Джон Краули, "Маленький, большой, или Парламент фейри".
Есть книги, к которым приходишь медленно, двигаясь словно по концентрическим окружностям. На внешнем круге ты ничего о них не знаешь. На следующем слышишь имя автора и название, знакомишься с аннотацией. Проявляешь интерес. Принимаешь решение прочесть. Читаешь. В центральный круг, самый маленький в диаметре, но при этом и самый большой, попадаешь после завершения чтения, оставаясь с впечатлениями и воспоминаниями.
Те, кто уже читал «Парламент», конечно, увидят в этих рассуждениях связь с философией одного из героев книги, Теодора Брамбла. Но на самом деле эта мысль пришла ко мне уже на первых страницах, когда вместе со Смоки Барнаблом, отправляющимся к месту собственной свадьбы, я вступил на дорогу, ведущую в поместье Эджвуд к северу от Нью-Йорка (который Краули называет просто «Городом»). Смоки предстоит породниться со странным семейством Дринкуотеров: они обитают в невероятном доме, построенном одним из основателей рода, считают свою жизнь частью некой Повести и, кажется, верят в существование фейри. Смоки скептично относится к «религии» будущих родственников, но любовь заставляет его закрыть глаза на все их странности. В отличие от большинства героев книг о «скрытом от наших глаз волшебном мире», ему не удастся ни проникнуть в его тайны, ни толком осознать его; но свою роль в Повести он сыграет.
«Маленький, большой» - медленная книга (хотя мне и сложно понять людей, которые растягивают её чтение на долгие месяцы). Небогатый событиями сюжет неспешно разворачивается, показывая картину жизни семи поколений семьи Брамблов/Дринкуотеров/Барнаблов, от теософа Теодора Брамбла до внуков Смоки Барнабла; от данных ретроспективно событий конца девятнадцатого и начала двадцатого века история идёт к настоящему (для книги это 60-е-80-е годы) и в мрачное будущее, для нас уже ставшее прошлым. Но независимо от того, какой год и век на дворе, обитатели Эджвуда постоянно соседствуют с магическим миром и испытывают на себе его влияние.
Ничего не напоминает? Ну да, Краули и сам охотно признаёт влияние Гарсиа Маркеса. Однако несмотря на то, что можно провести немало параллелей между историями семейств Дринкуотеров и Буэндиа, было бы слишком большим упрощением называть «Парламент фейри» просто американским вариантом «Ста лет одиночества». Слишком отличаются настроение, атмосфера, да и персонажи (разве что три дочери Смоки - совершенно маркесовские героини). Показательно в этом смысле отношение обоих семейств к сопровождающей их жизни магии. Для Буэндиа она так же естественна, как воздух и солнечный свет, она не вызывает удивления и необходимости размышлять о ней. Для Дринкуотеров же незримое присутствие фейри остаётся инородным телом в действительности, огромной и неразрешимой загадкой. Волшебные существа, изображённые Краули в соответствии с традициями английского фольклора, литературы (кроме Шекспира и Кэрролла это также и поэты-романтики) и живописи (в первую очередь - творчество Артура Рэкема), кажутся принципиально непознаваемыми. Их мотивы и отношение к людям неясны, неизвестны и пределы их могущества. Попыткам изучать себя они сопротивляются, и всё, что остаётся Дринкуотерам - пытаться предугадать их мнение по тому или иному вопросу («О, понравится ли им, если мы построим бензозаправку?») с помощью интуиции и гадания на картах.
Возмущение, которое вносят в реальность Эджвуда фейри, усиливает ту трагичность, что обычно свойственна семейным сагам (напоминание о конечности, быстротечности и - в конечном итоге - бессмысленности жизни). Но вряд ли многие семейные саги могут похвастаться таким же торжественно-радостным финалом, как «Маленький, большой» - несмотря даже на то, что не всем персонажам (в том числе одному, которому лично я сочувствовал больше всего) удастся застать Конец Повести и поучаствовать в нём.
Книга прекрасна. Но я вынужден признать, что она вряд ли станет одной из моих любимых. Дело вовсе не в недостатках текста (а у какой книги их нет? При большом желании и здесь можно придраться к психологической достоверности отдельных эпизодов или разыскать оборвавшиеся сюжетные линии). Книга такова, как она есть, и это хорошо. Но при чтении я нередко сталкивался с мыслью, что хотел бы, чтобы всё то же самое было написано немного по-другому: иначе расставлены акценты, изменён взгляд на происходящее. Я бы предпочёл, чтобы читатель до самой последней страницы не мог понять, происходит ли волшебство на самом деле или является выдумкой и ошибкой. Другой взгляд на те же (или похожие) события? Что ж, возможно, где-то существует и такая Повесть.