"Покровка - мать порядка" (продолжение)...
Продолжение второе. Предупреждение слабонервным в силе.
Ваш Коба.
…Дверь опять закрылась. Осторожный, гад. Или, забыл что-то взять, вернулся.
Да нет, не забыл. Фонаря в окне не видно. Похоже, он выжидает. Или что-то чувствует, или - всегда такой осторожный.
Я уже не сомневаюсь, в сарае сейчас тот, кто убил Москаленко.
Может быть, я зря все это время думаю о нем. Мне начинает казаться, что есть какая-то невидимая связь между мной и тем, в сарае. Ну, как радиостанция - нажал тангенту, и все, кто на этой волне, слышат твой выход. И даже если ты молчишь, но занял волну, остальные все равно знают, что ты здесь. Потому что антенна излучает в эфир сигнал несущей частоты. И пусть он не модулирован голосом, молчание твое тоже что-то значит.
А мысль - это ведь электрический импульс. Об этом пишут в разных умных журналах. Если так, может, когда-нибудь сделают такую антенну. И смогут поймать мысль или передать ее на расстоянии…
В сарае какие-то приглушенные звуки. Нет, все-таки он там что-то забыл. Как будто, двигает мебель.
Но мебели в сарае - кот наплакал…
Краем глаза вдруг замечаю движение.
Черт, этот гад вылез из окна справа, за углом!
Вскакиваю, ору:
- Стой, сука, не уйдёшь!
Уйдёт…
Напрямую мне некуда, тут снегу по пояс. Только по тропинке, в обход.
Рву, как на беговой дорожке с низкого старта. На дорожке - стартовые колодки и шиповки на ногах.
Здесь - снег и сапоги. Каждые десять метров здесь, это полторы секунды.
У него фора, уже секунд пять. Много. Если умеет бегать, не догоню. А его гонит страх. Страх расплаты. Иначе бы, не побежал…
Значит, есть такая антенна…
Он меня почувствовал. Понял, что я здесь. Увидеть - не мог. Почувствовал и решил уходить.
Сволочь.
Убивал - не боялся.
Знал, что сильнее. А тут, значит, вот так…
Между дальним углом сарая и баней соседей забор высокий. Это уже другой участок, он выходит на параллельную улицу.
Выдергиваю себя рывком на забор, прыгаю вниз
Делаю шаг, и на меня рушится удар тела в прыжке..
Выставляю правую руку, пытаясь уклониться.
Некуда.
И не успеть.
Руку цепляет, как будто в капкан. Бешеные желтые глаза, брызги слюны.
Собака!
Огромный черный зверь, «кавказец», ростом почти с меня. А весом, наверное, такой же. Этот не отпустит..
Правую руку в кулак не сжать. Прокусил, гад! Полушубок от таких зубов не защита. Чувствую, в рукаве мокро и холодно. Этот будет рвать, пока жив.
Пинаю пса, пытаюсь попасть в пах или по ногам. Попадаю в мягкое, безрезультатно. Даже если свалю с ног, руку он не отдаст.
Захватываю левой рукой ухо собаки, рву, сколько хватает силы. Дергается, рывком разворачивает меня к забору. Старается завести правую руку мне за спину.
Умный. Всякое видел. Знает, как уходить от захвата.
В крови у них это, что ли…
Пистолет в кармане полушубка. Сунул, когда прыгал через забор. Карман правый, глубокий. Левой рукой не достать. Если в борьбе свалимся на землю, может произвольно выстрелить, там затвор на боевом взводе.
Падать нельзя.
А гад, убивший Москаленко, уходит!
И этот зверь его пропустил…
Что ж ты, сука, делаешь, сторож драный! Может, ты и кобель, но все равно - сука!
Резко толкаюсь ногами, всей массой впечатываю пса в забор, добавляю левым коленом в живот. В заборе гвозди и торчит колючая проволока, закрученная в пучок...
Первый раз подает голос. Выбрасывает утробный злой звук, похожий на короткий всхлип
Не нравится, сука!
Пес дергает опять, на этот раз от забора.
Главное, не упасть! И не давать прижиматься к правому боку, там взведенный пистолет.
Делаем три шага. Угол бани. Колода. Топор.
