Сердце бури. День Независимости
Это отчет с первой части игры "Сердце бури" (Кирка, Ёвин, Рута и огромное количество других прекрасных людей), которая прошла на прошлых выходных в Подмосковье.
Постапокалипсис, правила по поколениям, офигенные правила по костюмам/мертвятнику. Ниже - эмоциональный отчет. Вышел гораздо длиннее и подробнее, чем я собиралась, но тут уж ;)
За фотографии спасибо Танде и Менельнару.
Как не 50е?! 80е??!
Что можно найти в ночь перед игрой у себя в шкафу для - серьезно? - восьмидесятых? Но что-нибудь найдется всегда. Белая рубашка в красно-черный горох, красные брюки, красный пояс, очки в красной оправе.
В День Независимости я вхожу с воплощенной американской мечтой. Жена мэра.
Жизнь о женщине, чей муж сел не в тот автобус
- Дорогая, какой чудесный праздник!
- А ты слышала, что ее муж…
- Вы что-нибудь знаете про этого человека за решеткой? Нет, но жена шерифа Клэнси говорит…
- Посмотри на этих бедных детей, сердце кровью обливается.
- Что несет этот ненормальный сектант? Будут ли фейерверки? И это они называют музыкой? Твой муж не собирается что-нибудь сделать с индейцами? Ждете нас завтра на барбекю? Неужели это шерифская звезда прапрадеда нашего мэра?
Синтия Дотсон, жена мэра Касл-Рока, улыбается, потчует, приглашает на ужин и на барбекю, знакомится с сенатором, восторгается и вздыхает в правильных пропорциях. Она довольна речью мужа, немного раздражена какофонией рок-концерта, увлечена разговорами с самыми разными женщинами города и важными людьми. Потом рок-непотребство снова сменяется приличной музыкой, Джон приглашает жену на танец, на танцполе к ним присоединяются другие респектабельные пары (щелкают затворы фотоаппаратов, Синтия с мужем всегда отвечают ослепительной улыбкой). Все хорошо. Все очень хорошо. Все правильно.
Синтия и Джон Дотсоны
И вот внезапно Синтия приходит в себя в забитом под завязку автобусе, среди паники и криков. Действие валиума почти закончилось, но мозг отказывается воспринимать происходящее как что-то реальное. Воспоминания вспышками.
Вот Джон объявляет что-то нелепое про взрыв на химическом заводе. Она стоит рядом с мужем, точно знающая, что единственное, что нужно делать - это держаться его и крепко держать за руку дочь. Все кричат и разбегаются по трем автобусам - трем? Каким? Почему? (военные? Сектанты? Школьники??).
А вот - момент необычайной ясности - она кричит мужу: Джон, нам нужно сесть в другой автобус. Здесь и так полно официальных лиц (военные, шериф, фбр, судья, все тут!). Но там есть автобус, набитый простыми людьми, с которыми не едет никто из первых людей города. Разве не там должен быть мэр? Синтия силком затаскивает мужа и дочь в школьный автобус, но Джон как будто не слышит ее. Да-да, дорогая, говорит он. Я сейчас. И вот она с ужасом смотрит, как в последний момент Джон выходит из автобуса, даже не попрощавшись с ней и Сюзан.
Синтия в шоке. В автобусе чем-то неприятно пахнет (наверняка от группы индейцев в голове автобуса). Стоит ужасный шум (в основном от рок-группы с фанатами, которые устроились прямо за спиной Синтии). В автобусе полно детей и немного учителей. Как хорошо, что Сюзан - настоящая родительская радость и опора - лучшая гёрл-скаут в Касл-Роке. Она не теряет присутствия духа, рассуждает по-взрослому и берет мать за руку, когда та начинает паниковать. Неподалеку сидят какой-то писатель и редактор газеты Рис Эванс. Еще полчаса назад Синтия судачила с подругами, как его жене повезло иметь приставку “бывшая”, но теперь ей кажется, что это единственный взрослый и разумный человек рядом. По крайней мере, когда у нее совсем раскалывается голова от нецензурных воплей рок-группы, он пытается их приструнить.
Когда на горизонте встает гриб от взрыва, таблетки все еще действуют. Когда они немного отпускают, Синтия рявкает на девчонку-группи с магнитофоном так, что это имеет действие на целых пять минут (вот именно поэтому она и сидит на таблетках! Вспышки гнева - это не изящно). Когда автобус застревает у недостроенного торгового центра, Синтия все еще в шоке от того, что сделал ее муж.
В таком состоянии она проведет многие годы.
Некоторые обитатели этого странного убежища будут продолжать звать ее “госпожа мэр”. Растерянная потерей мужа домохозяйка не примет на себя такую роль. Но история про выбор правильного автобуса застрянет занозой в ее мозгу и всегда будет шептать что-то про долг перед сообществом. И Синтия будет представлять людям ответственных (вот полицейский, а вот медсестра), запускать сбор списков людей (здесь собрались сплошные гуманитарии… только лингвистов процентов пятьдесят от всех жителей убежища!), беседовать с детьми об образовании, участвовать в исследованиях… И все-таки недоумевать, недоумевать долгие годы о том, как муж мог вот так оставить ее, их дочь и своих людей.
