(no subject)
Мой еврейский прадедушка нагрянул в Иркутск в конце 19 века. Не по своей, естественно, воле.
Я в детстве спрашивал маму: а зачем, собственно? Чего не жилось в Польше-то? Мама как-то смутно отвечала, что, дескать, был он польским инсургентом, спалил дом помещика и - ага. Навстречу утренней заре по Ангаре, по Ангаре. В Иркутске в честь таких пассионариев даже целая улица названа - улица Польских повстанцев, сразу за католическим костёлом.
Я, понятно, озадачился - с чего бы это еврею жечь дома, и причем тут повстанчество? Да и пришедшийся ни к селу ни в Красную Армию польский костёл даже тогда, в пору религиозной невинности, показался мне притянутым за уши. Но по молодости лет я своего прадеда за социальный протест простил и мамину версию принял без дальнейших уточнений. А потом и мама умерла, спростить строже и предметнее стало не у кого.
И тут Ирку понесло в архивы.
У них, у историков, вечно так: если людям живется спокойно - это от невежества. И здесь нужно срочно что-то делать. Раскрыть глаза на неказистое прошлое. Развенчать духоподъемные былины и разогнуть блистающие сталью скрепы. А потом заново сшить образовавшуюся труху суровой нитью. Вот на одной такой маньячке я и женат.
Короче.
Хочется сказать что-нибудь вроде «мой прадед был раввином» или хотя бы шохетом, ну, на крайний случай, каким-нибудь мелким хазаном. А вот шиш! Вольно, рядовой Файнгольд! Уголовником был ваш предок. Простым извозчиком-уголовником. Вроде некоторых нынешних таксистов. По всему - ограбил седока. Слова Богу, видимо, без душегубства, за что и получил шесть лет каторги вместо минимальных восьми. И промелькнул где-то в описании приговра такой смягчающий мотив, что, мол, разбой творился не прилюдно, а в укромном месте. Типа, чувство прекрасного у просвещенной публики оскорблено не было.
То-то я думаю, откуда во мне этот типаж маршруточника и склонность к извозщичьему юмору. Теперь все окей, вопросов больше не имею.
По Иркиным словам вообще большинство евреев об ту пору в Сибири появилось именно по уголовке. Тот еще народец, правильно его Бабель живописал. (Щас бы мне Ирку обвинить в антисемитизме, да при ее фамилии никак не получается. Просто затаюсь до времени.)
И двинулся Лейба Ицков Файнгольд в места не столь отдаленные с пятью детьми и женой Сурой-Блюмой.
Младшим в этом таборе был мой дед - Семен Леонтьевич:
Из польского Гарволина, что в пятидесяти верстах от блистатательной Варшавы в Зиму - не доезжая двухсот пятидесяти километров до Иркутского острога.
"Зима", к слову, в наших едренях не только время года, но и название городка. Есть тут еще Мама, Балаганск, Баяндай - не топонимика, а сплошное мимими. Теплая ламповая Сибирь, чо!
На сидельцев по отбытии каторги заводился т.н. статейный список, откуда и почерпнуто большинство сведений о семействе. Там всё: и описание внешнего вида с указанием особых примет, и состав семьи с перечислением не достигших совершеннолетия детей, и место проживания. Да что долго говорить. Вот он, это список. Я его любовно расшифровал, переложив писарские закорючки на внятный язык ЭВМ:
Постепенно все обустроилось. Глава открыл в г.Черемхове мелочную лавку, взрослые сыновья обзавелись каким-никаким бизнесом (как старший Яков, державший хлебную торговлю на базаре)
или двинули по фотографической стезе в модном по тем временам ателье итальянца Минизини как дед Соломон
Дочь Злата вышла замуж, что добавило нам кашерных кузенов Сидоровских - хороших, достойных людей.
Правда, прадед еще раз попытался встать на кривую тропку правонарушений. Решил околпачить РЖД императорскую железную дорогу, когда это еще не было мейнстримом. Отправил в 1908 году багажом из той самой Зимы в Иркутск ящик и корзину, задекларировав груз как обувь, стоимостью в две тысячи рублей. А на деле тара была набита железным ломом и дровами. По прибытии груза в губернский центр старик затеял скандал, обвинил железнодорожных агентов в краже, а железную дорогу - в небрежении. В общем, после многолетнего расследования и воспоследовавшего суда дали неисправимому жулику полгода в крепости с конфискацией ящика, дров и лома. Корзину же с некоторым брезгливым злорадством было велено вернуть.
Я до сей поры не могу простить Якунину фамильного ящика. Чувствую, что это с него накапало на пресловутое шубохранилище. Чую, но доказать покуда не могу, вот.