Топор!
Ловлю бешеный взгляд пса. Он понял, о чем я подумал. Он знает, что такое топор.
Дергаю собаку, пытаюсь сократить дистанцию и зацепить топорище свободной левой рукой.
Собака рвет в ответ, хрустит правая рука в предплечье.
Чувствую, серьезно...
Боль уходит в локоть и плечо, бьет в затылок. Хреново.
Топор в руке. Тяжелый, зараза. Это не топор, скорее, колун.
Баня, дрова, понятно.
Тупая мощная железяка.
Годится. Только бы не уронить…
Бью пса наотмашь, по ногам. Попадаю. Хорошо попадаю, с отдачей в рукоять. Собака заваливается назад, тянет меня за собой.
Сзади поленница, не упадешь. Бью второй раз, сбоку по ребрам. Пес хрипит, выплевывая розовую слюну.
Сдохни, тварь!
Этого гада я теперь не догоню.
Он убил Москаленко.
А ты хотел убить меня.
Вы оба твари, ты и он.
И ты за него ответишь!
Пес отпускает мою руку. Ну и все. Это ты зря...
Бью топором по голове. И второй раз, и третий. Чтоб не встал.
Иду по двору к воротам. Бросаю топор, открываю засов калитки. Улица пуста. Кто и слышал, как мы убивали друг друга, тот не вышел.
Покровка.
«Мать порядка».
Кричи - не кричи.
Сажусь спиной к забору, зажимаю правую руку коленями. Так меньше больно.
Осторожно нащупываю пистолет в правом кармане. Сидя до него можно дотянуться.
Пистолет на предохранителе. Зря боялся. Когда успел перещелкнуть флажок вверх, не знаю.
Хотя, нас такому учат. Видимо, «на автомате».
Перетягиваю рацию поближе, ее забросило на ремешке за спину. Включаю. В эфире обрывки тональных, несколько экипажей вперебивку запрашивают дежурного.
Нажимаю тангенту, говорю:
- Все, кто слышит, я «сороковой-первый»…
Секундная пауза, отзываются Валера и третий маршрут одновременно. Прошло минут двадцать. Они рядом, возле моей машины. Говорю, куда подъехать. Добавляю, чтобы смотрели по пути высокого человека в темной одежде. Может, попадется…
Какой, к черту, попадется.
Он дурак, что ли…
Спрашивают особые приметы.
Какие, к черту, особые приметы.
Я его видел секунду. В темноте, в спину, в десяти метрах.
Сижу, жду. Собаку жалко. Дура. Спала бы себе в будке.
Догнал бы этого гада, его бы жалко не было.
Прошло три дня. Сижу в кабинете.
Прокуратура. Дело на особом контроле.
Правая рука у меня в гипсе. Сломана кость, порвана связка.
Следователь, молодой холеный человек в роговых очках. При галстуке и белой рубашке. Из тех, кто знает все, о чем написано в законах.
А рубашку ему гладит мама. Я так думаю.
Подтягивает к себе папку, читает минут пять, значительно щуря глаза и делая какие-то пометки на листке.
Наконец, вспоминает, что я тоже здесь. Говорит, делая правильные паузы в словах:
- Да… натворили вы дел, товарищ сержант... И даже не знаю, как верно охарактеризовать эти ваши… подвиги со знаком «минус». Вот у меня объективка…
Он достает из папки бумажку, показывает мне издали. Продолжает, скептически выпячивая нижнюю губу:
- … и я уже не говорю о ваших прошлых э-э-э… мягко сказать, сомнительных заслугах. Характеризуют вас, практически, отрицательно. Невыдержан. Груб с товарищами. Заносчив с вышестоящим руководством. Игнорирует советы наставников. На службе допускает расхлябанность, невнимателен к гражданам…
Читаю - удивляюсь. Удивляюсь долготерпению ваших командиров, ваших непосредственных начальников. Вам идут навстречу, вам оказывают доверие, несмотря на очевидный вызов и наплевательство с вашей стороны. Вызов нормам социалистической морали, вызов установленным правилам общения в коллективе. Наконец, вызов даже требованиям закона!
А как бы вы хотели, чтоб я охарактеризовал вот такое?
