Еще одно заклинание
Есть вещи, которые помогают жить. Есть вещи, благодаря которым не страшно умирать. И есть такие, которые лично для меня объединяют в себе оба этих качества. Вот одна из них.
Этот рассказ написал Павел Ветров - во всяком случае, автор хотел бы, чтобы здесь стояла именно такая подпись.
ЕДИНОРОГ
«...хотя мы и предавались любви столько раз,
счастье, должно быть, выглядело совсем иначе,
наверное, оно было печальнее, чем этот покой и
это удовольствие, и, может быть, походило на
единорога или на остров, на бесконечное падение
в неподвижность...»
Хулио Кортасар, «Игра в классики».
- Тренироваться надо было!.. - кричит снизу Виталя, наблюдая, как я через каждые пять шагов останавливаюсь, чтобы передохнуть.
Мы идем в связке по маршруту Барбера на пик Свободная Корея. Категория сложности - пять-бэ, ледовая стена, с набором высоты становящаяся все более отвесной. Мы поднимаемся уже четыре часа, и я успел немного подустать, но чувствую, что ритм поймал, и иду в хорошем темпе. Хотя Виталя, как всегда, прав, тренироваться надо было интенсивней, стенка здесь крутенькая, а хотелось бы сегодня по ней и спуститься.
- Впредь буду умнее, - отвечаю я Витале сквозь порыв бокового ветра и вновь начинаю подъем, вбивая передние зубья кошек в твердый лед и подтягиваясь на ледорубе. - Выдавай аккуратней!
Виталя висит на стене метрах в пятнадцати ниже меня. Один конец веревки защелкнут в карабин у него на поясе, другой - на моем. Двигаясь вверх, я через каждые три-пять метров кручу в лед буры и пропускаю в них веревку, чтобы в случае, если сорвусь, далеко не улететь. Снизу веревку держит Виталя, выпуская ее по мере моего подъема. Когда я выйду на всю длину, на все сорок метров, вверну в лед последний бур и встану на самостраховку, начнет подниматься он, и тогда уже держать его буду я, сверху. По дороге Виталя соберет все вкрученные ледобуры, чуть отдохнет рядом со мной и полезет вверх первым. Такова челночная техника нашего восхождения, оптимальный вариант для двойки.
Мы давно уже хотели пройти этот серьезный маршрут. Три года назад пытались сделать его вчетвером, но не повезло с погодой, было очень холодно, да и снаряжа не хватило, упустили вниз одну из веревок - она ушла со свистом, не попрощавшись, - и нам пришлось вернуться. Обидно было, конечно, но зато мы поняли, к чему надо готовиться. За три прошедших с тех пор года были другие горы, даже более высокие и именитые, но мы всегда помнили об этой, не покорившейся с первой попытки. И вот теперь, несмотря на то, что наши напарники поехать не смогли, мы с Виталей решили, что все-таки уже пора, вдвоем даже проще. Зима в этом году в Киргизии выдалась теплая, малоснежная, но альпинистов собралось мало, мы стали одними из первых. Через Ала-Арчу поднялись на Коронские стоянки, переночевали и наутро начали восхождение. Когда солнце показалось из-за взметнувшихся полукружьем вершин соседней Короны, мы уже навешивали четвертую веревку.
Все идет по плану, я сейчас доберусь до «горлышка», узкого ледового прохода между скалами, за ним подъем станет положе, а там уже рукой подать до вершины, часа полтора, и Корея наша. Наверху мы сфотографируемся, перекусим и сразу вниз, чтобы успеть до темноты спуститься на плато, а не болтаться на стене.
«Горлышко» - самый трудный участок маршрута, особенно опасно будет, если наледь там окажется слишком тонкой. По скалам ее не обойти, они гнилые, эти скалы, крошатся, да и, честно говоря, скальных крючьев мы с собой не взяли. Если уж совсем откровенно, почему-то я думал, что «горлышко» достанется Витале, он опытнее меня и быстрее ориентируется в ситуации. Но вышло иначе, первым проходить его мне.
