Валерий Попов об Аксенове
Попов В.Г. Горящий рукав. Проза жизни.
М.: Вагриус, 2008. - 496 с., 978-5-9697-0548-7.
из главы «Москва и москвичи»:
Его «Коллеги» и «Звездный билет», напечатанные в «Юности», подняли всех нас: вот какие мы свободные, дерзкие! Но особенно его прелесть и грация проявились в рассказах - «Победа», «На полпути к Луне», «Рандеву», - в них точность, острота и, главное, то удалое время полной перемены нашей жизни, которое лучше всех изобразил он. Наша революция, которая вершилась к тому же в элегантных кабаках с очаровательными подругами, или в уютных таллинских кафе, или на жарком Черноморском побережье. Что может лучше-то быть?
Как от всех талантливых людей, от него шло какое-то сияние. Я так его любил, так волновался при встречах с ним, что, боясь опозориться, кидался в сторону, увидев его. Помню, как мы оказались с ним в одно время в коктебельском Доме творчества - и никакие любовные волнения в пионерском лагере не могут сравниться с тем, что я пережил тогда. Это было прекрасно - и мучительно. Я ходил там все время ободранный, потому что если вдруг видел его в конце аллеи, то тут же, не раздумывая, кидался вбок, в колючие и ядовитые южные заросли и продирался сквозь них в том направлении, куда хотел попасть. Встретить его лицом к лицу, услышать его слегка скрипучую, неповторимую речь, пожать его маленькую ладонь и ослепнуть от его улыбки было слишком большим, непереносимым счастьем. Он сделал все, о чем я только мечтал, - написал гениальную прозу, которую знают все и восхищаются ею, и он, кроме того, еще и красив, элегантен, дружелюбен, прост! Попадать в его поле было слишком большим потрясением для меня.
Поэтому даже на пляж я приходил, когда все уже оттуда уходили - часа в четыре, в невыносимую жару. Теплое светло-зеленое море было пустым и потому казалось каким-то инопланетным. И однажды именно в этот час туда пришел Василий Аксенов, который тоже явно выбрал это время не зря, из каких-то своих соображений - видимо, постоянно сиять и лучиться он устал и хотел покоя. Но, несмотря на несбывшееся одиночество, он был приятен, любезен и пригласил меня прийти к нему через час послушать новую его повесть. В его огромный номер с террасой пришли несколько незнакомых мне москвичей - судя по их повадкам, людей значительных, знаменитых. Аксенов читал «Бочкотару» - она явилась тут в первый раз, и помню, как меня от роскоши, изобилия, неистощимости его таланта, нырнувшего в веселую стихию дурацкого путешествия на грузовике, кидало то в жар, то в холод.
Потрясающе! Великолепно! Такой игры даже близко ни у кого нет! Но - зачем? - я вдруг содрогнулся от столь кощунственной мысли. Тебе мало всей этой роскоши? Ты еще спрашиваешь - зачем?
К моему удивлению - и негодованию, знатные москвичи тоже оказались неудовлетворены услышанным, и когда, проговорив нужные комплименты и выпив коньяку, мы вышли, самый маститый москвич проговорил пренебрежительно: «Да, заигрался Вася!»
Да кто он такой? - вознегодовал я. Куда ему хотя бы строчку такую написать, как у Васи! Но тут же я чувствовал, что этот человек, сам, может, ничего и не сделавший, прав. Заигрался гений! Слишком поверил в легкость очередной победы, «недогрузил», как-то вдруг упустил тяжелый камень, который каждому нужно катить.
Как же это совместить: успех, попутную волну - и тяжесть слова, мучения, которые нужно пройти? Неужели наш всеобщий кумир уже «пролетел» эту точку? Я вспомнил вдруг слова, которые часто говорила моя бабушка и которые я раньше как-то не брал в душу, но вот теперь вспомнил: «Будешь горьким - расплюют, будешь сладким - расклюют!» Что хуже?