Вы получили задание выехать на задержание опасного преступника. Прибыли на место с опозданием, попутно исковеркав служебный автотранспорт. Неправильно сориентировались по обстоятельствам, в результате чего был упущен мерзавец, виновный в изуверском убийстве вашего товарища, вашего коллеги и сослуживца. Наконец, причинили имущественный ущерб гражданину Ломидзе, до смерти изуродовав принадлежащую ему сторожевую собаку, безобидного верного тихого пса.
И это все вы - советский милиционер, призванный на стражу порядка и закона, на стражу мирного сна строителей коммунизма!
Кто вы, товарищ сержант? Кто вам дал право самовольно нарушать требования, предъявляемые нашим народом к нашему советскому милиционеру?! Где теперь тот, чья преступная рука оборвала жизнь старшины Москаленко, вставшего грудью на защиту социалистической законности?
Не на вашей ли совести теперь все это?..
Хотя… о какой совести я тут говорю…
Следователь снимает очки и начинает протирать их замшевой тряпочкой. У него все продумано и под рукой, у этого следователя. Закон, белая рубашка, замшевая тряпочка.
Он знает, что хорошо и что плохо.
Ему об этом рассказала мама, которая гладит рубашки.
И дядя-прокурор, что пристроил его сюда после института, блюсти социалистическую справедливость и карать пороки сурово и неподкупно.
Спрашиваю:
- Товарищ следователь, вам рубашку мама гладила?
Он дергается, смотрит на меня подслеповатыми испуганными глазами…
- Вы понимаете, с кем говорите?! Вы понимаете, что вам за такое будет?!
- Ничего не будет. Край, что будет - сниму погоны и пойду в народное хозяйство.
А тебе однажды ночью позвонят и скажут, что в сарае у Москаленко открыта дверь. Но ехать туда, кроме тебя, некому.
И там ты встретишь гражданина Ломидзе.
И его новую тихую сторожевую собаку.
Не забудь прочитать им лекцию о моральном облике строителя коммунизма.
Прежде, чем войдешь в дверь сарая…
Поднимаюсь и выхожу. Мне еще в отдел надо. Алексей Григорьевич просил зайти...
По этой улице ушел убийца:
Ваш Коба.
…Дверь опять закрылась. Осторожный, гад. Или, забыл что-то взять, вернулся.
Да нет, не забыл. Фонаря в окне не видно. Похоже, он выжидает. Или что-то чувствует, или - всегда такой осторожный.
Я уже не сомневаюсь, в сарае сейчас тот, кто убил Москаленко.
Может быть, я зря все это время думаю о нем. Мне начинает казаться, что есть какая-то невидимая связь между мной и тем, в сарае. Ну, как радиостанция - нажал тангенту, и все, кто на этой волне, слышат твой выход. И даже если ты молчишь, но занял волну, остальные все равно знают, что ты здесь. Потому что антенна излучает в эфир сигнал несущей частоты. И пусть он не модулирован голосом, молчание твое тоже что-то значит.
А мысль - это ведь электрический импульс. Об этом пишут в разных умных журналах. Если так, может, когда-нибудь сделают такую антенну. И смогут поймать мысль или передать ее на расстоянии…
В сарае какие-то приглушенные звуки. Нет, все-таки он там что-то забыл. Как будто, двигает мебель.
Но мебели в сарае - кот наплакал…
Краем глаза вдруг замечаю движение.
Черт, этот гад вылез из окна справа, за углом!
Вскакиваю, ору:
- Стой, сука, не уйдёшь!
Уйдёт…
Напрямую мне некуда, тут снегу по пояс. Только по тропинке, в обход.
Рву, как на беговой дорожке с низкого старта. На дорожке - стартовые колодки и шиповки на ногах.
Здесь - снег и сапоги. Каждые десять метров здесь, это полторы секунды.
У него фора, уже секунд пять. Много. Если умеет бегать, не догоню. А его гонит страх. Страх расплаты. Иначе бы, не побежал…
Значит, есть такая антенна…
Он меня почувствовал. Понял, что я здесь. Увидеть - не мог. Почувствовал и решил уходить.
Сволочь.
Убивал - не боялся.
