Кратко об Улитке на склоне Братьев Стругацких
Улитка не про СССР, просто в её основу положена сссровская модель, даже не общественная, не политическая. Экзистенциальная, существованческая. Видимо, авторы вдохновились самим фактом и способом существования СССР . Отождествление СССР с взаимоотношениями леса и института на Пандоре, не главное. Главное - функционирование человека и коллектива на фоне тупого, инфернального куска мира. Таких кусков много, но, так как Стругацкие были гражданами СССР, за основу взят он. Логично.
И институт, и лес - части общей модели. Институт, это правящая верхушка, разномастные чиновники, исполнители разных уровней. Лес, вместе с населяющими его людьми, это просто мир, природа, люди. Земля и люди, земля и быдло, если угодно. Люди леса живут по своим законам, у них свои проблемы, взаимоотношения, куда более сложные и глубокие, чем представляют себе институтцы.
Институтцы же (которые олицетворяют собой номенклатуру разных уровней) наделяют лес и его жителей нелепыми идеями и смыслами, о которых, ни лес, ни аборигены, даже не догадываются. Так было и в СССР. Пока верхушка строила коммунизм, бесконечно далёкий от неё народ жил своей жизнью, решал свои проблемы. Хрущёв обещал, что коммунизм с бесплатными продуктами и вещами будет построен к 70-му году, а народ согласно кивал и жил не вникая в коммунистические фантасмагории. Когда СССР рухнул, философские труды коммунистов целыми библиотеками выносили на свалку и никто этого даже не заметил. Аналогия не точна, ведь жители СССР были теснее интегрированы с элитами, чем аборигены с институтцами. У жителей СССР не было столь сложных взаимоотношений друг с другом, как у аборигенов. Да и сами институтцы для них - пришельцы с другой планеты. Отчасти номенклатура и была для простолюдинов чем-то инопланетным, но всё же различия налицо. Но дело в том, что аналогия и не должна быть точной, потому что Улитка - художественное произведение. Автор берёт за основу некую модель, часто серую и скучную, но привлекающую его внимание и рисует на её основе картину, что-то добавляя извне, что-то сводя к минимуму, что-то доводя до абсурда. В конце концов автор имеет право фантазировать. Он даже должен фантазировать, чтобы заинтересовать читателя. Вот Иероним Босх, нарисовал свой Сад земных наслаждений. Такого, как на его полотне, мы в реальности не увидим, но это про нас.
Перец искренне любит лес, как нечто фантастическое и прекрасное. Он любит аборигенов, возмущаясь, когда Беатриса Вах собирается отлавливать их детей специальными машинами. Перец хочет туда, в лес, в мир своих фантазий и реально загадочных для него вещей. Что же, похожих идеалистов, верящих в коммунизм и высокие идеи, в СССР было немало. В молодости во что-то похожее верили и Стругацкие. Поэтому, когда разочаровавшийся Перец хочет свалить из института, его осаживают все, кто только может. Не будет ему никаких высоких идей, никакого леса. Ему придётся, помимо собственной воли, быть главным инструментом катавасии. Опять же, ситуация не типично сссровская, но ведь ещё древние греки придумали метод ведения спора, при котором аргументы собеседника доводятся до абсурда. В книге авторы ни с кем не спорят, но ситуацию до абсурда довели, просто для наглядности.
Кандид неплохо показан, раскрыт. Важно то, что он, человек из института, попал в мир аборигенов, волею судеб. В отличие от Кандида, он о лесе не мечтал и никто его туда не не пускал. Он там работал. Оказавшись же в лесу, он мечтает лишь о том, как вернуться обратно. А это практически невозможно. Он считает, что его место в институте, он там будет приносить пользу, как институту, так и лесу. Но, Стругацкие не были бы Стругацкими, если бы выпустили Кандида обратно. Не так этот мир устроен, чтобы рухнуть из одной половины мира в другую с вертолётом вместе и запросто вернуться обратно. Потому что, несмотря на внешнюю целостность, половинки мира почти не соприкасаются. Это противоречивый момент в книге. Ведь изучают же люди лес. Некая Рита с кавалером своим, живя на биостанции, как и другие сотрудники, постоянно шастают туда-сюда. Но, во-первых, вероятно подразумевается, что они не заходят в глубь, тогда как Кандид угодил в самую сердцевину. Во-вторых, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Квот лицит йови, нон лицит бови. В-третьих, авторы не обязаны быть логичными, в описании нелогичной системы.
