Отрывок
I.
EXPERTO CREDITE.
Доверяй сведущему.
Почти наполовину выпростав из воды узкую деревянную тушу и заметно накренившись на левый борт, небольшая либурнийская монера вальяжно разлеглась на сером речном песке. Похожая на большую дохлую рыбину, она провожала безжизненным взглядом одного из нарисованных глаз плывущие в осеннем небе нестройные фаланги перелетных птиц.
Чуть дальше, там, где неширокий песчаный пляж упирался в обрывистую кромку поросшего травой и кустарником берега, на большом поваленном дереве сидел человек. Расшнуровав завязки калиг и поочередно поднимая то одну то вторую ногу, он сосредоточено орудовал грязноватым куском свиного сала, тщательно натирая сшитые мехом вовнутрь, мягкие вкладные сапоги. Закончив, человек стянул обувь завязками и, отвернув верхний край голенища, еще некоторое время разглядывал серебристый мех речной выдры, судя по всему, лишь недавно расставшейся с жизнью ради обеспечения боеспособности римской армии. Кожа на руках сидящего, на всю видимую из-под плаща длину, была блестящей, неровной и лишенной волос, как бывает после некогда перенесенных обширных ожогов.
Чуть поодаль, в глубине берега, стоял другой человек, значительно более юного возраста. Сосредоточенно шевеля губами, словно повторяя про себя какую-то тщательно подготовленную фразу, он некоторое время продолжал топтаться на месте. Наконец выражение его совсем еще юного, почти мальчишеского лица окончательно утратило всякие видимые следы душевных метаний и он, заблаговременно прокашлявшись, уверенно направился к реке.
- Хотел поговорить с тобой, центурион, - начал юноша, не очень ловко спрыгнув на песок перед самым носом сидящего. - Сегодня слышал ваш разговор с триерархом и хочу сказать, что я готов лично дать ответ на все возникшие вопросы.
Несмотря на очевидные старания придать голосу как можно более решительную и твердую интонацию, начало получилось плохо: голос позвякивал откровенно истерическими нотками, а слова звучали с вызовом и как-то чересчур заученно. Последовавший ответ оказался тем не менее на удивление спокойным и даже благожелательным.
- Разговор?.. - Отложив в сторону сало, сидящий внимательно посмотрел на собеседника, словно пытаясь что-то вспомнить. - А! Ну, догадываюсь о чем речь. Однако, хоть убей, не помню чтобы я там кого-нибудь о чем-то спрашивал. Н-да...
Он некоторое время молчал, очевидно, решая: стоит ли развивать поднятую тему. Затем почесал колено и нехотя добавил:
- Ты, корникулярий, насчет меня зря тревожишься. Я твои решения оспаривать не собираюсь. Мы с тобой оба, как помнится, в одном преторие находились, когда тебе было поручено возглавить посольство, а мне оказывать содействие. По-моему, с тех пор ничего особенно не изменилось. Или у тебя другие сведения.
Голос у говорившего был грубый, низкий, с вполне отчетливой хрипотцой. И хотя изъяснялся человек тоном, не терпящим возражений, ничего похожего на злобу или надменность при этом не звучало.
Вообще, названый «центурионом», на такового походил довольно мало; во всяком случае, помимо мощной, внушающей почтение фигуры и приличествующего ветерану возраста, все прочие приметы заставляли в этом усомниться.
Стриженные в кружок, довольно светлые, разбавленные сединою волосы, жесткие голубые глаза и непомерно высокий рост недвусмысленно указывали на его германское происхождение, а закрытый шерстяной плащ пенула больше подошел бы какому-нибудь италийскому крестьянину или заступившему в караул легионеру. Перечень видимого обмундирования дополняли, заправленные в сапоги, длинные галльские штаны и, съехавшая на затылок, черная войлочная шапочка-подшлемник.
Совсем иную фигуру представлял собой его молодой, взволнованный собеседник. Наделенный типично-италийской внешностью, корникулярий был одет в новенькую походную форму, вполне подходящую старшему офицеру одного из римских легионов. Нарочито приспущенный на левое плечо сагум сиял большой золоченой пряжкой и радовал глаз свежим ярко-синим цветом.