Знал, что сильнее. А тут, значит, вот так…
Между дальним углом сарая и баней соседей забор высокий. Это уже другой участок, он выходит на параллельную улицу.
Выдергиваю себя рывком на забор, прыгаю вниз
Делаю шаг, и на меня рушится удар тела в прыжке..
Выставляю правую руку, пытаясь уклониться.
Некуда.
И не успеть.
Руку цепляет, как будто в капкан. Бешеные желтые глаза, брызги слюны.
Собака!
Огромный черный зверь, «кавказец», ростом почти с меня. А весом, наверное, такой же. Этот не отпустит..
Правую руку в кулак не сжать. Прокусил, гад! Полушубок от таких зубов не защита. Чувствую, в рукаве мокро и холодно. Этот будет рвать, пока жив.
Пинаю пса, пытаюсь попасть в пах или по ногам. Попадаю в мягкое, безрезультатно. Даже если свалю с ног, руку он не отдаст.
Захватываю левой рукой ухо собаки, рву, сколько хватает силы. Дергается, рывком разворачивает меня к забору. Старается завести правую руку мне за спину.
Умный. Всякое видел. Знает, как уходить от захвата.
В крови у них это, что ли…
Пистолет в кармане полушубка. Сунул, когда прыгал через забор. Карман правый, глубокий. Левой рукой не достать. Если в борьбе свалимся на землю, может произвольно выстрелить, там затвор на боевом взводе.
Падать нельзя.
А гад, убивший Москаленко, уходит!
И этот зверь его пропустил…
Что ж ты, сука, делаешь, сторож драный! Может, ты и кобель, но все равно - сука!
Резко толкаюсь ногами, всей массой впечатываю пса в забор, добавляю левым коленом в живот. В заборе гвозди и торчит колючая проволока, закрученная в пучок...
Первый раз подает голос. Выбрасывает утробный злой звук, похожий на короткий всхлип
Не нравится, сука!
Пес дергает опять, на этот раз от забора.
Главное, не упасть! И не давать прижиматься к правому боку, там взведенный пистолет.
Делаем три шага. Угол бани. Колода. Топор.
Топор!
Ловлю бешеный взгляд пса. Он понял, о чем я подумал. Он знает, что такое топор.
Дергаю собаку, пытаюсь сократить дистанцию и зацепить топорище свободной левой рукой.
Собака рвет в ответ, хрустит правая рука в предплечье.
Чувствую, серьезно...
Боль уходит в локоть и плечо, бьет в затылок. Хреново.
Топор в руке. Тяжелый, зараза. Это не топор, скорее, колун.
Баня, дрова, понятно.
Тупая мощная железяка.
Годится. Только бы не уронить…
Бью пса наотмашь, по ногам. Попадаю. Хорошо попадаю, с отдачей в рукоять. Собака заваливается назад, тянет меня за собой.
Сзади поленница, не упадешь. Бью второй раз, сбоку по ребрам. Пес хрипит, выплевывая розовую слюну.
Сдохни, тварь!
Этого гада я теперь не догоню.
Он убил Москаленко.
А ты хотел убить меня.
Вы оба твари, ты и он.
И ты за него ответишь!
Пес отпускает мою руку. Ну и все. Это ты зря...
Бью топором по голове. И второй раз, и третий. Чтоб не встал.
Иду по двору к воротам. Бросаю топор, открываю засов калитки. Улица пуста. Кто и слышал, как мы убивали друг друга, тот не вышел.
Покровка.
«Мать порядка».
Кричи - не кричи.
Сажусь спиной к забору, зажимаю правую руку коленями. Так меньше больно.
Осторожно нащупываю пистолет в правом кармане. Сидя до него можно дотянуться.
Пистолет на предохранителе. Зря боялся. Когда успел перещелкнуть флажок вверх, не знаю.
Хотя, нас такому учат. Видимо, «на автомате».
Перетягиваю рацию поближе, ее забросило на ремешке за спину. Включаю. В эфире обрывки тональных, несколько экипажей вперебивку запрашивают дежурного.
Нажимаю тангенту, говорю:
- Все, кто слышит, я «сороковой-первый»…
Секундная пауза, отзываются Валера и третий маршрут одновременно. Прошло минут двадцать. Они рядом, возле моей машины. Говорю, куда подъехать. Добавляю, чтобы смотрели по пути высокого человека в темной одежде. Может, попадется…
Какой, к черту, попадется.