В 24-м умерла Сура-Блюма.
Но для оставшихся членов семьи (меня и моих троюродных братьев-сестер) этот год ее смерти был неочевиден. Ибо среди нас имеет хождение фотка 32-го года, на обороте которой Лейба неверной рукой накарябал памятную надпись: «Соломону от папы и мамы».
Лейба тут - чиcтый хипстер. Очки-хамелеоны, уши топориком, борода лопатой. Горжусь, ога.
При пристальном рассмотрении «мама» не сильно похожа на семейную фотографию, размещенную выше.
Вот она еще раз, парадная Сара-Блюма:
Но кого это несходство волновало? Сказано «мама», а вы, шлимазлы, почитайте её как то полагается по заповеди! Тут, опять же, Ирка, не обремененная фамильными догмами, заподозрила что-то неладное и с лупой наперевес принялась изобличать. Послав предварительно меня по архивам.
И таки да!
Выяснилось, что прабабка Сура-Блюма преставилась в 24-м, а старый жук Лейба Ицков в свои молодецкие семьдесят шесть в 31-м женился на этой благообразной женщине со скорбными глазами.
И жил с ней как минимум до 38-го, где она фигурирует наряду с мужем в списках прихожан иркутской синагоги.
Выходит у меня две прабабушки, да, доктор?
По архивным записям прадед умер в апреле сорок первого, будучи хорошо за восемьдесят.
Меня во всей этой истории интригует одно: почему моя мама, которой на время его смерти исполнилось девять лет никогда не говорила о нем? Или отделывалась откровенной залепухой. Согласитесь, девять лет - вполне сознательный возраст. Мои дети, например, знают всех родственников если не лично, то хотя бы поименно. А тут такое умолчание.
Прабабка, ее сын, ее дочь с мужем похоронены на старом еврейском кладбище. А прадед - как в воду канул.
И на памятнике Суры-Блюмы (который Ирка, кстати, нашла походя, по наитию просто ткнув пальцем в похожий абрис) написано «Любимой матери от детей». А что же муж-гангстер?
Как-то туманно все и непонятно.
Видать проштрафился крупно Лейба. Говорят, и дочь Злата его отчего-то всю жизнь не любила.
Боюсь, уже никогда ничего не прояснится.
Пускай хоть тут останется.
Почти все Файнгольды Гарволина и Врашавы погибли в Холокосте.
Так что, если бы не порочные склонности моего прадеда, где бы я был сейчас?
Остальные Файнгольды поторчали в Иркутске, подождали кренделей небесных да и разбрелись по миру.
Яков в тридцатые уехал в Ташкент, а после войны его потомки перебрались в Ригу, где живут доныне, дай им Бог мира и долголетия! Ага, сестрица, тебе и твоей семье.
Берка (Борис) отсидел год из десяти положенных и (случались чудеса!) был отпущен домой, на улицу Красного восстания, дом 9, где я родился тридцатью годами позже.
На снимке двухэтажное строение слева. Правее - парикмахерская "Иркутянка", где всю жизнь проработала мама. А еще правее, за автобусом ма-а-аленькй уголок 15-й школы, где я... где меня... В общем, угол Ленина и Красного восстания - и скажите теперь, что мы не умеем устраиваться!
Впрочем, сын Берки, Володя, оттрубил всю положенную десятку по пятьдесят восьмой, а после уехал в Евпаторию и забрал отца, где тот через пару лет скончался. Другой сын Берки - Абрам - стал чемпионом СССР по конькобежному спорту, воевал, был награжден орденом, а потом основал в Евпатории же какое-то крутое городошное сообщество со своим стадионом, блэк-джеком и шлюхами. Так что кому радоваться, что крымнаш как не мне? А коли я не радуюсь, то и остальным не след.
В дальнейшем Абрам отъехал в Штаты (вот что Крым животворящий делает!), откуда был в Иркутске проездом летом 87-го. Хотел повидать меня, сидел у нас в гостях допоздна, да не случилось: я тогдашний восемнадцатилетний второкурсник-оболтус домой тем вечером так и не появился.
Хочу мельком упомянуть про скандального крымского миллионера Файнгольда. Его сыну, местному депутату от ЛДПР, на днях в каом-то ялтинском баре шкуру в двух местах попортили. Не насмерть, а так, для колёру. И вот, что-то мне шепчет... Да ну нах! Совпадение. Приблудные. Приличный Файнгольд какой только фигни в жизни не натворит, но в ЛДПР нипочём не вступит. Как говорила Шахерезада «вот и всё об этом человеке».
Тут, пожалуй, и остановлюсь пока. И так уже накрутил дат, событий и людей превыше необходимого.