Вероятно, расценив последние слова как сомнение в достойности своего поведения, молодой человек тут же поспешил оправдаться:
- Насчет доносов ты не думай... - зачастил он, - и подслушивать я, кстати, тоже не собирался. Кто виноват, что наш кораблик для секретов слишком тесный, а этот эллин… Он, наверное, совсем от страха голову потерял, раз не мог дождаться более подходящего момента для стенаний.
Ветеран дернул щетками бровей и, закончив заворачивать в холстину уже не нужный кусок сала, зашвырнул сверток через борт стоящего неподалеку судна. Удовлетворенно посмотрев на обувь и вытерев об штаны перепачканные жиром руки, он флегматично подтвердил:
- Оно конечно...
Последовала пауза, после которой центурион, продолжая незаконченную мысль, несколько озадаченно добавил:
- Однако триерарха тоже понять можно. За ним тридцать человек таких же перепуганных гребцов, и еще вопрос, кого при нынешних делах стоит опасаться больше - варваров или собственных подчиненных.
Корникулярий вспыхнул и опять ушел в оборону.
- Понятно!.. - сказал он. - Значит, ты тоже считаешь, что это моя неопытность лишает всех уверенности и спокойствия.
Решивший на этот раз промолчать центурион цыкнул зубом и скривился, как от кислого. Видимо желая перевести разговор в более миролюбивое русло, он изобразил на серых губах некоторое подобие улыбки и указал на место рядом с собой. Молодой человек тоскливо взглянул на жирное пятно, оставшееся на поверхности бревна после недавно лежавшего там сала, и предпочел от предложения отказаться, отрицательно тряхнув кудряшками холеной шевелюры.
- От авторитета командира, конечно, многое зависит, - тем временем принялся рассуждать, центурион. - Однако я так понимаю: никто не виноват, что нам пришлось забраться дальше, чем рассчитывали... А что касается команды… - добавил он. - Какой с них спрос? Глупо ожидать улыбок, загнав бедняг на сотни миль вглубь вражеского леса.
- Какой выход?.. Можем, конечно, повернуть назад, пока не поздно!.. - взвился корникулярий, но тут же, словно испугавшись, что с ним успеют согласиться, поспешил оспорить собственное предложение: - Нет, послушай. Мы мирное посольство, мы всё равно идем к тем самым варварам, которых эти так боятся. Какая разница, где мы их встретим: сразу за воротами Кастра Ветера или у истоков Лупии? В любом случае, мы только небольшая кучка парламентеров; наша единственная защита - вот этот жезл и... Или для того, чтоб это понять, нужно иметь много опыта, чинов и шрамов?..
- Ну, тише, тише, не горячись ты так. Что такое парламентер, зачем и куда его посылают - тут, полагаю, многие догадываются. Я, во всяком случае, знаю, что такое кадуцей и для какого мерина мы приторочили его на нос галеры.
При этих словах центурион посмотрел в сторону корабля. Там, на высокой вертикальной балке, образующей переднюю оконечность судна, украшенное белыми лентами, красовалось искусно вырезанное из лавра изображение двух обвивающих общее древко змей. Напряженно выгнув верхние части упругих тел, деревянные аспиды смотрели друг на друга, угрожающе распахнув ядовитые пасти. Вид этих, словно готовых сойтись в единоборстве, рептилий вряд ли был способен вызвать какие-либо иные чувства, кроме вполне объяснимой тревоги. Оставалось совершенно неясным, по какой непостижимой разуму причине именно этот знак был издавна выбран народами средиземноморья в качестве символа мирного разрешения споров.
То ли неприязненное отношение к воинственным пресмыкающимся, то ли какие-то иные малоприятные мысли посетили в этот момент седую голову центуриона. Недовольно поджав губы, он принялся озираться в сторону лагеря, будто пытался высмотреть кого-то среди блуждающих там людей. Поскольку вытягивание шеи, судя по всему, не способствовало разрешению возникших затруднений - ветеран, поморщившись, оставил эту заботу до лучших времен, сказав:
- Есть, однако, такое опасение, что чем дальше мы уходим от римских рубежей, тем меньше шансов встретить кого-то еще, кто знает, на кой ляд нам это украшение. Это первое…
- А есть еще второе? - поинтересовался насупившийся корникулярий.