Он дурак, что ли…
Спрашивают особые приметы.
Какие, к черту, особые приметы.
Я его видел секунду. В темноте, в спину, в десяти метрах.
Сижу, жду. Собаку жалко. Дура. Спала бы себе в будке.
Догнал бы этого гада, его бы жалко не было.
Прошло три дня. Сижу в кабинете.
Прокуратура. Дело на особом контроле.
Правая рука у меня в гипсе. Сломана кость, порвана связка.
Следователь, молодой холеный человек в роговых очках. При галстуке и белой рубашке. Из тех, кто знает все, о чем написано в законах.
А рубашку ему гладит мама. Я так думаю.
Подтягивает к себе папку, читает минут пять, значительно щуря глаза и делая какие-то пометки на листке.
Наконец, вспоминает, что я тоже здесь. Говорит, делая правильные паузы в словах:
- Да… натворили вы дел, товарищ сержант... И даже не знаю, как верно охарактеризовать эти ваши… подвиги со знаком «минус». Вот у меня объективка…
Он достает из папки бумажку, показывает мне издали. Продолжает, скептически выпячивая нижнюю губу:
- … и я уже не говорю о ваших прошлых э-э-э… мягко сказать, сомнительных заслугах. Характеризуют вас, практически, отрицательно. Невыдержан. Груб с товарищами. Заносчив с вышестоящим руководством. Игнорирует советы наставников. На службе допускает расхлябанность, невнимателен к гражданам…
Читаю - удивляюсь. Удивляюсь долготерпению ваших командиров, ваших непосредственных начальников. Вам идут навстречу, вам оказывают доверие, несмотря на очевидный вызов и наплевательство с вашей стороны. Вызов нормам социалистической морали, вызов установленным правилам общения в коллективе. Наконец, вызов даже требованиям закона!
А как бы вы хотели, чтоб я охарактеризовал вот такое?
Вы получили задание выехать на задержание опасного преступника. Прибыли на место с опозданием, попутно исковеркав служебный автотранспорт. Неправильно сориентировались по обстоятельствам, в результате чего был упущен мерзавец, виновный в изуверском убийстве вашего товарища, вашего коллеги и сослуживца. Наконец, причинили имущественный ущерб гражданину Ломидзе, до смерти изуродовав принадлежащую ему сторожевую собаку, безобидного верного тихого пса.
И это все вы - советский милиционер, призванный на стражу порядка и закона, на стражу мирного сна строителей коммунизма!
Кто вы, товарищ сержант? Кто вам дал право самовольно нарушать требования, предъявляемые нашим народом к нашему советскому милиционеру?! Где теперь тот, чья преступная рука оборвала жизнь старшины Москаленко, вставшего грудью на защиту социалистической законности?
Не на вашей ли совести теперь все это?..
Хотя… о какой совести я тут говорю…
Следователь снимает очки и начинает протирать их замшевой тряпочкой. У него все продумано и под рукой, у этого следователя. Закон, белая рубашка, замшевая тряпочка.
Он знает, что хорошо и что плохо.
Ему об этом рассказала мама, которая гладит рубашки.
И дядя-прокурор, что пристроил его сюда после института, блюсти социалистическую справедливость и карать пороки сурово и неподкупно.
Спрашиваю:
- Товарищ следователь, вам рубашку мама гладила?
Он дергается, смотрит на меня подслеповатыми испуганными глазами…
- Вы понимаете, с кем говорите?! Вы понимаете, что вам за такое будет?!
- Ничего не будет. Край, что будет - сниму погоны и пойду в народное хозяйство.
А тебе однажды ночью позвонят и скажут, что в сарае у Москаленко открыта дверь. Но ехать туда, кроме тебя, некому.
И там ты встретишь гражданина Ломидзе.
И его новую тихую сторожевую собаку.
Не забудь прочитать им лекцию о моральном облике строителя коммунизма.
Прежде, чем войдешь в дверь сарая…
Поднимаюсь и выхожу. Мне еще в отдел надо. Алексей Григорьевич просил зайти...
По этой улице ушел убийца: