"Мужик"
«У вас было несколько прекрасных рассказов про колдунов, «которых не бывает». Это все написанные, или были такие еще?»
Были такие еще, читайте…
Ваш Коба.
- Гостю стул дайте - он говорит негромко, в ресторанном гомоне его слов можно и не услышать. Но стул появляется тут же, слова этого человека здесь слышат и уважают.
Ресторан «Сибирь» по меркам какой-нибудь Москвы, - дыра дырой. Даже, по меркам Красноярска. Но здесь - свои правила, законы и предпочтения. Не так велик этот город, не так он богат.
Хотя, о богатстве - отдельная тема, она «за скобками». И за эти «скобки» лучше не пытаться взглянуть, если ты просто в гостях.
Зал ресторана - человек на пятьдесят.
Но теперь здесь, раза в два больше. Это пристройка, примыкает к старой гостинице. Обычная пятиэтажка. Когда-то была общагой, потом переделали, но подъезды, как в жилом доме, остались. Приезжие заходят к портье, получают ключи, расходятся по своим клетушкам отдельными лестничными маршами.
У столиков - диваны с высокими спинками, могут сесть шестеро. За нашим сейчас - человек десять. Точное число не понять, кто-то отходит, кто-то подсаживается снова.
В углу невысокий помост, на нем умостились трое, - гитарист, клавишник, ударник. «Живой звук». Большая редкость для города «А». Поэтому, здесь всегда много народа, заведение слывет фешенебельным, из дорогих.
Его зовут Виктор. Кличка: «Мужик».
Сегодня днем познакомились в городе. Меня вез Валера, сослуживец в прошлом. Вдруг, притормозил у светофора. Сказал: «Кстати, легок на помине. Хочу познакомить тебя с человеком. Нормальный мужик, сейчас «забьем стрелку» на вечер».
Накоротке договорились встретиться в ресторане вечером.
Потом я спросил:
- А как зовут-то этого мужика?
- Да так и зовут, «Мужик» - засмеялся Валера. - Кличка у него такая.
***
В ресторан я пришел один. Валера не смог, обстоятельства по работе. Но меня попросил сходить, неудобно отменять встречу. А я - живу в этой гостинице, мне нетрудно.
Киваю присутствующим, сажусь на предложенный стул. Виктор говорит:
- Давай, приземляйся. Можно не заказывать ничего. У нас тут по-простому, что на столе - общее, на всех хватит.
От этого стола голодным не встанешь. Здесь не Москва, тут любят, чтобы без выкрутасов, но вкусно и много.
Приносят огромное блюдо под крышкой. Жареная баранина большими кусками.
Крышку снимают, Мужик командует:
- Тихо все. Духи кушать будут.
За столом встает тишина. Все молчат минуту, пар от мяса поднимается в потолок, мешаясь с табачным дымом.
Сосед по столу шепотом поясняет мне диспозицию:
- Мужик любит, чтобы в традициях. Духи Земли кушают пар, потом добрые станут.
Минута кончилась, десяток рук деловито тянутся к блюду. Не знаю, как духам, но мясо здесь - не оторваться. Баранина в этих местах своя, раньше было еще больше, овечья шерсть идет на полушубки для армии.
Армия у нас большая. Была.
Сосед по столу продолжает разговор, чавкая и облизывая пальцы:
- У меня фирма тут, я хозяин. Так, мал-мала торгуем всякую хрень, снимаем добрый бакшиш. Чухонцам и лабусам пихаем металл, оттуда консервы и тачки бартером прём, нормальный вариант без головняков.
Ну, сперва, было, побычились мальца, Мужик слетал, «по крышам» разрулил. Виктор Николаевич слова знает, любые черти жало подожмут. Виктор Николаича все уважаем, он человек есть.
В ансамбле говорят через микрофон:
- Для дорогого гостя, Мужика и человека, звучит эта душевная песня…
Сосед по столу плачет пьяной слезой, комкает салфетку, шепчет в проигрыше куплета:
- «Ведь ты права, какая есть… молодая». Точно лупят, прямо в кровь сердца бьют! У каждого было, не у каждого будет… Жизнь - портянка, перемотал, навернул на сухую. А Виктор Николаич, я тебе скажу, как брату…
Вечер продолжается. Гулять в этих краях умеют и любят.