- Угу, - подтвердил центурион. - До этой лесной матроны мы уж наверняка доберемся. Размотаешь ты там свою африканскую циновку и оттараторишь всё, что положено, - никто не сомневается... - Ветеран кивнул на небольшой кожаный футляр, висящий на боку у собеседника.
Рука молодого человека непроизвольно дернулась туда, где, аккуратно свернутый и тщательно оберегаемый, хранился доверенный командованием свиток. Написанный на листе прекрасного египетского папируса, только что пренебрежительно названного «циновкой», сей документ в глазах корникулярия, по-видимому, имел особое значение.
- Следует, однако, не забывать, - не обращая внимания на явное неудовольствие юноши, продолжал тем временем центурион, - что наши храбрые спутники еще и назад вернуться не прочь, а чем дальше заберемся, тем труднее будет возвращаться. Неизвестно также, когда и с каким письмом нас эта германская колдунья обратно снарядит. Может, наши околевшие тушки покажутся ей самым красочным ответом. Н-да...
- Думаешь, такое возможно? - с плохо скрываемой тревогой спросил корникулярий.
- Да, вряд ли, однако. У местных тоже есть свои понятия о благородстве. Я это говорю, чтоб было ясно, как рассуждают наши классарии - те, кто чаще веслами работает и реже головою... К слову, о любителях послушать и другим рассказать!..
Проследив взгляд центуриона, молодой человек обнаружил, что один из собирающих хворост бесцельно топчется неподалеку, изображая при этом полнейшее безразличие к происходящему.
- Эй ты, свободнорожденный сын осла и кобылы. Иди сюда, я отрежу тебе твое большое волосатое ухо, чтоб тебя не поворачивало ветром, куда не посылали... - прогромыхал центурион, одновременно сверля парня льдинками сердито прищуренных глаз.
После всего сказанного разоблаченный любитель чужих тайн предпочел сделать вид, будто не понял, к кому именно относились прозвучавшие угрозы и, сохраняя на лице безучастное выражение, потащился вместе с охапкой в сторону устроенного на лужайке небольшого походного лагеря.
- Н-да... Так о чем мы?
- Я вот засомневался... - ответил невпопад корникулярий. - Может быть, действительно, стоило взять с собой тех пленных бруктеров?
- Может быть, может быть... Однако может и не быть... - процедил центурион. - Отправляться к кому-то для мирных переговоров и тащить на привязи его избитых соплеменников - это, согласись, как-то снижает шансы на радушный прием. Н-да...
Произнеся свое традиционное «Н-да», центурион некоторое время о чем-то сосредоточенно размышлял. Затем, словно плюнув на невеселые мысли, поднял глаза и с видимым, но вряд ли вполне обоснованным оптимизмом продолжил:
- Ладно, не бери ты в голову. Кто ж мог знать, что всех германцев с берега, будто дождями смоет. Куда они действительно подевались, ума не приложу. Может и правда все поголовно перешли на левый берег Рейна, чтобы гоняться с дубьем за несчастными римскими гражданами.
- Ну, предположения, наверное, какие-то имеются?
- Даже не знаю... Вообще-то... У здешних народов принято оставлять большие пустующие территории на границе между племенами, причем, чем шире, тем, соответственно, почетнее. Лупия - река пограничная: справа бруктеры, слева марсы. Однако есть одна неувязка: бруктеры - народ речной. Им без рек, как дятлу без деревьев, - хоть башкой об землю. Думаю, они бы скорее предпочли поголовное истребление, чем лишиться права плескаться в этой канавке. А потому я полагаю, что если у них и есть мертвая зона, то она начинается от левого берега и дальше на юг, в сторону марсов. - Центурион махнул рукой в направлении противоположного берега, после чего опять умолк, словно обдумывая сказанное.