Радиоактивная зима смазывает время. Лет пятнадцать спустя Синтия как будто просыпается. Прошлая жизнь, муж, даже его нелепое предательство оказываются где-то в прошлом. А в настоящем у нее есть пестрое комьюнити жителей подвала, любимая дочь и Рис Эванс, верный друг, который был рядом все эти годы. Может быть, на смену зиме пришла радиоактивная весна, а может быть человеческий организм живуч и берет свое.
Синтия стоит на страже у ворот с пистолетом, доставшимся ей от погибшей полицейской Саманты Мур (кажется, над ней смеются, но ей чихать. Госпожа мэр на страже!). Рис сидит рядом с воротами и ведет бесконечную летопись - в первую очередь тех, кто уходит на разведку и возвращается. Синтия думает спросить Риса, не хочет ли он сходить на свидание…
И тут происходит то, что заставляет ее поверить - они созданы друг для друга. Рис и Синтия вдруг смотрят друг на друга и вдруг Рис говорит:
- Сейчас?
Синтия понимает все сразу и отвечает одним словом:
- Неси!
Через мгновение Рис уже тащит два ведра краски.
Они оставляют все ценное (оружие и рукописи, конечно) внутри, а сами выходят за ворота. Здесь опасно. Это горячит кровь. Не сговариваясь, они хватают кисти и пишут рядом со входом в убежище: ЛИНГВИСТИКА. Не сговариваясь, чередуют буквы. Одну пишет Рис, вторую Синтия, Рис уже принимается за третью… Одному досталось ведро черной краски, другому - красной. Они счастливо смеются.
Впервые за все эти годы они просто делают что-то здесь и сейчас, из чистого озорства. Впервые в жизни Синтия чувствует себя такой свободной и дерзкой - даже лучше, чем в юности, когда ее единодушно выбрали королевой класса. Это просто идеальное свидание.
Вскоре Синтия и Рис решают завести ребенка. Это кажется странным в таком возрасте, в такой ситуации, и все-таки она ужасно счастлива. А потом Рис и Синтия понимают, что пришла пора официально поговорить с Сюзан и Шелдоном, сыном Риса. Тут-то все и портится.
Сюзан Дотсон
Сюзан так никогда и не приняла выбор матери. С того момента, когда Сюзан узнала о романе Синтии и Риса, жизнь Синтии превратилась в ад. Дочь больше ни разу не поговорила с ней. Она пустилась во все тяжкие, грубила, пила и тусовалась так, как только могла в этом чертовом месте. Она ни разу не посмотрела Синтии в глаза.
И Рис тоже как будто отдалился. Может быть, это просто старость. А может быть, новые правила, по которым жила молодежь, волновали его куда больше, чем новая жена. Синтия старела, сходила с ума и не могла ничего поделать. Однажды она поняла: ее дочь умерла. Ведь уже несколько лет ее Сюзан, ее прекрасная идеальная девочка, не говорила с матерью.
Этого Синтия пережить уже не могла. Оставив оружие молодому Хьюстону (подумать только, она помнила, как он родился… первый ребенок, рожденный в месте, которое все стали называть Лингвистикой), Синтия нашла последнего рок-музыканта.
- У меня есть к тебе просьба. - Сказала она. - Спой про то, как умерла моя дочь.
Она знала, что у музыканта осталась только одна песня, которую он мог спеть по завету погибшего товарища. Но он не пожелал делиться своей последней песней с Синтией.
Что ж. Она уже не ждала, что мир подарит ей что-нибудь. Она доковыляла по Стены Памяти, которую начала вести и за которой следила Сюзан, и написала: “Сюзан Дотсон”. После этого Синтия подошла к выходу, не обращая внимания на слова сидящего у ворот Риса, открыла дверь и вышла наружу.
За воротами Лингвистики бесновались варвары в дерюгах. Синтия не успела сделать и двух шагов наружу, как они набросились и убили ее. Старик Рис Эванс, как всегда, стоял на своем посту у ворот. В обзорную щель он видел, как варвары долго кромсали тело его жены.
Много часов спустя, когда дикари, наконец, откочевали от убежища, наружу вышел последний рок-музыкант. Он унес то, что осталось от тела Синтии, и сжег его в погребальном костре.
Мертвятник. Сначала время замедлилось до слез. Потом пришли друзья.
Под тусклой лампочкой много резать, много шить и смеяться. Выпендрежно и претенциозно. Шикарный красный велюровый свитер, белая рубашка приметана к подолу сзади юбкой до пола, короткая белая полоса от рубашки юбкой спереди. Белая шнуровка из рубашки же у ворота, а на рукавах масса разрезов, скрепленных белыми и черными булавками.
Вай Цзы в длинной юбке, рубашке с тремя воротничками, поношенном пиджаке с енотовым хвостом и одной красной митенке под цвет футболки.
Крайк в плащ-палатке, забранном на полдлины и в сияющей хиповской футболке с яркими разводами и мириадами страз, к воротнику приделан воротничок от рубашки, который можно поднять в качестве маски для защиты от пыли.
На всех - шапки из рукавов.
Много смеха, советов друг другу и тепла. “Пойдете сиротами?” - “Нет! Но пойдем тройняшками”.
