лопнула-перегорела лампочка. - А ведь всего-навсего нужно было правильно себя вести и не рыпаться. А сейчас что? Ой-ой-ой..."
Все же взял телефон, позвонил спокойно, без слез; приехали люди - по отдельности такие разные, но все вместе - из одного котла. Одна дама распаковала печатный станок, мягко провела по нему пальцем и предложила заняться делом, и к тому же как можно быстрее. Сказала, что на ближайшие год-два работой он будет обеспечен, а потом...
А потом...а потом вовсе и не тайна...а потом просто тьма...
"Опять эти деньги, проклятые...- снова заскулил, заворочался внутри него малец.- Лучше бы не родился..."
И той же ночью он видел сон: будто он, ослабленный, шатаясь и рыча, как слепой медведь, наощупь бредет в кромешной темноте, по пустыне, выжженной и черной, и вдруг вдалеке мелькает яркий огонек костра. Проблеск! Из последних сил - к нему, в безумии доламывая гнилые культи... А там - никого... Только весело догорают сухие ветки, и озорные сверкающие угольки, выстреливая из горящего гнезда, словно дразнятся: "Фрик, фрик!"