- С правым берегом сложнее... Н-да... - продолжил он через некоторое время, хлопнув рукой по бревну, на котором сидел. - Крупных поселений прямо у реки германцы действительно делать не любят. Наверняка бруктеры тут тоже не исключение.
- Почему не любят?
- Однако, это как раз и козе понятно. - Центурион посмотрел на юного собеседника с хорошо заметным выражением сострадания. - Со стороны реки удобно нападать, особенно ночью... Это, к слову сказать, как известный тебе налет на лагерь нашего Цериала, когда тот вниз по Рейну из Новезии сплавлялся: подплыли в темноте к стоянке и устроили, что захотели, - едва весь флот не потопили... А вот бежать от нападения с берега через реку тяжело. Поэтому селятся обычно у ручьев, чтоб вода была рядом, но мелкая; а к большой реке ходят те, кому надо, в общем - по мере надобности.
- Ладно, и где они?
- Кто? - не сразу понял заданный вопрос центурион.
- Так эти рыбаки и кто там еще... - На юном лице корникулярия читалась откровенная растерянность. - Лодки и следы костров мы находили, а людей за всё время - ни одного человека! Это что - нормально?
- Не думаю. Хотя, с другой стороны, все эти дни шли сплошные дожди. Может, им в такую погоду возле реки и делать-то нечего? Кстати, сегодня на моей памяти первый день с момента нашего отплытия, когда дождь прекратился. Возможно, теперь кто-нибудь и выползет из леса.
- Да, тогда уж лучше завтра. Дело к ночи, а столкнуться с германцами в темноте как-то не очень хочется, - передернул плечами корникулярий.
- Завтра?.. Завтра, я так думаю, мы должны будем добраться до Ализо, а там уж, наверняка, кого-нибудь да встретим. Н-да... В любом случае, речную прогулку на этом придется заканчивать.
- В каком смысле?
- В таком смысле, что там, насколько мне известно, находится слияние нескольких речушек, которые сами по себе слишком мелкие, чтобы по ним, даже на нашей лоханке, можно было далеко уйти, - сказал центурион, вновь озабоченно взглянув в сторону лежащего рядом судна. - Посмотрим, конечно, но не думаю...
Разговор был прерван появлением невысокого коренастого человека, семенящегося к обрывистой кромке переходящего в пологий песчаный пляж берега. Смешно покачивая перед собой крепкими волосатыми руками, человек спешил в сторону говорящих, с явным намерением сообщить что-то чрезвычайно важное.
- Да озаботятся про вас обоих боги Олимпийцы! - еще издали решил объявить о своем приближении несуразный человек.
Центурион повернул голову в его сторону, и, вполголоса, проворчал: «Вот тебе - принесло навоз течением...»
- Что случилось, Аркелай? - прокричал он тут же.
- Хотя меня и не сосчитали пригласить на ваш высокий совет, я нуждаюсь принести тысячу нижайших извинений и перервать такую мудрую беседу. Надеюсь, никто из вас не зачтет чрезмерной дерзостью, если я позволю к вам кое-что спрашивать?
Коренастый Аркелай, отдуваясь и вытирая широкой пятернёй заросшие щеки, попытался начать рассказ раньше, чем успел окончательно остановиться. Был он, также как и центурион, к которому сейчас обращался, человеком не молодым, хотя и сохранившим, по-видимому, еще достаточно физических и душевных сил для несения военной службы. Специфика мореходного ремесла заметно отразилась на всей его, и без того неординарной, внешности. Хорошо развитая мускулатура наглядно свидетельствовала о долгих годах, проведенных в обнимку с большим корабельным веслом. В то же время, округлое пузо, до отказа натянувшее боковые завязки потертого кожаного панциря, не оставляло сомнений, что от серьезных физических нагрузок в его жизни остались только отдаленные воспоминания.
Примечательно, что, одарив тело моряка обильной черной порослью, природа совершенно не сочла необходимым также позаботиться о верхней части его черепа. Еще более странно выглядело сочетание грубой армейской внешности с неизвестно откуда взявшейся привычкой изъясняться пышно и пространно. .......................................
