Вот русский перевод (http://www.lib.ru/POEZIQ/RILKE/brigge.txt). Насколько он близок? Передает ли он все тонкости? (Так, наверное спросила бы кошка, увидевшая розу - все ли я вижу или есть сокрытые от меня вещи?)
Я говорил уже? Я учусь видеть. Да, начинаю. Пока еще дело идет неважно. Но я учусь. Например, прежде мне не приходило в голову, какое на свете множество лиц. Людей -- бездна, а лиц еще больше, ведь у каждого их несколько. Есть люди, которые одно лицо носят годами, оно, разумеется, снашивается, грязнится, может прохудиться на складках, растягивается, как перчатка, которую надевали в дорогу. Это -- простые, бережливые люди; они не меняют лица, даже не отдают его в стирку. Сойдет, говорят они, и кто им докажет обратное? Но напрашивается вопрос, раз у них несколько лиц, -- что делают они с остальными? Они их берегут. Еще дети поносят. Однако, бывает, их пес, выходя на прогулку, щеголяет в хозяйском лице. Ну и что такого? Лицо есть лицо. А есть люди, которые невероятно часто меняют лица, одно за другим, и лица на них просто горят. Сперва им кажется, что на их век лиц хватит, но вот им нет сорока, а остается последнее. В этом, бесспорно, своя трагедия. Они не привыкли беречь лицо, последнее за восемь дней снашивается до дыр, во многих местах делается тонким, как бумага; и все больше просвечивает изнанка, не-лицо, и так они вынуждены расхаживать. Но женщина, та женщина! Она вся ушла в себя, наклонясь вперед, уткнувшись лицом в ладони. Это было на углу rue Notre-Dame-des-Champs *. Я замедлил шаг, едва я ее увидел. Не надо мешать задумавшимся беднякам. Вдруг до чего и додумаются Улица была пуста; ее пустота скучала; она выхватывала шаги у меня из-под ног и громыхала ими как деревянными башмаками. Женщина испугалась, слишком быстро, слишком резко оторвалась от себя, так что лицо осталось в ладонях. Я видел, оно там лежало, пустой оболочкой. Мне стоило неимоверных усилий удержать взгляд на этих ладонях и не смотреть на то, от чего они оторвались. Страшно было смотреть на лицо с изнанки, но еще больше я боялся голой, ободранной головы без лица.
Я говорил уже? Я учусь видеть. Да, начинаю. Пока еще дело идет неважно.
Но я учусь.
Например, прежде мне не приходило в голову, какое на свете множество
лиц. Людей -- бездна, а лиц еще больше, ведь у каждого их несколько. Есть
люди, которые одно лицо носят годами, оно, разумеется, снашивается,
грязнится, может прохудиться на складках, растягивается, как перчатка,
которую надевали в дорогу. Это -- простые, бережливые люди; они не меняют
лица, даже не отдают его в стирку. Сойдет, говорят они, и кто им докажет
обратное? Но напрашивается вопрос, раз у них несколько лиц, -- что делают
они с остальными? Они их берегут. Еще дети поносят. Однако, бывает, их пес,
выходя на прогулку, щеголяет в хозяйском лице. Ну и что такого? Лицо есть
лицо.
А есть люди, которые невероятно часто меняют лица, одно за другим, и
лица на них просто горят. Сперва им кажется, что на их век лиц хватит, но
вот им нет сорока, а остается последнее. В этом, бесспорно, своя трагедия.
Они не привыкли беречь лицо, последнее за восемь дней снашивается до дыр, во
многих местах делается тонким, как бумага; и все больше просвечивает
изнанка, не-лицо, и так они вынуждены расхаживать.
Но женщина, та женщина! Она вся ушла в себя, наклонясь вперед,
уткнувшись лицом в ладони. Это было на углу rue Notre-Dame-des-Champs *. Я
замедлил шаг, едва я ее увидел. Не надо мешать задумавшимся беднякам. Вдруг
до чего и додумаются
Улица была пуста; ее пустота скучала; она выхватывала шаги у меня
из-под ног и громыхала ими как деревянными башмаками. Женщина испугалась,
слишком быстро, слишком резко оторвалась от себя, так что лицо осталось в
ладонях. Я видел, оно там лежало, пустой оболочкой. Мне стоило неимоверных
усилий удержать взгляд на этих ладонях и не смотреть на то, от чего они
оторвались. Страшно было смотреть на лицо с изнанки, но еще больше я боялся
голой, ободранной головы без лица.
Reply
Reply
Leave a comment