Через час Мужик поднимается, идет к выходу. За ним снимается еще несколько человек в разных концах зала.
Меня дергают сзади за рукав. Оборачиваюсь. Невысокий хакасенок со сломанными ушами борца говорит:
- Вас приглашают проехать, здесь шумно.
***
Это уже другой ресторан, «Дружба». И обстановка тоже другая.
Длинная полутемная «кишка» зала, из разболтанного магнитофона - Аль Бано и Ромина Пауэр поют о свободе.
Публика - парни со сломанными ушами, многие - в спортивных костюмах и кроссовках. На столах - водка, салаты, бутерброды. Скатертей нет, только салфетки.
Усаживаемся за столик на двоих в самом конце, возле отдельного выхода.
Мужик говорит официанту:
- Дай водки литр и молока в графине. И малосольного хариуса поставь, голов двадцать покрупнее. И хлеба черного буханочку располосуй. Можно две, сам смотри.
Потом спрашивает меня:
- Ты водку с молоком не против? Хорошо под соленую рыбу, освежает.
Я не против. Это уже, какая по счету бутылка. Пить я умею, хоть и не люблю.
Подходит парень, обращается к Мужику:
- Виктор Николаевич, по бригадам есть головняк. Молодые с Ташебы и Черногорки одну девку попилить не могут. Раньше ходила с Толматом-«Резаным», теперь упала на Комбу-«тувинца».
Пацаны враждуют, стреляться хотят.
- Зови обоих, пусть подойдут. И остальных зови, слушать будут.
Через минуту вокруг нашего столика человек двадцать. В центре двое. Мужик снимает часы с руки, указывает на пол:
- Бороться. Три минуты. За драку накажу. Время пошло.
Двое сшибаются грудью, рвут одежду в захватах, силятся зацепить и бросить. Одному удается, в броске оба втыкаются головами в бетонный пол. Схватка идет внизу, толпа смотрит молча, сжимая кулаки.
Наконец, один яростно дожимает другого на лопатки, толпа отзывается горловым ревом.
Мужик рукой убирает рев, говорит:
- Победитель может сказать слово, народ услышит. Тебе девка зачем: поиграть, или в жены? Победитель не врет, народ такое не прощает.
- В жены брать буду, не играть… - выдыхает борец, размазывая кулаком юшку разбитых бровей.
Мужик кивает, продолжает:
- Теперь, слушать всем в голову. За девку не стреляются никогда. Пуля здесь - для слабых и подлых. Такие размножаться не должны. У нас народ должен расти, давать воинов и сильных духом. Кто думает иначе - враг народа в душе.
Всем понятны слова?
Окружающие одобрительно гудят, многие прижимают кулаки к сердцу.
Мужик опять кивает, заканчивает:
- Тебе, Комба, скажу. Назначай свадьбу, буду посаженным отцом. Тебе, Толмат, тоже скажу. Боги - победу просто так не дают. Им видней, они каждому назначают жену. Значит, не твоя. Благодари Богов и соперника, не дали сделать ошибку в жизни.
В толпе одобрительно смеются, хлопают по плечам победителя и проигравшего, расходятся за столики пить водку с бутербродами.
Мужик наливает в стаканы, говорит мне:
- Трудно пацанам стало. Раньше было сильное государство, - общий отец для всех. Было куда идти, секции там всякие, кружки по интересам. Хочешь - работай. Хочешь - учись бесплатно, выходи в люди.
Справедливо было, короче.
А теперь - одна слякоть и беспредел, богатый всегда прав, сила на стороне денег. А тут - у многих отцов нет, или сидят. И работы нет тоже, а жить надо.
А хакасы и тувинцы - такой народ. Их немного, живут на отшибе. А рынок пришел, страна распалась, каждый стал за себя. Куда поехал - все места заняты уже. И нигде чужаков не ждут.
Ну, спиваются от бессмысленной жизни. И за нож хватаются, если кто косо посмотрит. Каждый хочет жить человеком. Да не каждый знает, как это сделать.
Боком вышла свобода, от войны не отличить.