EXPERTO CREDITE.
Доверяй сведущему.
Почти наполовину выпростав из воды узкую деревянную тушу и заметно накренившись на левый борт, небольшая либурнийская монера вальяжно разлеглась на сером речном песке. Похожая на большую дохлую рыбину, она провожала безжизненным взглядом одного из нарисованных глаз плывущие в осеннем небе нестройные фаланги перелетных птиц.
Чуть дальше, там, где неширокий песчаный пляж упирался в обрывистую кромку поросшего травой и кустарником берега, на большом поваленном дереве сидел человек. Расшнуровав завязки калиг и поочередно поднимая то одну то вторую ногу, он сосредоточено орудовал грязноватым куском свиного сала, тщательно натирая сшитые мехом вовнутрь, мягкие вкладные сапоги. Закончив, человек стянул обувь завязками и, отвернув верхний край голенища, еще некоторое время разглядывал серебристый мех речной выдры, судя по всему, лишь недавно расставшейся с жизнью ради обеспечения боеспособности римской армии. Кожа на руках сидящего, на всю видимую из-под плаща длину, была блестящей, неровной и лишенной волос, как бывает после некогда перенесенных обширных ожогов.
Чуть поодаль, в глубине берега, стоял другой человек, значительно более юного возраста. Сосредоточенно шевеля губами, словно повторяя про себя какую-то тщательно подготовленную фразу, он некоторое время продолжал топтаться на месте. Наконец выражение его совсем еще юного, почти мальчишеского лица окончательно утратило всякие видимые следы душевных метаний и он, заблаговременно прокашлявшись, уверенно направился к реке.
- Хотел поговорить с тобой, центурион, - начал юноша, не очень ловко спрыгнув на песок перед самым носом сидящего. - Сегодня слышал ваш разговор с триерархом и хочу сказать, что я готов лично дать ответ на все возникшие вопросы.
Несмотря на очевидные старания придать голосу как можно более решительную и твердую интонацию, начало получилось плохо: голос позвякивал откровенно истерическими нотками, а слова звучали с вызовом и как-то чересчур заученно. Последовавший ответ оказался тем не менее на удивление спокойным и даже благожелательным.
- Разговор?.. - Отложив в сторону сало, сидящий внимательно посмотрел на собеседника, словно пытаясь что-то вспомнить. - А! Ну, догадываюсь о чем речь. Однако, хоть убей, не помню чтобы я там кого-нибудь о чем-то спрашивал. Н-да...
Он некоторое время молчал, очевидно, решая: стоит ли развивать поднятую тему. Затем почесал колено и нехотя добавил:
- Ты, корникулярий, насчет меня зря тревожишься. Я твои решения оспаривать не собираюсь. Мы с тобой оба, как помнится, в одном преторие находились, когда тебе было поручено возглавить посольство, а мне оказывать содействие. По-моему, с тех пор ничего особенно не изменилось. Или у тебя другие сведения.
Голос у говорившего был грубый, низкий, с вполне отчетливой хрипотцой. И хотя изъяснялся человек тоном, не терпящим возражений, ничего похожего на злобу или надменность при этом не звучало.
Вообще, названый «центурионом», на такового походил довольно мало; во всяком случае, помимо мощной, внушающей почтение фигуры и приличествующего ветерану возраста, все прочие приметы заставляли в этом усомниться.
Стриженные в кружок, довольно светлые, разбавленные сединою волосы, жесткие голубые глаза и непомерно высокий рост недвусмысленно указывали на его германское происхождение, а закрытый шерстяной плащ пенула больше подошел бы какому-нибудь италийскому крестьянину или заступившему в караул легионеру. Перечень видимого обмундирования дополняли, заправленные в сапоги, длинные галльские штаны и, съехавшая на затылок, черная войлочная шапочка-подшлемник.
Совсем иную фигуру представлял собой его молодой, взволнованный собеседник. Наделенный типично-италийской внешностью, корникулярий был одет в новенькую походную форму, вполне подходящую старшему офицеру одного из римских легионов. Нарочито приспущенный на левое плечо сагум сиял большой золоченой пряжкой и радовал глаз свежим ярко-синим цветом.