Я завинчиваю еще один ледобур, пропускаю веревку в карабин и защелкиваю муфту.
Пять секунд, чтобы отдышаться.
Потом удар айсбайлем в лед на вытянутую руку. Еще. Глубже, чтобы держал.
Теперь шаг вверх, вогнать отточенные зубья кошек в стену, не сорваться.
Выбитые мной льдинки со свистом улетают вниз, слышно даже, как одна из них стукнула по Виталиной каске.
Вниз лучше не смотреть. До горизонтали метров четыреста. До вершины уже гораздо ближе.
Еще удар айсбайлем. Еще!
Звук ударов глухой и гулкий, словно я бью по огромному листу фанеры.
Черт!.. Лед здесь, в «горлышке», совсем тонкий, более того, под ним - пустота. Он может не выдержать.
Я внимательно оглядываю соседние скалки, но, как мы и предполагали, пройти по ним невозможно.
Что ж, придется аккуратно подниматься по натечному ледовому мостику, может быть, чуть выше он станет более крепким. Не возвращаться же теперь!
Снова шаг вверх и удар айсбайлем.
Я слышу, как нехорошо запела подо мной эта висящая непонятно на чем ледяная опора.
Я чувствую себя муравьем на листе, который скоро оторвется от дерева.
Сейчас я сделаю еще один шаг и надо искать место, чтобы закрутить ледобур.
Половина «горлышка» пройдена, остается немного, надо только быть осторожней...
Айсбайль в вытянутой вверх руке с размаха вогнать в лед над головой...
Громкий сухой треск.
Черт возьми! льдина отваливается вместе со мной надо попытаться задержаться за скалу - может, хоть замедлюсь, не сдерну Виталю
Но ведь я не хочу
Она лежала рядом с ним в постели, раскинувшись, едва прикрытая простыней, неслышно дышала, лишь чуть вздымалась грудь, матово отсвечивая в сумраке начинающегося утра. Он коснулся ее груди кончиками пальцев, потом обнял, придвинулся ближе, чтобы всем телом ощутить тепло ее кожи.
Она спала.
Тогда он осторожно натянул на нее одеяло, бережно укрыл, устроился поудобнее рядом и, дотронувшись до ее приоткрытых во сне губ, опустил голову на подушку, закрыл глаза.
Он хотел забыться, ни о чем не думать, сразу провалиться в сон, но не вышло.
Мысли, такие нежеланные, те, которые он гнал от себя весь вечер, теперь беспорядочно лезли в голову, не давая заснуть.
«Помнишь, как ты увидел ее впервые? - спрашивал внутренний голос. - Как влюбился и мечтал только о том, чтобы увидеть ее и услышать? Как плакал от невозможности быть рядом и хотел свести счеты с жизнью? Как, будучи за тридевять земель от нее, кричал в холодное серое небо: «Я хочу к тебе!». Помнишь?.. Эта женщина теперь лежит с тобой в постели, вы всю ночь занимались любовью - ты этого хотел? Мечты сбылись? Ты счастлив?»
А он не знал, что ответить самому себе на это, ничего не чувствовал, кроме усталости и опустошения, неловкости, что растерялся сначала, когда понял, что она останется на ночь. Много лет назад от одного прикосновения к зеленоватому браслету на ее запястье у него начинала кружиться голова, а сегодня... В этом скольжении одежд и поиске единения чего-то не хватило. Это было так же, как с другими женщинами, которых он не любил никогда. Он не нашел ее сегодня и потому не получил ничего, кроме удовлетворения. Правда, после других он никогда и не задумывался о том, что произошло, и не прятал слезинки в уголках глаз, глядя в потолок и безуспешно пытаясь заснуть. Значит, ты жив еще и любишь ее еще.
Люблю. Люб-лю.
Он так ждал от нее этого слова сегодня, но его не случилось. Слова были другие, жаркие, страстные, верные, но этого, единственного главного, не было. Он не нужен ей, на самом-то деле. Просто это один из женских способов самоутверждения, а, может, она просто поссорилась с мужем и мстит. Пусть. Но он хотел быть с ней даже вот так.