Поехали, прокатимся, воздуха на воле хлебнем.
***
Машина стоит недалеко от курганов. Ночь. Степь.
Мужик говорит, продолжая разговор в дороге:
- … я же в погранцах служил, сам попросился на призывном еще. Сначала в «учебке», потом собрали команду, на самолеты, в Афганистан. Только добровольцы, других не брали тогда.
Меня не хотели брать, все соревнования на военном округе валил досрочно, чистой победой.
Но я по начальству пошел, сказал: «Хочу служить Родине в самых трудных местах. Зачем моя борьба, если она с ковра в жизнь не выводит?»
Отправили, куда меня такого, сознательного, заткнуть.
Там перевалы охраняли.
Однажды сплю, приходят Духи ко мне. Не эти, моджахеды, настоящие Духи из той земли.
Говорят: «Завтра убьют всех, будет большой бой. Но за тебя сказали слово, тебя не убьют, мы сделаем так».
Я им: «Вы что, гады, озверели?! Меня - вместе со всеми, как я жить буду потом?»
Они покачали головами, сказали: «У своих спрашивай, в своей земле. Они скажут, как будешь, и зачем».
Утром был бой, еще даже не рассвело. С минометов накрыли, большая группа через горы пришла, разведка прошляпила нахрен.
Всех убило, как эти и сказали. Я остался, и еще один пацан, вместе призывались отсюда. У него бабка шаманкой была, говорил.
Вместе и выходили. По пути два раза нарвались, когда в кишлак за жратвой приспичило заходить. Повезло, - наемники с Пакистана, они тамошних гор сами не знали. Троих мы там завалили, и оторвались.
И другой раз, прямо на тропе. А патронов уже не было почти. Ножами и голыми руками рвали, борьба здорово пригодилась тогда.
Через две недели вышли к своим. И потом два месяца особисты потрошили: где мы шарашились, когда наших поубивало всех? Мало ли, словам на войне веры нет.
Теперь вот живу.
Иногда сюда приезжаю, к Духам поближе. Спрашиваю: как жить и зачем?
Молчат. Значит, время сказать не пришло, своим умом надо решать.
Были такие еще, читайте…
Ваш Коба.
- Гостю стул дайте - он говорит негромко, в ресторанном гомоне его слов можно и не услышать. Но стул появляется тут же, слова этого человека здесь слышат и уважают.
Ресторан «Сибирь» по меркам какой-нибудь Москвы, - дыра дырой. Даже, по меркам Красноярска. Но здесь - свои правила, законы и предпочтения. Не так велик этот город, не так он богат.
Хотя, о богатстве - отдельная тема, она «за скобками». И за эти «скобки» лучше не пытаться взглянуть, если ты просто в гостях.
Зал ресторана - человек на пятьдесят.
Но теперь здесь, раза в два больше. Это пристройка, примыкает к старой гостинице. Обычная пятиэтажка. Когда-то была общагой, потом переделали, но подъезды, как в жилом доме, остались. Приезжие заходят к портье, получают ключи, расходятся по своим клетушкам отдельными лестничными маршами.
У столиков - диваны с высокими спинками, могут сесть шестеро. За нашим сейчас - человек десять. Точное число не понять, кто-то отходит, кто-то подсаживается снова.
В углу невысокий помост, на нем умостились трое, - гитарист, клавишник, ударник. «Живой звук». Большая редкость для города «А». Поэтому, здесь всегда много народа, заведение слывет фешенебельным, из дорогих.
Его зовут Виктор. Кличка: «Мужик».
Сегодня днем познакомились в городе. Меня вез Валера, сослуживец в прошлом. Вдруг, притормозил у светофора. Сказал: «Кстати, легок на помине. Хочу познакомить тебя с человеком. Нормальный мужик, сейчас «забьем стрелку» на вечер».
Накоротке договорились встретиться в ресторане вечером.
Потом я спросил:
- А как зовут-то этого мужика?
- Да так и зовут, «Мужик» - засмеялся Валера. - Кличка у него такая.
***
В ресторан я пришел один. Валера не смог, обстоятельства по работе. Но меня попросил сходить, неудобно отменять встречу. А я - живу в этой гостинице, мне нетрудно.