Вероятно, расценив последние слова как сомнение в достойности своего поведения, молодой человек тут же поспешил оправдаться:
- Насчет доносов ты не думай... - зачастил он, - и подслушивать я, кстати, тоже не собирался. Кто виноват, что наш кораблик для секретов слишком тесный, а этот эллин… Он, наверное, совсем от страха голову потерял, раз не мог дождаться более подходящего момента для стенаний.
Ветеран дернул щетками бровей и, закончив заворачивать в холстину уже не нужный кусок сала, зашвырнул сверток через борт стоящего неподалеку судна. Удовлетворенно посмотрев на обувь и вытерев об штаны перепачканные жиром руки, он флегматично подтвердил:
- Оно конечно...
Последовала пауза, после которой центурион, продолжая незаконченную мысль, несколько озадаченно добавил:
- Однако триерарха тоже понять можно. За ним тридцать человек таких же перепуганных гребцов, и еще вопрос, кого при нынешних делах стоит опасаться больше - варваров или собственных подчиненных.
Корникулярий вспыхнул и опять ушел в оборону.
- Понятно!.. - сказал он. - Значит, ты тоже считаешь, что это моя неопытность лишает всех уверенности и спокойствия.
Решивший на этот раз промолчать центурион цыкнул зубом и скривился, как от кислого. Видимо желая перевести разговор в более миролюбивое русло, он изобразил на серых губах некоторое подобие улыбки и указал на место рядом с собой. Молодой человек тоскливо взглянул на жирное пятно, оставшееся на поверхности бревна после недавно лежавшего там сала, и предпочел от предложения отказаться, отрицательно тряхнув кудряшками холеной шевелюры.
- От авторитета командира, конечно, многое зависит, - тем временем принялся рассуждать, центурион. - Однако я так понимаю: никто не виноват, что нам пришлось забраться дальше, чем рассчитывали... А что касается команды… - добавил он. - Какой с них спрос? Глупо ожидать улыбок, загнав бедняг на сотни миль вглубь вражеского леса.
- Какой выход?.. Можем, конечно, повернуть назад, пока не поздно!.. - взвился корникулярий, но тут же, словно испугавшись, что с ним успеют согласиться, поспешил оспорить собственное предложение: - Нет, послушай. Мы мирное посольство, мы всё равно идем к тем самым варварам, которых эти так боятся. Какая разница, где мы их встретим: сразу за воротами Кастра Ветера или у истоков Лупии? В любом случае, мы только небольшая кучка парламентеров; наша единственная защита - вот этот жезл и... Или для того, чтоб это понять, нужно иметь много опыта, чинов и шрамов?..
- Ну, тише, тише, не горячись ты так. Что такое парламентер, зачем и куда его посылают - тут, полагаю, многие догадываются. Я, во всяком случае, знаю, что такое кадуцей и для какого мерина мы приторочили его на нос галеры.
При этих словах центурион посмотрел в сторону корабля. Там, на высокой вертикальной балке, образующей переднюю оконечность судна, украшенное белыми лентами, красовалось искусно вырезанное из лавра изображение двух обвивающих общее древко змей. Напряженно выгнув верхние части упругих тел, деревянные аспиды смотрели друг на друга, угрожающе распахнув ядовитые пасти. Вид этих, словно готовых сойтись в единоборстве, рептилий вряд ли был способен вызвать какие-либо иные чувства, кроме вполне объяснимой тревоги. Оставалось совершенно неясным, по какой непостижимой разуму причине именно этот знак был издавна выбран народами средиземноморья в качестве символа мирного разрешения споров.
То ли неприязненное отношение к воинственным пресмыкающимся, то ли какие-то иные малоприятные мысли посетили в этот момент седую голову центуриона. Недовольно поджав губы, он принялся озираться в сторону лагеря, будто пытался высмотреть кого-то среди блуждающих там людей. Поскольку вытягивание шеи, судя по всему, не способствовало разрешению возникших затруднений - ветеран, поморщившись, оставил эту заботу до лучших времен, сказав:
- Есть, однако, такое опасение, что чем дальше мы уходим от римских рубежей, тем меньше шансов встретить кого-то еще, кто знает, на кой ляд нам это украшение. Это первое…
- А есть еще второе? - поинтересовался насупившийся корникулярий.
