Письмо
Летом 189* года провинциальный помещик Илья Ильич Суховёртов вместе с женою своей Прасковьей Ильиничной (тоже Суховёртовой, хотя её девичья фамилия была не в пример благозвучнее) наконец-то впервые выбрались за пределы Российской империи. Самое непростое было решить куда же можно поехать и что посмотреть. Курорты было сразу решено не посещать, ибо прогресс на месте не стоит и современному человеку уже решительно недостаточно знать расписание поездов из Затеряевки до Женевы и обратно. Нужно было что-то более современное и не объезженное соотечественниками.
Выбор пал на Париж. Место известное - никто потом не скажет, что Илья Ильич и Европы-то не видел, а установленная недавно башня инженера Эйфеля придавала поездке налёт современности и даже лёгкого бунтарства, учитывая отношение к постройке цвета французского общества.
Забравшись на самый верх, Илья Ильич с супругой подошли к ограждению. С трудом удержавшись от мальчишеского желания бросить что-нибудь вниз и посмотреть как оно падает, Илья Ильич оглянулся, ища что-то глазами. В поле зрения попалась жена, причём чем-то явно недовольная. Задумавшись о возможных тому причинах, Илья Ильич припомнил недавний разговор, связанный с письмами, которые были отправлены родным и сослуживцам, дабы те оценили путешествие супругов.
Прасковья Ильинична никак не могла взять в толк, зачем в письмах нужно было писать про то, чего на самом деле, кажется, и не было. Ну зачем писать про то, что извозчики местные ещё грязнее родных? В целом-то тутошние и почище даже будут. Попалась правда пара немытых, но ведь на общем фоне это даже и не заметно. Зачем было писать, что местные железные дороги так узки, что паровоз с вагонами вообще почти что на одном колесе едут? Ну да, дорога-то поуже, но ничего, не падает никто. Зачем было писать, что язык тут такой, что люди сами друг друга не понимают? Те-то двое, наверное, просто спорили о чём-то, вот и громко получилось.
Илья Ильич же утверждал, что это всё художественно. И хоть и приукрашено, но так, что и не придерёшься вовсе. Да и кто узнает из знакомых-то как оно есть на самом деле? Никто дальше области и не ездил. Разве что до столицы добирался, но и то ненадолго и рассмотреть ничего не мог. Приводил в пример Гомера какого-то, который, может, и приврал в рассказе, но зато как поднялся в известности своей.
Вот и сейчас, стоя наверху и осматривая окрестности, Прасковья Ильинична думала о предстоящем написании письма матушке. Одно письмо всего ей надобно написать, а сколько мучений. И что того хуже: забота эта не оставляла целый день, отрывала от просмотра красот и всячески отравляла существование. Даже спустившись с башни и погуляв по городу, Прасковья Ильинична никак не могла отделаться от ненавистного ощущения неустроенности и недовольства.
И только вечером, присев за стол в гостинице и разложив перед собой бумагу, чтобы уж раз и навсегда избавиться от столь мучительной необходимости писать, она успокоилась. «Дорогая матушка, - начала она, - вашими молитвами забрались мы далеко и добрались в целости». Потом задумалась на секунду и продолжила: «Париж - город чудесный, правда люди здесь все с пёсьими головами»…