Киваю присутствующим, сажусь на предложенный стул. Виктор говорит:
- Давай, приземляйся. Можно не заказывать ничего. У нас тут по-простому, что на столе - общее, на всех хватит.
От этого стола голодным не встанешь. Здесь не Москва, тут любят, чтобы без выкрутасов, но вкусно и много.
Приносят огромное блюдо под крышкой. Жареная баранина большими кусками.
Крышку снимают, Мужик командует:
- Тихо все. Духи кушать будут.
За столом встает тишина. Все молчат минуту, пар от мяса поднимается в потолок, мешаясь с табачным дымом.
Сосед по столу шепотом поясняет мне диспозицию:
- Мужик любит, чтобы в традициях. Духи Земли кушают пар, потом добрые станут.
Минута кончилась, десяток рук деловито тянутся к блюду. Не знаю, как духам, но мясо здесь - не оторваться. Баранина в этих местах своя, раньше было еще больше, овечья шерсть идет на полушубки для армии.
Армия у нас большая. Была.
Сосед по столу продолжает разговор, чавкая и облизывая пальцы:
- У меня фирма тут, я хозяин. Так, мал-мала торгуем всякую хрень, снимаем добрый бакшиш. Чухонцам и лабусам пихаем металл, оттуда консервы и тачки бартером прём, нормальный вариант без головняков.
Ну, сперва, было, побычились мальца, Мужик слетал, «по крышам» разрулил. Виктор Николаевич слова знает, любые черти жало подожмут. Виктор Николаича все уважаем, он человек есть.
В ансамбле говорят через микрофон:
- Для дорогого гостя, Мужика и человека, звучит эта душевная песня…
Сосед по столу плачет пьяной слезой, комкает салфетку, шепчет в проигрыше куплета:
- «Ведь ты права, какая есть… молодая». Точно лупят, прямо в кровь сердца бьют! У каждого было, не у каждого будет… Жизнь - портянка, перемотал, навернул на сухую. А Виктор Николаич, я тебе скажу, как брату…
Вечер продолжается. Гулять в этих краях умеют и любят.
Через час Мужик поднимается, идет к выходу. За ним снимается еще несколько человек в разных концах зала.
Меня дергают сзади за рукав. Оборачиваюсь. Невысокий хакасенок со сломанными ушами борца говорит:
- Вас приглашают проехать, здесь шумно.
***
Это уже другой ресторан, «Дружба». И обстановка тоже другая.
Длинная полутемная «кишка» зала, из разболтанного магнитофона - Аль Бано и Ромина Пауэр поют о свободе.
Публика - парни со сломанными ушами, многие - в спортивных костюмах и кроссовках. На столах - водка, салаты, бутерброды. Скатертей нет, только салфетки.
Усаживаемся за столик на двоих в самом конце, возле отдельного выхода.
Мужик говорит официанту:
- Дай водки литр и молока в графине. И малосольного хариуса поставь, голов двадцать покрупнее. И хлеба черного буханочку располосуй. Можно две, сам смотри.
Потом спрашивает меня:
- Ты водку с молоком не против? Хорошо под соленую рыбу, освежает.
Я не против. Это уже, какая по счету бутылка. Пить я умею, хоть и не люблю.
Подходит парень, обращается к Мужику:
- Виктор Николаевич, по бригадам есть головняк. Молодые с Ташебы и Черногорки одну девку попилить не могут. Раньше ходила с Толматом-«Резаным», теперь упала на Комбу-«тувинца».
Пацаны враждуют, стреляться хотят.
- Зови обоих, пусть подойдут. И остальных зови, слушать будут.
Через минуту вокруг нашего столика человек двадцать. В центре двое. Мужик снимает часы с руки, указывает на пол:
- Бороться. Три минуты. За драку накажу. Время пошло.
Двое сшибаются грудью, рвут одежду в захватах, силятся зацепить и бросить. Одному удается, в броске оба втыкаются головами в бетонный пол. Схватка идет внизу, толпа смотрит молча, сжимая кулаки.
Наконец, один яростно дожимает другого на лопатки, толпа отзывается горловым ревом.