- Угу, - подтвердил центурион. - До этой лесной матроны мы уж наверняка доберемся. Размотаешь ты там свою африканскую циновку и оттараторишь всё, что положено, - никто не сомневается... - Ветеран кивнул на небольшой кожаный футляр, висящий на боку у собеседника.
Рука молодого человека непроизвольно дернулась туда, где, аккуратно свернутый и тщательно оберегаемый, хранился доверенный командованием свиток. Написанный на листе прекрасного египетского папируса, только что пренебрежительно названного «циновкой», сей документ в глазах корникулярия, по-видимому, имел особое значение.
- Следует, однако, не забывать, - не обращая внимания на явное неудовольствие юноши, продолжал тем временем центурион, - что наши храбрые спутники еще и назад вернуться не прочь, а чем дальше заберемся, тем труднее будет возвращаться. Неизвестно также, когда и с каким письмом нас эта германская колдунья обратно снарядит. Может, наши околевшие тушки покажутся ей самым красочным ответом. Н-да...
- Думаешь, такое возможно? - с плохо скрываемой тревогой спросил корникулярий.
- Да, вряд ли, однако. У местных тоже есть свои понятия о благородстве. Я это говорю, чтоб было ясно, как рассуждают наши классарии - те, кто чаще веслами работает и реже головою... К слову, о любителях послушать и другим рассказать!..
Проследив взгляд центуриона, молодой человек обнаружил, что один из собирающих хворост бесцельно топчется неподалеку, изображая при этом полнейшее безразличие к происходящему.
- Эй ты, свободнорожденный сын осла и кобылы. Иди сюда, я отрежу тебе твое большое волосатое ухо, чтоб тебя не поворачивало ветром, куда не посылали... - прогромыхал центурион, одновременно сверля парня льдинками сердито прищуренных глаз.
После всего сказанного разоблаченный любитель чужих тайн предпочел сделать вид, будто не понял, к кому именно относились прозвучавшие угрозы и, сохраняя на лице безучастное выражение, потащился вместе с охапкой в сторону устроенного на лужайке небольшого походного лагеря.
- Н-да... Так о чем мы?
- Я вот засомневался... - ответил невпопад корникулярий. - Может быть, действительно, стоило взять с собой тех пленных бруктеров?
- Может быть, может быть... Однако может и не быть... - процедил центурион. - Отправляться к кому-то для мирных переговоров и тащить на привязи его избитых соплеменников - это, согласись, как-то снижает шансы на радушный прием. Н-да...
Произнеся свое традиционное «Н-да», центурион некоторое время о чем-то сосредоточенно размышлял. Затем, словно плюнув на невеселые мысли, поднял глаза и с видимым, но вряд ли вполне обоснованным оптимизмом продолжил:
- Ладно, не бери ты в голову. Кто ж мог знать, что всех германцев с берега, будто дождями смоет. Куда они действительно подевались, ума не приложу. Может и правда все поголовно перешли на левый берег Рейна, чтобы гоняться с дубьем за несчастными римскими гражданами.
- Ну, предположения, наверное, какие-то имеются?
- Даже не знаю... Вообще-то... У здешних народов принято оставлять большие пустующие территории на границе между племенами, причем, чем шире, тем, соответственно, почетнее. Лупия - река пограничная: справа бруктеры, слева марсы. Однако есть одна неувязка: бруктеры - народ речной. Им без рек, как дятлу без деревьев, - хоть башкой об землю. Думаю, они бы скорее предпочли поголовное истребление, чем лишиться права плескаться в этой канавке. А потому я полагаю, что если у них и есть мертвая зона, то она начинается от левого берега и дальше на юг, в сторону марсов. - Центурион махнул рукой в направлении противоположного берега, после чего опять умолк, словно обдумывая сказанное.