Жизнь о девочке, которая родилась в счастливые годы
Джо Янг, Опен Янг и Геймер Янг родились вместе. Это случилось в то блаженное время, когда люди Лингвистики уже перестали переживать, что старый мир потерян, а новые беды еще не пришли в племя. Они всегда были самыми нарядными детьми - потому что папа был одет красивее всех, и им хотелось походить на него. У них была большая семья, и все - мама, папа, дядя-шаман, бабушки и дедушки - заботились о них и рассказывали о том, как нужно жить и как быть хорошим шайеном. Джо узнала про духов, и что, когда старый человек уходит с небесной кобылицей, его нужно обнимать, и как читать.
Однажды один мужчина, который слышал, как говорил предыдущий шаман, долго и очень красиво рассказывал о том, что слышал и понял от него. Он говорил про шайенскую цивилизацию, а все дети сидели и слушали, открыв рот. Когда он закончил, одна женщина крикнула: Как хорошо ты говоришь! Я хочу от тебя ребенка!
Так Джо поняла, что лучший способ выразить восхищение - это родить кому-нибудь ребенка. А еще так родился Лингвист.
Джо очень любила своих братьев. Они с детства знали, что Джо самая красивая, Опен самый сильный, а Геймер самый умный. Но иногда Опен и Геймер были еще и самыми вредными. Еще они все время дружили с кузинами Эбби и Тессой, а с Джо играли не всегда. Джо сначала придумала научиться тому, чего братья еще не умели (даже Геймер, который все время хвастался, что читал больше всех) - и узнала все, что могла, про всякое странное, на что раньше люди вообще не обращали внимание. А потом она встретила Лингвиста, который сказал: смотри, у меня есть рукописи, давай читать. И они прочитали много рукописей темными вечерами в племени.
Братья Джо много говорили о том, как они вырастут и заведут детей с разными женщинами. Они сначала говорили, что заведут детей с кузинами, но потом кто-то сказал, что тогда родятся двухголовые дети. Джо казалось, что от таких мыслей Опен и Геймер еще меньше играют с ней, поэтому она не очень любила, когда к ним троим приходили сестры. Одному брату она сказала, что двухголовые дети это ужасно, и он не должен рожать детей с кузиной, а другому наоборот сказала, что это прикольно и надо попробовать. Но Геймер все равно решил завести детей с женщиной, которая пришла издалека. Это была первая женщина не из Лингвистики, которую видела Джо. Она говорила очень странно, рассказывала много-много удивительных вещей. Особенно Джо удивили странные имена, которые давали в том племени. В Лингвистике такого не было. Еще женщина сказала, что она жила под горой Шайен. Они сразу поняли: это та самая священная земля племени, о которой говорил старый шаман! Эбби попросила отца-шамана дать ей взрослое имя Священная Гора, а Джо и Лингвист решили, что они обязательно должны дойти до этого места.
Геймер Мудрый Удав Янг
Опен Тяжелый Бизон Янг
Когда пришло время получать взрослые имена, отец дал Опену имя Тяжелый Бизон, Джо - Ловкая Енот, а Геймеру - Мудрый Удав. Пока шел обряд, Геймер все-все записывал и задавал вопросы, а Опен решил сам стать шаманом. А Джо согласилась выйти замуж за Лингвиста, когда он станет взрослым, и родить ему детей. Джо с Геймером даже немножко поссорились, кто назовет дочку Лингвистикой. Потом они ходили к стене памяти и выбирали имя для мальчика. Им обоим понравилось имя Хьюстон, и Джо очень переживала, что Геймер раньше заведет ребенка и украдет ее имя.
Но потом к ней пришел Лингвист и сказал, что он получил взрослое имя и теперь он Лингвист Крепкий Дуб, и больше Джо Ловкая Енот никогда не переживала. Они пошли к шаману, дали ему связать их руки священной веревкой, а Опен стоял рядом с шаманом и все запоминал. Много лет спустя Опен Тяжелый Бизон стал шаманом племени, а Геймер Мудрый Удав - его вождем.
Но Джо этого не увидела. Она много выходила наружу вместе с мужем, и когда однажды он сказал ей: “Останься, ведь ты должна родить нашего ребенка”, она ответила: “Ты идешь на священную гору нашего народа, и я пойду с тобой. Я рожу тебе детей на священной горе Шайен!”
Джо и Лингвист идут к священной горе
Они вышли в далекий путь в компании с Ловким Бобром и его женой, другой молодой парой, с которой часто ходили в экспедиции вместе. Вот только этот путь оказался не похож на их прошлые походы. Рассказы женщины о том, как пройти до горы, не помогли. Они забрели в поля радиации, и как ни бежали сквозь них, невидимая смерть шла по пятам. Сначала умерла жена Ловкого Бобра, потом упал Лингвист, потом и Ловкий Бобер… Джо все бежала и бежала вперед, но чувствовала, что ее силы на исходе. Когда она совсем отчаялась, она услышала голос Ловкого Бобра: “Ловкая Енот, ты еще жива?” Она обрадовалась, что не осталась одна в этом страшном месте. Джо остановилась подождать последнего живого товарища - и даже не успела удивиться, когда он вонзил в нее кинжал. Ловкий Бобер выпил совсем немного ее крови. Но этого хватило, чтобы вендиго ожил и вернулся обратно, где за последующие годы убил немало их сородичей и людей из других племен.
