Finita la comedia!
О, ночь мучений!..
Кочубей
- Рубль! Еще один только рубль, честное слово, уже на последний подарок...
- Здесь курилка - я курить хочу! Всю неделю потрошили - довольно!!.
- Но, послушайте, ведь это последний спектакль, прощание с оперой... Что такое рубль!..
- Тысяча дьяволов! Или я вас закурю вместе с папироской!!.
Чу! Отчаянный треск... Это столы в фойе трещали от "прощания с искусством": лиры, венки, сервизы, жбаны, кувшины, ведра, корыта, папиросницы, спичечницы, плевательницы, рога изобилия и изобилие... всякой всячины семейного и холостого обихода... Цветочно-ювелирная выставка - оптом и в розницу, разливочно и на вынос. Буфету - крышка: восторги пьют, восторгами закусывают, восторги на восторгах восторгами погоняют, восторгами взрывают чужие карманы, терпение, последние остатки своего здравого рассудка...
На сцене разверзлись все хляби полотняных небес: цветочный дождь, дождливые цветы, размокропогодица цветов, адресное градобитие, пепел, лава, крупа, горох, фасоль, бобы...
Два ликующих стана: один свирепо исполняет должность юпитера по производству грома, другой - правит обозрение выставки; потом оба сходятся, - летят искры самозабвенного экстаза, бешено бьется девятый вал умоисступления, чернеет зыбь эпидемической психопатии...
Торжественность минуты растет. Поздравления, объятия, поцелуи, истерика, кликушество, ералаш и кавардак со всех сторон... Сборная окрошка от наводнения на сцене, получается такой вкус и запах, что несдобровать от нее и страусовому желудку...
Бесноватые:
- О, Боже, Боже! Что будет с нами!.. Он болен! Он б-элэден как с-э-мэрть! Наш Круглов заболел!.. У него лихорадка, холера, чахотка!..
- Как же мы будем подносить? О, мы, несчастные!
- Но мы приняли уже меры: к нему скачут 35 тысяч курьеров, барабанит телеграф, телефон, ежесекундные бюллетени...
- Господа! Урааа!! Его ведут, несут, подадут!! Он прибыл! Урааа!!!
В группе более хладнокровных:
- Значит, Круглов пришел, увидел, подарки забрал, отчалил... Помилуйте, рта даже не раскрыл! Если тебе нет "ни сна, ни отдыха" не здесь, в "Игоре", а где-то вне сцены, если болен, так и сиди себе дома... Подарки за то, что дал себя лицезреть!
- Видите ли, это на манер капризного Арамбуро.
- Но, позвольте, во-первых, далеко куцому до зайца, а вовторых, и Арамбуро так не делает: либо хоть ты убей его - не поедет в театр, либо даст вытащить себя прямо из ванны и уж споет истинно великолепно, даже без костюма, в калошах, обмотавшись шарфами и фланелью.
В кучке армян:
- Скажи, дюша мой, Аведик Хурусланович, зачем такой маленький, такой чурненький артыст и такой важный фасон: на подарки публик наплывал... никакой внимана - бросает, швырает. Даже за кулыс с собой не взял... С каком стайти? Что ему еще надо: шашлык? киш-мыш? рахат-лукум? шитала? башмана?
- Нет, ты не знаешь, Карапет Арютюнович, здешний подарок, ему крепко закормили подарками патаму его уже скучно сделался... Малчик молодой, ему тут лубить, всегда такой шум: "Браво, Дюжинианц! Бис, Дюжинианц!" Ну, малчик баловался...
- Фа, фа! Ему скушно? Какой барин! Публыка свой деньги дает, а деньги берешь - дюша продает... скучно? В Тифлыс таким артыст скажут: ходи далше - знаком будешь.
- Эх, Аведик! Дурух мой! Сматры, какой скандал: курупный артыст садылся на адрес чернаго! Рахат-лукум, совсем рахат-лукум сделал с бедной бумашка! Хорош падарки, накажи мине Буг!
- Ха, какой мы чудак, ей-Богу! Курупный артыст гаспадын Парамун - чем виноват: садыться надо? А где садыться? Смотрел, суда пашол, туда пашол, искал места - нет места, увсо закрыт подарком Дюжинианц... Что сделать? Куда пойдешь, кому скажишь свой обида? Чем виноват, сто грузным мужчина, а адресный бумажка тонкий?.. Ха! Чудак мы какой!
Еще бесноватые:
- Качать дирекцию! Браво! Спа-си-бо!!
Дирекция испаряется...
Дождь и град подношений и чума поношений хлещет вовсю. Онегин, Татьяна, Игорь, половцы, Жидовка, Кармен, балерины, подносители, капельдинеры, пожарные, музыканты, хористы, безмолвные певцы - загребатели подарков, рахат-лукум, крикуны, бесноватые - все вскарабкались на Лысую гору прогнали ведьм и устрашают преисподнюю беспримерным театральным пересолом. Вельзевул бросает все дьявольство и в панике удирает на съезд сценических деятелей - делать доклад о сложившем его бесовскую силу пермском наваждении...
Выкурив уже сотую трубку махорки и потеряв последнюю каплю терпения, театральный сторож разгоняет метлой последних правящих сезонный шабаш:
- Пошли прочь! До утра, что ли, галдеть будете! Холеры нет на вас! Тоже, вишь, справедливые какие, всем набольшим полные рты понапихали подарков, а вот маленьким горьким работничкам, что горбом своим тянули всю музыку, небось, ни шиша: бедненькие Ильющенко и Пушкарев! Эки славные ребята, а обошли их, бессовестно обошли. Ну и времена ноне. (Метет.) Ишь, дьяволы, какую прорву авациев нашвыряли! Красные, голубые, синие. А на что они мне, эти окаянные авации? Какой резон в них? даже на цигарки не идут... И когда это выметешь их... По всему теятру насорили... А все кто? Чья главная затея? Ихняя, барынь-сударынь!
Кри-Кри. 2б февраля 1897
("Прогулки по старой Перми: Страницы городского фельетона конца XIX - начала XX в.")