Пускай отстаивается.
Я в детстве спрашивал маму: а зачем, собственно? Чего не жилось в Польше-то? Мама как-то смутно отвечала, что, дескать, был он польским инсургентом, спалил дом помещика и - ага. Навстречу утренней заре по Ангаре, по Ангаре. В Иркутске в честь таких пассионариев даже целая улица названа - улица Польских повстанцев, сразу за католическим костёлом.
Я, понятно, озадачился - с чего бы это еврею жечь дома, и причем тут повстанчество? Да и пришедшийся ни к селу ни в Красную Армию польский костёл даже тогда, в пору религиозной невинности, показался мне притянутым за уши. Но по молодости лет я своего прадеда за социальный протест простил и мамину версию принял без дальнейших уточнений. А потом и мама умерла, спростить строже и предметнее стало не у кого.
И тут Ирку понесло в архивы.
У них, у историков, вечно так: если людям живется спокойно - это от невежества. И здесь нужно срочно что-то делать. Раскрыть глаза на неказистое прошлое. Развенчать духоподъемные былины и разогнуть блистающие сталью скрепы. А потом заново сшить образовавшуюся труху суровой нитью. Вот на одной такой маньячке я и женат.
Короче.
Хочется сказать что-нибудь вроде «мой прадед был раввином» или хотя бы шохетом, ну, на крайний случай, каким-нибудь мелким хазаном. А вот шиш! Вольно, рядовой Файнгольд! Уголовником был ваш предок. Простым извозчиком-уголовником. Вроде некоторых нынешних таксистов. По всему - ограбил седока. Слова Богу, видимо, без душегубства, за что и получил шесть лет каторги вместо минимальных восьми. И промелькнул где-то в описании приговра такой смягчающий мотив, что, мол, разбой творился не прилюдно, а в укромном месте. Типа, чувство прекрасного у просвещенной публики оскорблено не было.
То-то я думаю, откуда во мне этот типаж маршруточника и склонность к извозщичьему юмору. Теперь все окей, вопросов больше не имею.
По Иркиным словам вообще большинство евреев об ту пору в Сибири появилось именно по уголовке. Тот еще народец, правильно его Бабель живописал. (Щас бы мне Ирку обвинить в антисемитизме, да при ее фамилии никак не получается. Просто затаюсь до времени.)
И двинулся Лейба Ицков Файнгольд в места не столь отдаленные с пятью детьми и женой Сурой-Блюмой.
Младшим в этом таборе был мой дед - Семен Леонтьевич:
Из польского Гарволина, что в пятидесяти верстах от блистатательной Варшавы в Зиму - не доезжая двухсот пятидесяти километров до Иркутского острога.
"Зима", к слову, в наших едренях не только время года, но и название городка. Есть тут еще Мама, Балаганск, Баяндай - не топонимика, а сплошное мимими. Теплая ламповая Сибирь, чо!
На сидельцев по отбытии каторги заводился т.н. статейный список, откуда и почерпнуто большинство сведений о семействе. Там всё: и описание внешнего вида с указанием особых примет, и состав семьи с перечислением не достигших совершеннолетия детей, и место проживания. Да что долго говорить. Вот он, это список. Я его любовно расшифровал, переложив писарские закорючки на внятный язык ЭВМ:
Постепенно все обустроилось. Глава открыл в г.Черемхове мелочную лавку, взрослые сыновья обзавелись каким-никаким бизнесом (как старший Яков, державший хлебную торговлю на базаре)
или двинули по фотографической стезе в модном по тем временам ателье итальянца Минизини как дед Соломон
Дочь Злата вышла замуж, что добавило нам кашерных кузенов Сидоровских - хороших, достойных людей.
Правда, прадед еще раз попытался встать на кривую тропку правонарушений. Решил околпачить РЖД императорскую железную дорогу, когда это еще не было мейнстримом. Отправил в 1908 году багажом из той самой Зимы в Иркутск ящик и корзину, задекларировав груз как обувь, стоимостью в две тысячи рублей. А на деле тара была набита железным ломом и дровами. По прибытии груза в губернский центр старик затеял скандал, обвинил железнодорожных агентов в краже, а железную дорогу - в небрежении. В общем, после многолетнего расследования и воспоследовавшего суда дали неисправимому жулику полгода в крепости с конфискацией ящика, дров и лома. Корзину же с некоторым брезгливым злорадством было велено вернуть.
Я до сей поры не могу простить Якунину фамильного ящика. Чувствую, что это с него накапало на пресловутое шубохранилище. Чую, но доказать покуда не могу, вот.
В 24-м умерла Сура-Блюма.