Когда Опен Тяжелый Бизон от многих горестей состарился и собрался уйти в пустоши, он пришел к своему брату, и на прощание они хлопнули ладонями, как делали в детстве. Один раз друг с другом и два раза - с пустотой, где должна была стоять Джо.
Смерть Джо Ловкой Енот от рук (и зубов) Ловкого Бобра
Мертвятник. Усталость и немного недоумения. Избыточность больше не в моде, минимализм! Мне достался от кого-то свитер с одним рукавом. Надставить еще один из камуфляжа.
Потом мы с Сережей Уколовым мечтали о чем-то новом. О другом ходе вещей. И в конце концов - о Возрождении. Допустим, в этом сообществе рождаются дети. До них не дошло ни одно достоверное знание прошлого, но и недостатка в ресурсах их народ почему-то не испытывает. Они могут решить, что ходить наружу больше минимально необходимого и вовсе не нужно. Зато могут начать петь, рисовать на стенах волков и дерюжников, сочинять истории…
Я надела на ногу рукав от красного свитера, а Сережа примотал его скотчем крест-накрест на манер древнегреческих лент у сандалий.
А потом нам сказали: все, можно родиться в другой локации. Мы стали первыми, и мы пошли в Шайен.
Жизнь о потерянных детях, которые нашли новый смысл
Евгеника Клэнси Шайен была младшей дочерью Роберты Клэнси Шайен и Касл-Рока Клэнси. Пока она была маленькой, родители ее баловали и учили уму-разуму: нет ничего важнее, чем узнавать новое, ну разве может быть демократия; вот это - шериф, а еще он брат ее мамы и женат на сестре ее папы, а значит, они со-мужья и со-жены, так у нас принято. Шериф познакомил ее со своими внуками, близнецами Опенгеймером и Автобусом, чуть-чуть постарше Евгеники. А еще у нее было два родных старших брата Деймоса, и были вещи, которым папа учил их, но Евгенике этих знаний не досталось.
Чем старше становилась Евгеника, тем более неприкаянной она себя чувствовала. Все от нее отмахивались, никому она не была нужна. Казалось, что у всех детей есть какие-то важные дела, доставшиеся им по наследству, а Евгеника никак не могла найти своего места под горой.
Евгеника Клэнси
Самое лучшее в ее детстве случилось, когда она увидела, что Деймосы собираются в поход с их старенькой бабушкой. Бабушка обещала показать те места, которые они исследовали во времена ее юности. Евгеника позвала с собой Опенгеймера, и они пошли впятером.
Евгеника впервые ушла так далеко за пределы базы, и это было чудесно. Бабушка была совсем старенькая, но память у нее - ого-го. “Вон там место, которое мы назвали ноголомней… Столько людей там ноги переломало. А вон то - радуга”, - рассказывала она. Евгеника слушала и дышала полной грудью, и смеялась. Она не очень хорошо знала своих братьев, но ей нравилось ходить с ними в экспедицию, а от бабушки она, наконец, узнавала что-то новое! И мир казался таким огромным, интересным, сияющим…
В одном из мест бабушка упала и сломала руку. Евгенике пришлось ее перевязать. А в другом… Ох, в другом Евгенику ужалила змея. И она поняла: вот так и заканчивается жизнь маленьких никому не нужных девочек. Ведь именно про такую змею папа рассказывал, что тот, кого она ужалит, вскоре умрет в ужасных мучениях! И ничто не сможет ее спасти. Евгеника плакала, бабушка насильно скормила ей какую-то таблетку (зачем? Все равно ничто не поможет!), братья несли ее домой… А потом туман в голове рассеялся, и Евгеника вдруг очень четко поняла: никакой змеи не было. Просто травка с тремя точками, просто морок. Бабушка и один из Деймосов уже уковыляли вперед. Евгеника размышляла, как разозлится и огорчится бабушка, если узнает, что потратила драгоценную таблетку на ее выдумки. В этот момент к ним навстречу выступила странная процессия. Эти люди были издалека. Они сказали, что их зовут Бушеми, они пришли из общины Новый День, и теперь возвращаются домой. Они рассказали, что они - один человек, хоть и кажется, что их четверо, и этот один человек сам рождает детей, без других. Еще они рассказали про сложную историю традиций медового месяца и о том, что они путешествуют всю жизнь. Это восхитило Евгенику. Она тоже хочет путешествовать всю жизнь!
Любимый брат Деймос ушел с этими людьми. А Евгеника и Опенгеймер все-таки пошли домой, но по дороге решили: во-первых, не рассказывать бабушке, что никакой змеи не было, а во-вторых, однажды уйти путешествовать всю жизнь.
Дни в горе потянулись своим чередом. Похожие друг на друга, бессмысленные, а иногда и страшные. Ее со-папа умер, а новым шерифом стал молодой и злой юноша. Сначала он пытался заставить ее и других девочек выйти замуж за своего брата Три Этажа, потом прямо у ее ног перерезал горло девушке, которая была еще жива, чтобы не тратить на нее лекарства, а сразу скинуть в чан. Евгеника не знала другой демократии, кроме как соглашаться с шерифом, но ей стало страшно.