Интересный момент - взаимоотношения институтцев с машинками, которые им присылают. Машинки созданы для работы с лесом, но иногда бывают наделены собственной волей, убегают, их ловят и уничтожают. То есть, институт уже сам не понимает, что создаёт. Сотрудникам часто не ведомо, что за машинки в ящиках, что с ними делать. У этого чего-то есть своя воля, свои интересы, не совпадающие с интересами их создателей. Перецу снится сон, в котором игрушки рассуждают о людях, одни их любят, другие хотят победить, третьи мечтают оперировать. Сон навеян историями с машинами. То есть, институтцы пришли в мир, который на самом деле не понимают. Плюс к этому, они создали своими руками то, что так же не понимают.
В Пикнике похожая схема: людям непонятна зона. Те, кто посетил её, рожают детей, чуждых им самим. Апофеозом становится ситуация, когда с зоны возвращаются муляжи давно умерших стариков. К этому моменту ребёнок Шухарта теряет способность к взаимопониманию с людьми, зато муляж умершего деда становится его другом. Так старое, связанное с зоной и новое, являющееся порождением зоны, становятся неким единством, непонятным никому.
Такие, казалось бы непохожие друг на друга книги, как Улитка и Пикник, на самом деле построены на одной и той же модели. Только показано в книгах разное, с разных углов зрения. Читателю в одной книге показаны одни жизненные аспекты, в другой совсем другие. В Улитке просто увидеть намёк именно на ссср, в Пикнике сложнее. Его можно читать, вообще не заморачиваясь философией, он достаточно динамичен и остросюжетен. Тем не менее, в Пикнике очень много зашифрованных отсылок именно к сссровской системе.
И институт, и лес - части общей модели. Институт, это правящая верхушка, разномастные чиновники, исполнители разных уровней. Лес, вместе с населяющими его людьми, это просто мир, природа, люди. Земля и люди, земля и быдло, если угодно. Люди леса живут по своим законам, у них свои проблемы, взаимоотношения, куда более сложные и глубокие, чем представляют себе институтцы.
Институтцы же (которые олицетворяют собой номенклатуру разных уровней) наделяют лес и его жителей нелепыми идеями и смыслами, о которых, ни лес, ни аборигены, даже не догадываются. Так было и в СССР. Пока верхушка строила коммунизм, бесконечно далёкий от неё народ жил своей жизнью, решал свои проблемы. Хрущёв обещал, что коммунизм с бесплатными продуктами и вещами будет построен к 70-му году, а народ согласно кивал и жил не вникая в коммунистические фантасмагории. Когда СССР рухнул, философские труды коммунистов целыми библиотеками выносили на свалку и никто этого даже не заметил. Аналогия не точна, ведь жители СССР были теснее интегрированы с элитами, чем аборигены с институтцами. У жителей СССР не было столь сложных взаимоотношений друг с другом, как у аборигенов. Да и сами институтцы для них - пришельцы с другой планеты. Отчасти номенклатура и была для простолюдинов чем-то инопланетным, но всё же различия налицо. Но дело в том, что аналогия и не должна быть точной, потому что Улитка - художественное произведение. Автор берёт за основу некую модель, часто серую и скучную, но привлекающую его внимание и рисует на её основе картину, что-то добавляя извне, что-то сводя к минимуму, что-то доводя до абсурда. В конце концов автор имеет право фантазировать. Он даже должен фантазировать, чтобы заинтересовать читателя. Вот Иероним Босх, нарисовал свой Сад земных наслаждений. Такого, как на его полотне, мы в реальности не увидим, но это про нас.