- С правым берегом сложнее... Н-да... - продолжил он через некоторое время, хлопнув рукой по бревну, на котором сидел. - Крупных поселений прямо у реки германцы действительно делать не любят. Наверняка бруктеры тут тоже не исключение.
- Почему не любят?
- Однако, это как раз и козе понятно. - Центурион посмотрел на юного собеседника с хорошо заметным выражением сострадания. - Со стороны реки удобно нападать, особенно ночью... Это, к слову сказать, как известный тебе налет на лагерь нашего Цериала, когда тот вниз по Рейну из Новезии сплавлялся: подплыли в темноте к стоянке и устроили, что захотели, - едва весь флот не потопили... А вот бежать от нападения с берега через реку тяжело. Поэтому селятся обычно у ручьев, чтоб вода была рядом, но мелкая; а к большой реке ходят те, кому надо, в общем - по мере надобности.
- Ладно, и где они?
- Кто? - не сразу понял заданный вопрос центурион.
- Так эти рыбаки и кто там еще... - На юном лице корникулярия читалась откровенная растерянность. - Лодки и следы костров мы находили, а людей за всё время - ни одного человека! Это что - нормально?
- Не думаю. Хотя, с другой стороны, все эти дни шли сплошные дожди. Может, им в такую погоду возле реки и делать-то нечего? Кстати, сегодня на моей памяти первый день с момента нашего отплытия, когда дождь прекратился. Возможно, теперь кто-нибудь и выползет из леса.
- Да, тогда уж лучше завтра. Дело к ночи, а столкнуться с германцами в темноте как-то не очень хочется, - передернул плечами корникулярий.
- Завтра?.. Завтра, я так думаю, мы должны будем добраться до Ализо, а там уж, наверняка, кого-нибудь да встретим. Н-да... В любом случае, речную прогулку на этом придется заканчивать.
- В каком смысле?
- В таком смысле, что там, насколько мне известно, находится слияние нескольких речушек, которые сами по себе слишком мелкие, чтобы по ним, даже на нашей лоханке, можно было далеко уйти, - сказал центурион, вновь озабоченно взглянув в сторону лежащего рядом судна. - Посмотрим, конечно, но не думаю...
Разговор был прерван появлением невысокого коренастого человека, семенящегося к обрывистой кромке переходящего в пологий песчаный пляж берега. Смешно покачивая перед собой крепкими волосатыми руками, человек спешил в сторону говорящих, с явным намерением сообщить что-то чрезвычайно важное.
- Да озаботятся про вас обоих боги Олимпийцы! - еще издали решил объявить о своем приближении несуразный человек.
Центурион повернул голову в его сторону, и, вполголоса, проворчал: «Вот тебе - принесло навоз течением...»
- Что случилось, Аркелай? - прокричал он тут же.
- Хотя меня и не сосчитали пригласить на ваш высокий совет, я нуждаюсь принести тысячу нижайших извинений и перервать такую мудрую беседу. Надеюсь, никто из вас не зачтет чрезмерной дерзостью, если я позволю к вам кое-что спрашивать?
Коренастый Аркелай, отдуваясь и вытирая широкой пятернёй заросшие щеки, попытался начать рассказ раньше, чем успел окончательно остановиться. Был он, также как и центурион, к которому сейчас обращался, человеком не молодым, хотя и сохранившим, по-видимому, еще достаточно физических и душевных сил для несения военной службы. Специфика мореходного ремесла заметно отразилась на всей его, и без того неординарной, внешности. Хорошо развитая мускулатура наглядно свидетельствовала о долгих годах, проведенных в обнимку с большим корабельным веслом. В то же время, округлое пузо, до отказа натянувшее боковые завязки потертого кожаного панциря, не оставляло сомнений, что от серьезных физических нагрузок в его жизни остались только отдаленные воспоминания.
Примечательно, что, одарив тело моряка обильной черной порослью, природа совершенно не сочла необходимым также позаботиться о верхней части его черепа. Еще более странно выглядело сочетание грубой армейской внешности с неизвестно откуда взявшейся привычкой изъясняться пышно и пространно. .......................................