Три Этажа, кстати, был совсем не таким. Он был милым и учился быть шаманом. Евгеника и еще одна девушка, Демократия, часто сидели с ним на занятиях и даже вместе учились по-шамански плясать и петь. Однажды Опенгеймер позвал Евгенику в поход со своими родителями, и Евгеника поняла, что ей грустно оставлять Три Этажа. Но давнее решение про путешествие взяло верх, и она пошла. Они вернулись гораздо быстрее, чем планировали. Без матери, без отца и без проклятой шаманки, оказавшейся вендиго, а драгоценный детектор теперь висел на шее у Опенгеймера. Когда они вернулись, Три Этажа и Демократия уже были женаты.
Приход добрых дерюжников, импичмент, выборы нового шерифа… Все это происходило на ее глазах, но как будто не с ней.
Однажды они сидели в общем зале с Опенгеймером и Автобусом. Опенгеймер снова предлагал уйти, куда глаза глядят, и все-таки добраться до Лингвистики. Евгенику это мучило. Казалось, что тогда она как будто сдастся, не сделает чего-то, что должна сделать. Но должна ли она рожать детей в этом мире, где всё ей чужое? И вдруг все встало на свои места.
- А давайте сначала попробуем родить детей. И сделать - Все - Правильно.
Эта идея страшно воодушевила молодых людей. Они, правда, совсем не понимали, как это - правильно. Но главное - не так, как это было у них.
Помня о том, что рассказывал отец (и немного о странных Бушеми на дороге), Евгеника взяла в мужья обоих близнецов. Теперь Опенгеймер и Автобус стали ее семьей, самыми близкими людьми. С Автобусом их поженил шериф, а с Опенгеймером они хотели пожениться у шамана, но как-то не вышло. Так что годы спустя их тоже поженил все тот же шериф. Все это было рискованно: они не сверились с Книгой. Но им было все равно - бунтовать так бунтовать!
Имена для детей тоже выбрали необычные, короткие. Джон и Джен - из списка героически погибших солдат на стене.
Незадолго до рождения детей Евгеника запаниковала:
- Как же мы их будем растить? Правильно - это как?
- Ничего, они родятся, и мы поймем, - успокоил Опенгеймер. Он оказался не прав.
Почему растет трава? Откуда берутся дети? Что такое звезды? Какие бывают игры? Автобус это что? Демократия это что? Любовь это что?
Вопросы так и сыпались из детей, а они трое беспомощно переглядывались. Но, конечно, они разобрались. И все сделали по-своему.
Всю свою жизнь они прожили в общих залах общины, но детей привели в бывшую лабораторию, о которой почти все забыли. Они назвали это место домом и сказали детям, что это место - для их семьи. Их родители обучали азам и отпускали на все четыре стороны, но с Джоном и Джен родители проводили много времени. Сначала отвечая на детские вопросы, потом помогая найти учителей, позже они взяли детей наружу в первую короткую экспедицию и пересказали все, что помнили из рассказов бабушки. Евгеника поделилась с детьми артефактами, Опенгеймер научил пользоваться детектором, Автобус рассказал про книгу интенданта. Они научили детей, что семья - это самое главное. Законы общины, конечно, стоит исполнять, чтобы не осложнять себе жизнь, но это не настолько важно. Сложнее всего было объяснить про любовь, они и сами не очень-то знали, что это такое. Но Евгенике казалось, что дети и сами поймут то тепло, заботу и тревогу, которыми она обнимала всех четверых.
Джен и Опенгеймер Клэнси
После возвращения из похода они сразу решили, что чуть-чуть передохнут дома, а потом пойдут еще дальше! Тем более, что в Шайене гостила женщина, которая вскоре собиралась вернуться в родную Лингвистику. Опенгеймер даже не стал заходить в гору, сказал, что подождет снаружи.
Евгеника привела детей домой, убедилась, что Автобус, наконец, передал свои обязанности интенданта и готов присоединиться к семье в походе, но поняла, что не хочет оставлять Опенгеймера надолго одного, и вышла к нему. Муж смотрел на нее странно.
- Я не просто так не захожу домой. - Мрачно сказал он. - Я чувствую, что в пути что-то случилось со мной, и, если я зайду в свой дом, я потеряю голову и сделаю что-нибудь ужасное. Я не пойду туда.
Евгенике стало страшно и тоскливо. Она слышала о всяком волшебстве, и помнила тот момент, когда Опенгеймер залез в какой-то опасный лаз и вернулся с пустыми руками и головной болью. Именно о таких местах предостерегала бабушка.
Не успела Евгеника подумать об этом, как Автобус выскочил из ворот:
- Там умирают наши дети!
Евгеника влетела внутрь. Джон был в порядке, он просто стоял, растерянный, рядом с лежащими людьми. Но среди них была Джен! Чертова гора, в которой все время происходит что-то страшное и непонятное, чертово скопление народа, чертово все! Вылечите ее, сейчас, немедленно, это моя дочь!
Джен вылечили. И как только это случилось, семья выдвинулась в путь. Они больше не хотели оставаться в этом месте, не стали даже ждать тех, кто знал дорогу. Кое-как выспросили, по каким знакам ориентироваться, и ушли.