Перец искренне любит лес, как нечто фантастическое и прекрасное. Он любит аборигенов, возмущаясь, когда Беатриса Вах собирается отлавливать их детей специальными машинами. Перец хочет туда, в лес, в мир своих фантазий и реально загадочных для него вещей. Что же, похожих идеалистов, верящих в коммунизм и высокие идеи, в СССР было немало. В молодости во что-то похожее верили и Стругацкие. Поэтому, когда разочаровавшийся Перец хочет свалить из института, его осаживают все, кто только может. Не будет ему никаких высоких идей, никакого леса. Ему придётся, помимо собственной воли, быть главным инструментом катавасии. Опять же, ситуация не типично сссровская, но ведь ещё древние греки придумали метод ведения спора, при котором аргументы собеседника доводятся до абсурда. В книге авторы ни с кем не спорят, но ситуацию до абсурда довели, просто для наглядности.
Кандид неплохо показан, раскрыт. Важно то, что он, человек из института, попал в мир аборигенов, волею судеб. В отличие от Кандида, он о лесе не мечтал и никто его туда не не пускал. Он там работал. Оказавшись же в лесу, он мечтает лишь о том, как вернуться обратно. А это практически невозможно. Он считает, что его место в институте, он там будет приносить пользу, как институту, так и лесу. Но, Стругацкие не были бы Стругацкими, если бы выпустили Кандида обратно. Не так этот мир устроен, чтобы рухнуть из одной половины мира в другую с вертолётом вместе и запросто вернуться обратно. Потому что, несмотря на внешнюю целостность, половинки мира почти не соприкасаются. Это противоречивый момент в книге. Ведь изучают же люди лес. Некая Рита с кавалером своим, живя на биостанции, как и другие сотрудники, постоянно шастают туда-сюда. Но, во-первых, вероятно подразумевается, что они не заходят в глубь, тогда как Кандид угодил в самую сердцевину. Во-вторых, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Квот лицит йови, нон лицит бови. В-третьих, авторы не обязаны быть логичными, в описании нелогичной системы.
Интересный момент - взаимоотношения институтцев с машинками, которые им присылают. Машинки созданы для работы с лесом, но иногда бывают наделены собственной волей, убегают, их ловят и уничтожают. То есть, институт уже сам не понимает, что создаёт. Сотрудникам часто не ведомо, что за машинки в ящиках, что с ними делать. У этого чего-то есть своя воля, свои интересы, не совпадающие с интересами их создателей. Перецу снится сон, в котором игрушки рассуждают о людях, одни их любят, другие хотят победить, третьи мечтают оперировать. Сон навеян историями с машинами. То есть, институтцы пришли в мир, который на самом деле не понимают. Плюс к этому, они создали своими руками то, что так же не понимают.
В Пикнике похожая схема: людям непонятна зона. Те, кто посетил её, рожают детей, чуждых им самим. Апофеозом становится ситуация, когда с зоны возвращаются муляжи давно умерших стариков. К этому моменту ребёнок Шухарта теряет способность к взаимопониманию с людьми, зато муляж умершего деда становится его другом. Так старое, связанное с зоной и новое, являющееся порождением зоны, становятся неким единством, непонятным никому.
Такие, казалось бы непохожие друг на друга книги, как Улитка и Пикник, на самом деле построены на одной и той же модели. Только показано в книгах разное, с разных углов зрения. Читателю в одной книге показаны одни жизненные аспекты, в другой совсем другие. В Улитке просто увидеть намёк именно на ссср, в Пикнике сложнее. Его можно читать, вообще не заморачиваясь философией, он достаточно динамичен и остросюжетен. Тем не менее, в Пикнике очень много зашифрованных отсылок именно к сссровской системе.