Она застонала во сне и прижалась щекой к его плечу. Он замер, охваченный новым приливом нежности к этой женщине, спящей рядом, к женщине, которая никогда не будет с ним до конца. Потому что она была и остается женой его друга, почти брата.
...Я не предавал. Я люблю ее. Я хочу, чтобы она была со мной всегда, каждую ночь, каждый день, мы бы вместе искали то, что значит «люблю», и мы бы обязательно нашли...
Но он знал, что этого не будет. И она это знала. И потому лучше спать, скоро утро, скоро он снова останется один, не надо терять времени, обнять ее крепче и наслаждаться теплом любимого тела...
Вместо этого он протянул руку к креслу, где лежали ее сигареты, достал зажигалку, неумело закурил, глубоко вдыхая дым.
С непривычки сразу закружилась голова, стала пустой, прозрачной. Он называл это состояние «невыносимой легкостью бытия», редко, но осознанно достигая его при помощи сигарет и алкоголя. Правда, от алкоголя мир вокруг становился светлым, а от табака все же болезненным, зыбким. Но сейчас ему хотелось именно такого, заглушающего сознание ощущения тяжелой пустоты.
И он достиг его, затягиваясь уже у самого фильтра и дрожа от отвращения к горькому туману, заполнившему легкие.
Она почувствовала его дрожь, произнесла сквозь сон, не открывая глаз:
- Что с тобой?.. Зачем ты куришь?..
- Просто так, - ответил он едва слышно и добавил, коснувшись ее губ своими. - Спи.
И она, оставаясь еще где-то во сне, обвила его шею руками и, прижавшись щекой к его щетине, прошептала беззвучно на ухо: «Я люблю тебя».
Он понял, что проваливается в пустоту, падает в неподвижность, к единорогу, падает в тот самый заветный миг, после которого ничего уже больше не нужно и ничего больше быть не должно.
... Словно хрустальные колокольчики, маленькие звонкие льдинки, стукаясь друг о друга в пустоте, колючими иглами впивались в сердце, от темного дерева, кружась, летели вниз яркие кленовые листья, но внизу не было земли, лишь где-то далеко - искрящийся белый снег...
Питерские альпинисты как раз в тот день пришли на Коронские стоянки, подгоняли снаряжение, и время от времени смотрели в бинокль, как какая-то незнакомая связка идет на Корею по Барберу.
Когда на склоне загрохотало, они увидели, что дело неладно, и, чертыхаясь на ходу, двинулись на помощь.
Но особой помощи не потребовалось.
Один, каким-то чудом уцелевший, медленно спускался сам. Взяв лишнюю веревку, двое пошли ему навстречу. Другие достали из продольной трещины под ледовой стеной тело парня, который сорвался.
Падение с четырехсот метров, да еще кое-где по скалам, никаких надежд не оставляло.
Когда Виталя спустился и, пошатываясь, подошел к ленинградцам, стоящим над темным свертком, он увидел только разодранный, окровавленный комбинезон, черные застывшие пальцы неестественно вывернутых рук, разбитый ботинок на левой ноге. Лицо было закрыто куском куртки.
- Там не на что смотреть, - сказал один из питерцев, самый старший, - все разбито.
- Как это случилось? - спросил второй.
- Лед откололся, веревку перебило, - сказал Виталя, все еще глядя на закрытое лицо. Потом поднял голову. - Может, еще можно что-то сделать? Может, он еще жив?
- Он слишком далеко летел, - покачал головой старший. - Как тебя зовут?
- Виталя, - сказал Виталя, - а его Пашка, Павел. Мы из Новосибирска.
Один из альпинистов достал из-за пазухи флягу и протянул Витале.
- На, глотни спирта.
- Не надо, - сказал Виталя и сел в снег.
- Пойдем к домикам, - сказал ему старший, - твоему другу все равно уже не помочь. Мы завернем его в полиэтилен, чтобы галки не добрались, а завтра сбегаем в альплагерь за акьей, чтобы его спускать. Иди вперед.