Это был очень, очень долгий путь. Иногда он становился невыносимо тяжел. Иногда они забредали в такие места, где уже много сотен лет не ступала нога человека, и где деревья сплетались так плотно, что казалось еще чуть-чуть - и семья навсегда застрянет, как мушки в паутине, спеленатая ветвями. Потом они вышли на радиоактивные поля и долго искали путь, который не убил бы никого из пятерых. Иногда они встречали других путников, шли какое-то время вместе, но всегда рано или поздно расходились и снова оставались одни. Однажды часть пути они проделали вместе с Демократией, Три Этажа и их родственниками. Евгеника без сожаления рассталась и с ними.
Когда на горизонте уже показались белые стены Лингвистики, семья устроила привал. Джон почему-то бродил в отдалении, остальные члены семьи перекусывали и болтали. И вдруг Евгеника с необычайной ясностью поняла: именно сейчас она счастлива. Посреди дороги, с теми, кого любит, без давящих стен горы и без хаоса чужих голосов.
Они смеялись: а что, если стать путешественниками навсегда? Никогда не возвращаться в гору. Сделать, как в древности, дом на колесах, а впереди повесить детектор на длинной палке…
Когда они снова двинулись в путь, Евгеника сорвала несколько красивых желтых цветков и подарила сыну. Вот это любовь, пояснила она. Джон взял цветы, но остался грустным.
На подходе к Лингвистике они увидали черные развалины старого дома.
- Можно прямо тут поселиться, - пошутила Евгеника. - Хороший дом.
Евгеника, Джон и цветы
Маленькая семья Клэнси пришла в Лингвистику как раз после того, как стало известно о Синем Зерне. Все поселение бурлило и обсуждало странные условия, выдвинутые хозяевами Зерна. Люди из всех окрестных убежищ стекались в предместья Лингвистики, ведь Семя появилось у самых черных руин.
Клэнси решили пока остаться в Лингвистике. Они хотели дойти до Нового Дня, но увидели, что вся община Нового Дня сама пришла сюда и отложили поход. Опенгеймер воспользовался гостеприимством Лингвистики и вкушал радости цивилизации, Джен познакомилась с юношей по имени Огонь и все больше времени проводила с ним, Джон мрачнел с каждым днем. Евгеника не очень переживала: конечно, Джон привык всегда быть с сестрой и, наверное, огорчен тем, что она отдалилась. Ну так что ж, такова природа вещей.
Сама Евгеника пошла к Зерну, чтобы узнать, чем закончится эпичная встреча всех племен. Ей было все равно, кому достанется Зерно: почему-то она была совершенно уверена, что, кому бы оно ни досталось, ее семья просто попросит убежища на опасное время и их примут. Забеспокоилась она, когда случайно услышала, что вождь Лингвистики зовет своих бойцов, потому что “вон тот человек не должен сидеть в доме”. Тот человек был Джоном, который, как обычно отрешенно, сидел в руинах черного дома.
Евгеника в последний момент возникла между сыном и человеком, который пришел его прогнать. Она чувствовала, как Джон вскипает за ее спиной.
- Это мой дом! - Говорил Джон. - Это наш дом, и я тут останусь.
Ну что же, поняла Евгеника. Так тому и быть. И повторила со всей рассудительностью и весом пожилой женщины:
- Это наш дом. И если твой вождь желает что-то нам сказать, пусть придет и скажет сам.
Посланник вождя смешался и скрылся. Евгеника села рядом с сыном.
- Я не хочу, чтобы ты была близко. - Сказал Джон. - Я опасный. Я навредил Джен и могу навредить тебе.
Евгеника только покачала головой.
- Я буду рядом с тобой и ничего ты с этим не поделаешь.
Бедный мальчик. Так вот, почему он держался в стороне от семьи. Джен рассказала ему, что именно он оказался “маленьким сталиным”, едва не убившим ее в Шайене.
- Мне все равно, - говорит Евгеника. - Ты мой сын. Мы вместе. Все будет хорошо.
Ты не знаешь этого, говорит Джон. Она, конечно, не знает.
Тем временем вокруг Зерна разворачивалось что-то ужасное. Люди кричали друг на друга, убивали, пытались договориться и снова срывались.
Люди ужасны, говорит Джон. Посмотри, что они творят. Да, люди делают ужасные вещи, когда им страшно.
Слушая, что происходит за стеной, Евгеника была как никогда рада, что они решили уйти. Вот только все эти ужасные напуганные люди сошлись прямо на пороге их дома.
- Почему этот человек еще там? - Вдруг замечает их вождь Лингвистики. - Бойцы, все ко мне! В этом доме никого не должно быть!
Евгеника вскакивает. Теперь на них идет уже полдюжины людей, а у нее даже кинжала нет. У нее нет даже ни одного артефакта - она все отдала дочери, а та где-то поодаль воркует с Огнем. За спиной срывается голос Джона:
- Я могу вас всех просто убить!
- Нет. - Говорит Евгеника. - Ты никого не убьешь. А вы - по какому праву вы распоряжаетесь, уходить ли нам из нашего дома?
- Это ваш дом?
- Да. Это наш дом.
- Откуда вы? Вы же из Шайена?
- Нет. Мы отсюда. Мы Клэнси, и это наш дом.