Но для оставшихся членов семьи (меня и моих троюродных братьев-сестер) этот год ее смерти был неочевиден. Ибо среди нас имеет хождение фотка 32-го года, на обороте которой Лейба неверной рукой накарябал памятную надпись: «Соломону от папы и мамы».
Лейба тут - чиcтый хипстер. Очки-хамелеоны, уши топориком, борода лопатой. Горжусь, ога.
При пристальном рассмотрении «мама» не сильно похожа на семейную фотографию, размещенную выше.
Вот она еще раз, парадная Сара-Блюма:
Но кого это несходство волновало? Сказано «мама», а вы, шлимазлы, почитайте её как то полагается по заповеди! Тут, опять же, Ирка, не обремененная фамильными догмами, заподозрила что-то неладное и с лупой наперевес принялась изобличать. Послав предварительно меня по архивам.
И таки да!
Выяснилось, что прабабка Сура-Блюма преставилась в 24-м, а старый жук Лейба Ицков в свои молодецкие семьдесят шесть в 31-м женился на этой благообразной женщине со скорбными глазами.
И жил с ней как минимум до 38-го, где она фигурирует наряду с мужем в списках прихожан иркутской синагоги.
Выходит у меня две прабабушки, да, доктор?
По архивным записям прадед умер в апреле сорок первого, будучи хорошо за восемьдесят.
Меня во всей этой истории интригует одно: почему моя мама, которой на время его смерти исполнилось девять лет никогда не говорила о нем? Или отделывалась откровенной залепухой. Согласитесь, девять лет - вполне сознательный возраст. Мои дети, например, знают всех родственников если не лично, то хотя бы поименно. А тут такое умолчание.
Прабабка, ее сын, ее дочь с мужем похоронены на старом еврейском кладбище. А прадед - как в воду канул.
И на памятнике Суры-Блюмы (который Ирка, кстати, нашла походя, по наитию просто ткнув пальцем в похожий абрис) написано «Любимой матери от детей». А что же муж-гангстер?
Как-то туманно все и непонятно.
Видать проштрафился крупно Лейба. Говорят, и дочь Злата его отчего-то всю жизнь не любила.
Боюсь, уже никогда ничего не прояснится.
Пускай хоть тут останется.
Почти все Файнгольды Гарволина и Врашавы погибли в Холокосте.
Так что, если бы не порочные склонности моего прадеда, где бы я был сейчас?
Остальные Файнгольды поторчали в Иркутске, подождали кренделей небесных да и разбрелись по миру.
Яков в тридцатые уехал в Ташкент, а после войны его потомки перебрались в Ригу, где живут доныне, дай им Бог мира и долголетия! Ага, сестрица, тебе и твоей семье.
Берка (Борис) отсидел год из десяти положенных и (случались чудеса!) был отпущен домой, на улицу Красного восстания, дом 9, где я родился тридцатью годами позже.
На снимке двухэтажное строение слева. Правее - парикмахерская "Иркутянка", где всю жизнь проработала мама. А еще правее, за автобусом ма-а-аленькй уголок 15-й школы, где я... где меня... В общем, угол Ленина и Красного восстания - и скажите теперь, что мы не умеем устраиваться!
Впрочем, сын Берки, Володя, оттрубил всю положенную десятку по пятьдесят восьмой, а после уехал в Евпаторию и забрал отца, где тот через пару лет скончался. Другой сын Берки - Абрам - стал чемпионом СССР по конькобежному спорту, воевал, был награжден орденом, а потом основал в Евпатории же какое-то крутое городошное сообщество со своим стадионом, блэк-джеком и шлюхами. Так что кому радоваться, что крымнаш как не мне? А коли я не радуюсь, то и остальным не след.
В дальнейшем Абрам отъехал в Штаты (вот что Крым животворящий делает!), откуда был в Иркутске проездом летом 87-го. Хотел повидать меня, сидел у нас в гостях допоздна, да не случилось: я тогдашний восемнадцатилетний второкурсник-оболтус домой тем вечером так и не появился.
Хочу мельком упомянуть про скандального крымского миллионера Файнгольда. Его сыну, местному депутату от ЛДПР, на днях в каом-то ялтинском баре шкуру в двух местах попортили. Не насмерть, а так, для колёру. И вот, что-то мне шепчет... Да ну нах! Совпадение. Приблудные. Приличный Файнгольд какой только фигни в жизни не натворит, но в ЛДПР нипочём не вступит. Как говорила Шахерезада «вот и всё об этом человеке».
Тут, пожалуй, и остановлюсь пока. И так уже накрутил дат, событий и людей превыше необходимого.
Пускай отстаивается.