(no subject)

[kllena]

Однажды, возвращаясь на перекладных (на четырех электричках) из дальних гостей - от подруги, жившей в другом городе, я на последней пересадочной станции слу­чайно села не в ту электричку. Это я сейчас знаю, что не та, а тогда не знала, поэтому, усевшись, сразу принялась дочитывать прерванный пересадкой рассказ Дины Ру-биной, а рассказывала она о своей соседке:
«Она жила у нас во дворе, опустившаяся мальвина. Была простой милой женщиной. Убирала «по людям». Вымоет одну квартиру, получит рубль, вымоет вторую - второй рубль, вот она и счастлива. Выпьет бормотухи и «высту­пает». Буквально, не в переносном смысле: любила высту­пать... А любимый номер был: «ласточка».
Выходила в центр двора или на площадку перед гастро­номом, или далее на проезжую часть дороги, и делала «ла­сточку»: стоя на одной тощей ноге, поднимала другую, на­клоняла корпус, разводила в стороны прямые руки, гордо, как флагман нового мира, задирала голову со свалявшимися кудряшками...ну, это известная гимнастическая фигура.
Однажды я заступилась за честь тетьГали. Она, по­мню, напилась и выступала на проезжей части оживленно­го шоссе, делала «ласточку» меж двумя потоками несу­щихся на большой скорости машин. По сторонам шоссе собралась толпа, люди показывали пальцами, хлопали, смея­лись. По испитому лицу тетьГали видно было, что она сча­стлива,она- настоящая артистка,успех,успех! Какая-то приличная женщина в пальто из шерсти модной в том се­зоне ламы остановилась рядом со мной, вздохнула, покачала головой:
- Ну до чего люди бессовестные, безжалостные. Над больным человеком смеются.
-  Она не больная!- ог­рызнулась я.
-  Как не больная?- ах­нула дама. - Настоящая душевнобольная. Сумасшед­шая.
-  Кто - сумасшед­
ший? - спросила я оскорб­ленно. - Она сумасшедшая ?!
Да она поумнее вас будет.
Тогда я, конечно, не дога­дывалась, что во мне взмыло и затрепетало чувство це­ховой солидарности.
Господи, знала бы давно покойная тетьГаля, как ча­сто вспоминает ее хмурая девочка из третьего подъез­да. Ведь мне на моих «выс­туплениях», бывает, и петь приходится, если, конечно, песня попадается в тексте рассказа.
А может, на старости лет я и до «ласточки» доживу? Кстати, довольно живо себе это представляю.
ТетьГаля, добрая, пьяная мальвина, заступись там за меня, на своих- не сомневаюсь- райских подмостках!»