Евгеника кожей чувствовала, что каждый раз, когда вождь, пытаясь осознать происходящее, называл их людьми Шайена, Джон накалялся все больше. Ее слова, ее уверенность замедлили вождя, но не останавливили. По какому праву? Конечно же, по праву сильного. Будь она тут одна, она бы ушла от греха и вернулась позже, когда все эти безумные толпы схлынут. Но с ней был ее сын, который выбрал это место своим домом, и которого она сама научила, что в своем доме он всегда может рассчитывать на нее.
Возможно, Джон мог убить всех вокруг. Но как же не хотелось, чтобы он… И в тот момент, когда бойцы Лингвистики сделали шаг, чтобы переступить порог ее нового дома, в противоположную дверь вошел клин шайенцев. Не обращая внимания на Евгенику и Джона (свои же!), они промаршировали сквозь дом и встали на пороге нос к носу с людьми Лингвистики. Оказавшись ровно посередине между Евгеникой и теми, кто собирался их убить.
С этого момента события покатились, как лавина, но до них не было дела семье Клэнси. Они остались в своем доме, дождались, пока все, кто хотел убить или должен был умереть, сделают это, смотрели, как люди трех племен расходятся, обескураженные произошедшим. К Джону и Евгенике присоединились Автобус, Джен с Огнем. Последним пришел Опенгеймер.
- Как дела? - Спросил он.
Первым ответом ему были изумленные взгляды родственников, не верящих, что он все пропустил, вторым - хохот.
Последние годы семья Клэнси прожила в окрестностях Лингвистики. Опенгеймер больше не переступал порог Дома-у-Зерна, нося в себе дурное предчувствие, и остался гостить в Лингвистике. Вождь племени извинился перед Евгеникой, и им удалось стать добрыми соседями. Джон обживал новый дом, Джен собиралась завести детей…
Однажды Автобус пошел в гости в родной Шайен, а Евгеника с детьми пришла в Лингвистику повидать Опенгеймера. Они с мужем как раз успели найти чудом уцелевшую краску и написать новую табличку для дома семьи Клэнси, когда глупая шутка заставила взорваться девочку-сиротку. Невредимым остался только Джон, он по привычке держался поодаль. Ускользающим сознанием Евгеника следила, как выходили Джен и Огня, и как ее дети делают что-то невозможное, чтобы спасти их. Ей почти не было страшно умирать. Только было тревожно за Джона. И когда к ней подвели целителя, она попросила - не лечите меня, дайте мне уйти вместе с мужем.
Ее не послушали. А вот безумный марш-бросок Джен, которая успела добежать до Шайена, попросить помощи и вернуться, пока отец был еще жив, не помог. Опенгеймер умер, окруженный любящими женой и детьми, с мечтой о внуках.
Опенгеймера похоронили в доме Клэнси. В том доме, куда он так хотел, но не мог зайти при жизни. Евгеника совсем ослабла. Она металась между детьми, но Джен умерла в тот же день, самоубийственно выпустив ярость на не успевшего прийти на помощь сияющего юношу. Два неловких слова - и на глазах у изумленных прохожих почти одновременно три молнии убивают Джен, Огня и сияющего мальчика. Пока Евгеника пыталась найти Джен, Джон исчез из дома.
Говорят, Автобус остался в горе Шайен и погиб, когда люди в черном взорвали ее. Говорят, в Доме-у-Зерна жило двое сирот, которые уехали на автобусе черных людей. Говорят, и сейчас где-то в пустошах можно встретить старушку, которая бродит по миру и ищет своего сына.
Семья Клэнси - Евгеника, Автобус, Джон и Джен
Где-то в мире у кого-то в кармане лежит старый-старый истрепанный конверт. В качестве адресата указаны Дотсоны. Вряд ли на свете остался хоть один человек с такой фамилией.
Сквозь конверт можно прощупать, что внутри лежит шерифская звезда. Еще в конверте лежит письмо, полное любви и горечи. Оно заканчивается словами: Всегда садитесь в правильный автобус.
Постапокалипсис, правила по поколениям, офигенные правила по костюмам/мертвятнику. Ниже - эмоциональный отчет. Вышел гораздо длиннее и подробнее, чем я собиралась, но тут уж ;)
За фотографии спасибо Танде и Менельнару.
Как не 50е?! 80е??!
Что можно найти в ночь перед игрой у себя в шкафу для - серьезно? - восьмидесятых? Но что-нибудь найдется всегда. Белая рубашка в красно-черный горох, красные брюки, красный пояс, очки в красной оправе.
В День Независимости я вхожу с воплощенной американской мечтой. Жена мэра.
Жизнь о женщине, чей муж сел не в тот автобус
- Дорогая, какой чудесный праздник!
- А ты слышала, что ее муж…
- Вы что-нибудь знаете про этого человека за решеткой? Нет, но жена шерифа Клэнси говорит…
- Посмотри на этих бедных детей, сердце кровью обливается.
- Что несет этот ненормальный сектант? Будут ли фейерверки? И это они называют музыкой? Твой муж не собирается что-нибудь сделать с индейцами? Ждете нас завтра на барбекю? Неужели это шерифская звезда прапрадеда нашего мэра?