М.: Вагриус, 2008. - 496 с., 978-5-9697-0548-7.
из главы «Москва и москвичи»:
Его «Коллеги» и «Звездный билет», напечатанные в «Юности», подняли всех нас: вот какие мы свободные, дерзкие! Но особенно его прелесть и грация проявились в рассказах - «Победа», «На полпути к Луне», «Рандеву», - в них точность, острота и, главное, то удалое время полной перемены нашей жизни, которое лучше всех изобразил он. Наша революция, которая вершилась к тому же в элегантных кабаках с очаровательными подругами, или в уютных таллинских кафе, или на жарком Черноморском побережье. Что может лучше-то быть?
Как от всех талантливых людей, от него шло какое-то сияние. Я так его любил, так волновался при встречах с ним, что, боясь опозориться, кидался в сторону, увидев его. Помню, как мы оказались с ним в одно время в коктебельском Доме творчества - и никакие любовные волнения в пионерском лагере не могут сравниться с тем, что я пережил тогда. Это было прекрасно - и мучительно. Я ходил там все время ободранный, потому что если вдруг видел его в конце аллеи, то тут же, не раздумывая, кидался вбок, в колючие и ядовитые южные заросли и продирался сквозь них в том направлении, куда хотел попасть. Встретить его лицом к лицу, услышать его слегка скрипучую, неповторимую речь, пожать его маленькую ладонь и ослепнуть от его улыбки было слишком большим, непереносимым счастьем. Он сделал все, о чем я только мечтал, - написал гениальную прозу, которую знают все и восхищаются ею, и он, кроме того, еще и красив, элегантен, дружелюбен, прост! Попадать в его поле было слишком большим потрясением для меня.
Поэтому даже на пляж я приходил, когда все уже оттуда уходили - часа в четыре, в невыносимую жару. Теплое светло-зеленое море было пустым и потому казалось каким-то инопланетным. И однажды именно в этот час туда пришел Василий Аксенов, который тоже явно выбрал это время не зря, из каких-то своих соображений - видимо, постоянно сиять и лучиться он устал и хотел покоя. Но, несмотря на несбывшееся одиночество, он был приятен, любезен и пригласил меня прийти к нему через час послушать новую его повесть. В его огромный номер с террасой пришли несколько незнакомых мне москвичей - судя по их повадкам, людей значительных, знаменитых. Аксенов читал «Бочкотару» - она явилась тут в первый раз, и помню, как меня от роскоши, изобилия, неистощимости его таланта, нырнувшего в веселую стихию дурацкого путешествия на грузовике, кидало то в жар, то в холод.
Потрясающе! Великолепно! Такой игры даже близко ни у кого нет! Но - зачем? - я вдруг содрогнулся от столь кощунственной мысли. Тебе мало всей этой роскоши? Ты еще спрашиваешь - зачем?
К моему удивлению - и негодованию, знатные москвичи тоже оказались неудовлетворены услышанным, и когда, проговорив нужные комплименты и выпив коньяку, мы вышли, самый маститый москвич проговорил пренебрежительно: «Да, заигрался Вася!»
Да кто он такой? - вознегодовал я. Куда ему хотя бы строчку такую написать, как у Васи! Но тут же я чувствовал, что этот человек, сам, может, ничего и не сделавший, прав. Заигрался гений! Слишком поверил в легкость очередной победы, «недогрузил», как-то вдруг упустил тяжелый камень, который каждому нужно катить.
Как же это совместить: успех, попутную волну - и тяжесть слова, мучения, которые нужно пройти? Неужели наш всеобщий кумир уже «пролетел» эту точку? Я вспомнил вдруг слова, которые часто говорила моя бабушка и которые я раньше как-то не брал в душу, но вот теперь вспомнил: «Будешь горьким - расплюют, будешь сладким - расклюют!» Что хуже?