То, что электричка неправильная и еду я совершенно в другую сторону, я, к счастью, поняла именно на этом месте рассказа, а не в самом его конце, и через пять ми­нут (две станции электричка-негодяйка проскочила без остановки) вылетела наружу. Вылетела я на какой-то заб­рошенный и безлюдный полустанок: никого и ничего - только лес, забитое досками здание вокзала довоенных лет, стеклянная будка (как на автобусных остановках) и - слава Богу! - расписание. Я подошла к расписанию, и как по волшебству над ним зажегся фонарь. Это было очень кстати, так как дело было вечером и было уже тем­но, не так как ночью, но достаточно темно для того, что­бы почувствовать некоторую неловкость и даже страх (я не очень смелая и рисковая женщина). Теперь, с фона­рем, стало светло, и я осмотрелась - довольно далеко за полем мерцали огоньки маленького поселка. И то хоро­шо... Расписание поделилось со мной не очень радост­ной, но все-таки обнадеживающей информацией - сле­дующий (единственный и последний в этот вечер!) по­езд будет только через час с небольшим, и на нем я могу доехать обратно до точки, где я так непонятно ошиблась (я начала злиться на себя и на железную дорогу: ведь точно помню, что, перед тем как сесть в электричку, све­рила номер платформы)...
Вдруг фонарь качнулся, свет на секунду погас и одно­временно, просто синхронно совпав с возникшей пол­ной темнотой, сбоку от меня и откуда-то снизу раздался хрипло-резкий, очень громкий и короткий звук (вскрик-всхлип-всплач)... От неожиданности я содрогнулась и сжалась: что это? Или кто это? Как будто дверь ржавая пожаловалась на что-то, но не своим голосом, а голосом именно живого существа... Думать в этом направлении не очень хотелось, хотелось домой и поскорее, но реаль­ность была таковой, что прятаться и бежать было неку­да, пришлось прислушиваться - полная тишина. Ну и ладно...
Надо было чем-то заняться этот час, стоять было хо­лодно, поднялся ветер, и от этого холода, ветра и непри­ятного царапающего ощущения от звука как-то само собой в теле (без каких-либо моих мысленных вкладов) родилось четкое намерение двигаться, да еще не просто двигаться, а в определенном направлении - через поле. К огонькам, названным мной «поселком». Намерение ни на секунду не задержалось в стадии обдумывания, а сра­зу перешло в стадию действия. Ноги просто взяли и сами пошли. Ну раз так, только и успела подумать я, значит, так надо, значит, для меня там есть какое-то послание... Эта внезапная мысль про послание с каждым шагом станови­лась все более четкой и плотной и почему-то совсем не удивляла и не настораживала, а просто радовала и согре­вала меня. И, как ни странно, уверенность, что я это по­слание обязательно найду, тоже выглядела вовсе не про­зрачной и чахлой (как могут предположить все более или менее нормальные, не склонные к мистике люди, к кото­рым я и себя до этого момента относила), а вполне себе осязаемой и мускулистой. Я шла через поле по тропинке, иногда с трудом - рискуя упасть, потеряв равновесие, иногда легко - вприпрыжку, когда вдруг огоньки «по­селка» один за другим (их и было-то немного) посте­пенно стали гаснуть или тускнеть, как будто бы людям завтра рано-рано на работу и они ложатся спать или зад­вигают занавески. Ярким оставался только один огонек. Он был как-то сбоку, напротив «поселка». По мере при­ближения я поняла, что обижала его таким пренебрежи­тельным названием «огонек» - это скорее всего было большое световое пятно, которое потом прорисовалось в широкое окно и в конце пути окончательно оформилось в светлый прямоугольник, похожий на витрину. По всей поверхности витрины, казалось, был нанесен узор тем­ными изогнутыми линиями, пятнами и точками... Я шла и шла (периодически, разумеется, поглядывая на часы, я же не сошла с ума, как ночная бабочка на свет лететь! - времени до обратного поезда у меня было достаточно). Витрина оказалась действительно небольшой витри­ной перед входом в магазинчик при маленьком цехе-мастерской бронзовых дел мастера, скульптора-литейщика с явно буддийскими настроениями. Мастерская распо­лагалась на отшибе «поселка» на другой стороне дороги. Узоры оказались не узорами, а расставленными по по­лочкам скульптурками. В основном это были Будды, Шивы, другие индийские боги, слоны, змеи и прочее восточно-философское богатство. Осмотрев довольно вниматель­но все фигуры и скульптуры, я заглянула в себя и... не увидела и не почувствовала ни-че-го. Все во мне было ровно и спокойно... Я с уважением отношусь к Востоку, его философии, искусству и религии, к бронзе и к скуль­птуре, наконец. Но где послание! Для чего я вместо того, чтобы уже подходить к теплому дому с мужем и детьми, приехала на этот полустанок, содрогаюсь тут от нечело­веческих криков и хожу по полям в темноте? Может быть, оно не здесь, в витрине, а где-то дальше? За мастерской-цехом? Я прошла за угол, там в темноте здание продол­жалось, уходило вглубь, и двор вокруг него был обнесен высоким забором. И правильно! Ходят тут всякие ноч­ные путешественники с мыслями и без мыслей, мало ли что - согласилась я с забором и, привыкая к темноте, стала всматриваться, что там за ним... на меня скакали кони! Огромные, решительные и тяжелые, но совершен­но беззвучно. Вздрогнув от неожиданности (не так силь­но, как недавно на платформе, - дело привычки!), я вклю­чила логику и поняла - скульптуры, точно такие же, как на Большом театре или на Аничковом мосту... Ощуще­ния, что кони - это послание, не было, и я, немного разо­чарованная, но с чувством исполненного долга решила идти назад. Спасибо большое, все было очень даже вкус­но, неординарно, красиво и местами таинственно... Все-таки не зря сходила, прогулялась, культурно развлеклась и не замерзла, ветер стих, на электричку успеваю, все хо­рошо, мистики нет, муж не будет смеяться... Но тут что-то опять потянуло меня к витрине - ладно, иду-иду, но уж сейчас напоследок (когда еще попаду темным вечером одна в такое безлюдное место!) немного поиграю. И я для заключительного аккорда моей импровизированной пьески (надо будет потом как-нибудь назвать, что-то типа «Дорожная» или «Записки путешественницы (или сумас­шедшей?)», но никак не «Колыбельная») решила сде­лать несколько шагов в полной темноте с закрытыми глазами, открыв их только перед самой витриной. Для уверенности я расправила руки в стороны - никто же не видит (так им и надо!). Интересно, что увижу в первую очередь? Будду, Шиву, слона или черепаху (надо будет потом дома побольше почитать про все это хозяйство, а то у меня в голове никаких системных знаний про рели­гии Востока, безобразие!). Шагать в незнакомой местно­сти в темноте с закрытыми глазами было щекотно-бояз-но, но любопытно и приятно: все тело мобилизовалось, ожило, налилось, работали все органы чувств (внезапно пришло в голову неадекватное с голосом Левитана: «Ра­ботают все радиостанции Советского Союза». Глупость какая!). Так... лбом в стекло я удариться не должна - не ударилась... все - на счет «три» открываю глаза! Откры­ла и сразу увидела справа между слоном и Шивой фи­гурку женщины, стоявшей на одной ноге и вытянувшей руки в стороны - она как будто бы только что научи­лась делать «ласточку». Поверхность фигурки была гру­боватая, необработанная, лицо не пролеплено, только чуть обозначено, но - движение и состояние! Легкость (рож­денная упражнениями) и вместе с ней упругая напря­женность позы, запечатленный в металле процесс пол­ного растворения в равновесии через непрерывный по­иск-нахождение-потерю-поиск-нахождение баланса - это чувствовалось сразу... Вот оно, послание]Я выдохнула, повернулась к витрине спиной и не за­метила, как через несколько минут оказалась на плат­форме. Там по-прежнему никого не было. Фонарь, под­держивая ритм моей пьески, то потухал, то включался. Голова моя была по-хорошему пуста, а тело - приятно уставшим. То, что электричка не опоздает, я ни капельки не сомневалась, в груди разлилась теплая уверенность: у моей пьески будет спокойный и красивый конец...
Фонарь качнулся, хриплый крик... и на платформу из кустов вышел громадный белый спелый гусь. Живой. Рас­крыл крылья, вытянул шею, прочистил горлышко, но кри­чать передумал... Посмотрел на меня внимательно и спрыгнул под платформу...
Подошла электричка.