Мужик рукой убирает рев, говорит:
- Победитель может сказать слово, народ услышит. Тебе девка зачем: поиграть, или в жены? Победитель не врет, народ такое не прощает.
- В жены брать буду, не играть… - выдыхает борец, размазывая кулаком юшку разбитых бровей.
Мужик кивает, продолжает:
- Теперь, слушать всем в голову. За девку не стреляются никогда. Пуля здесь - для слабых и подлых. Такие размножаться не должны. У нас народ должен расти, давать воинов и сильных духом. Кто думает иначе - враг народа в душе.
Всем понятны слова?
Окружающие одобрительно гудят, многие прижимают кулаки к сердцу.
Мужик опять кивает, заканчивает:
- Тебе, Комба, скажу. Назначай свадьбу, буду посаженным отцом. Тебе, Толмат, тоже скажу. Боги - победу просто так не дают. Им видней, они каждому назначают жену. Значит, не твоя. Благодари Богов и соперника, не дали сделать ошибку в жизни.
В толпе одобрительно смеются, хлопают по плечам победителя и проигравшего, расходятся за столики пить водку с бутербродами.
Мужик наливает в стаканы, говорит мне:
- Трудно пацанам стало. Раньше было сильное государство, - общий отец для всех. Было куда идти, секции там всякие, кружки по интересам. Хочешь - работай. Хочешь - учись бесплатно, выходи в люди.
Справедливо было, короче.
А теперь - одна слякоть и беспредел, богатый всегда прав, сила на стороне денег. А тут - у многих отцов нет, или сидят. И работы нет тоже, а жить надо.
А хакасы и тувинцы - такой народ. Их немного, живут на отшибе. А рынок пришел, страна распалась, каждый стал за себя. Куда поехал - все места заняты уже. И нигде чужаков не ждут.
Ну, спиваются от бессмысленной жизни. И за нож хватаются, если кто косо посмотрит. Каждый хочет жить человеком. Да не каждый знает, как это сделать.
Боком вышла свобода, от войны не отличить.
Поехали, прокатимся, воздуха на воле хлебнем.
***
Машина стоит недалеко от курганов. Ночь. Степь.
Мужик говорит, продолжая разговор в дороге:
- … я же в погранцах служил, сам попросился на призывном еще. Сначала в «учебке», потом собрали команду, на самолеты, в Афганистан. Только добровольцы, других не брали тогда.
Меня не хотели брать, все соревнования на военном округе валил досрочно, чистой победой.
Но я по начальству пошел, сказал: «Хочу служить Родине в самых трудных местах. Зачем моя борьба, если она с ковра в жизнь не выводит?»
Отправили, куда меня такого, сознательного, заткнуть.
Там перевалы охраняли.
Однажды сплю, приходят Духи ко мне. Не эти, моджахеды, настоящие Духи из той земли.
Говорят: «Завтра убьют всех, будет большой бой. Но за тебя сказали слово, тебя не убьют, мы сделаем так».
Я им: «Вы что, гады, озверели?! Меня - вместе со всеми, как я жить буду потом?»
Они покачали головами, сказали: «У своих спрашивай, в своей земле. Они скажут, как будешь, и зачем».
Утром был бой, еще даже не рассвело. С минометов накрыли, большая группа через горы пришла, разведка прошляпила нахрен.
Всех убило, как эти и сказали. Я остался, и еще один пацан, вместе призывались отсюда. У него бабка шаманкой была, говорил.
Вместе и выходили. По пути два раза нарвались, когда в кишлак за жратвой приспичило заходить. Повезло, - наемники с Пакистана, они тамошних гор сами не знали. Троих мы там завалили, и оторвались.
И другой раз, прямо на тропе. А патронов уже не было почти. Ножами и голыми руками рвали, борьба здорово пригодилась тогда.
Через две недели вышли к своим. И потом два месяца особисты потрошили: где мы шарашились, когда наших поубивало всех? Мало ли, словам на войне веры нет.
Теперь вот живу.
Иногда сюда приезжаю, к Духам поближе. Спрашиваю: как жить и зачем?
Молчат. Значит, время сказать не пришло, своим умом надо решать.
Click to view