Синтия Дотсон, жена мэра Касл-Рока, улыбается, потчует, приглашает на ужин и на барбекю, знакомится с сенатором, восторгается и вздыхает в правильных пропорциях. Она довольна речью мужа, немного раздражена какофонией рок-концерта, увлечена разговорами с самыми разными женщинами города и важными людьми. Потом рок-непотребство снова сменяется приличной музыкой, Джон приглашает жену на танец, на танцполе к ним присоединяются другие респектабельные пары (щелкают затворы фотоаппаратов, Синтия с мужем всегда отвечают ослепительной улыбкой). Все хорошо. Все очень хорошо. Все правильно.
Синтия и Джон Дотсоны
И вот внезапно Синтия приходит в себя в забитом под завязку автобусе, среди паники и криков. Действие валиума почти закончилось, но мозг отказывается воспринимать происходящее как что-то реальное. Воспоминания вспышками.
Вот Джон объявляет что-то нелепое про взрыв на химическом заводе. Она стоит рядом с мужем, точно знающая, что единственное, что нужно делать - это держаться его и крепко держать за руку дочь. Все кричат и разбегаются по трем автобусам - трем? Каким? Почему? (военные? Сектанты? Школьники??).
А вот - момент необычайной ясности - она кричит мужу: Джон, нам нужно сесть в другой автобус. Здесь и так полно официальных лиц (военные, шериф, фбр, судья, все тут!). Но там есть автобус, набитый простыми людьми, с которыми не едет никто из первых людей города. Разве не там должен быть мэр? Синтия силком затаскивает мужа и дочь в школьный автобус, но Джон как будто не слышит ее. Да-да, дорогая, говорит он. Я сейчас. И вот она с ужасом смотрит, как в последний момент Джон выходит из автобуса, даже не попрощавшись с ней и Сюзан.
Синтия в шоке. В автобусе чем-то неприятно пахнет (наверняка от группы индейцев в голове автобуса). Стоит ужасный шум (в основном от рок-группы с фанатами, которые устроились прямо за спиной Синтии). В автобусе полно детей и немного учителей. Как хорошо, что Сюзан - настоящая родительская радость и опора - лучшая гёрл-скаут в Касл-Роке. Она не теряет присутствия духа, рассуждает по-взрослому и берет мать за руку, когда та начинает паниковать. Неподалеку сидят какой-то писатель и редактор газеты Рис Эванс. Еще полчаса назад Синтия судачила с подругами, как его жене повезло иметь приставку “бывшая”, но теперь ей кажется, что это единственный взрослый и разумный человек рядом. По крайней мере, когда у нее совсем раскалывается голова от нецензурных воплей рок-группы, он пытается их приструнить.
Когда на горизонте встает гриб от взрыва, таблетки все еще действуют. Когда они немного отпускают, Синтия рявкает на девчонку-группи с магнитофоном так, что это имеет действие на целых пять минут (вот именно поэтому она и сидит на таблетках! Вспышки гнева - это не изящно). Когда автобус застревает у недостроенного торгового центра, Синтия все еще в шоке от того, что сделал ее муж.
В таком состоянии она проведет многие годы.
Некоторые обитатели этого странного убежища будут продолжать звать ее “госпожа мэр”. Растерянная потерей мужа домохозяйка не примет на себя такую роль. Но история про выбор правильного автобуса застрянет занозой в ее мозгу и всегда будет шептать что-то про долг перед сообществом. И Синтия будет представлять людям ответственных (вот полицейский, а вот медсестра), запускать сбор списков людей (здесь собрались сплошные гуманитарии… только лингвистов процентов пятьдесят от всех жителей убежища!), беседовать с детьми об образовании, участвовать в исследованиях… И все-таки недоумевать, недоумевать долгие годы о том, как муж мог вот так оставить ее, их дочь и своих людей.
Радиоактивная зима смазывает время. Лет пятнадцать спустя Синтия как будто просыпается. Прошлая жизнь, муж, даже его нелепое предательство оказываются где-то в прошлом. А в настоящем у нее есть пестрое комьюнити жителей подвала, любимая дочь и Рис Эванс, верный друг, который был рядом все эти годы. Может быть, на смену зиме пришла радиоактивная весна, а может быть человеческий организм живуч и берет свое.
Синтия стоит на страже у ворот с пистолетом, доставшимся ей от погибшей полицейской Саманты Мур (кажется, над ней смеются, но ей чихать. Госпожа мэр на страже!). Рис сидит рядом с воротами и ведет бесконечную летопись - в первую очередь тех, кто уходит на разведку и возвращается. Синтия думает спросить Риса, не хочет ли он сходить на свидание…
И тут происходит то, что заставляет ее поверить - они созданы друг для друга. Рис и Синтия вдруг смотрят друг на друга и вдруг Рис говорит:
- Сейчас?
Синтия понимает все сразу и отвечает одним словом:
- Неси!
Через мгновение Рис уже тащит два ведра краски.
Они оставляют все ценное (оружие и рукописи, конечно) внутри, а сами выходят за ворота. Здесь опасно. Это горячит кровь. Не сговариваясь, они хватают кисти и пишут рядом со входом в убежище: ЛИНГВИСТИКА. Не сговариваясь, чередуют буквы. Одну пишет Рис, вторую Синтия, Рис уже принимается за третью… Одному досталось ведро черной краски, другому - красной. Они счастливо смеются.
Впервые за все эти годы они просто делают что-то здесь и сейчас, из чистого озорства. Впервые в жизни Синтия чувствует себя такой свободной и дерзкой - даже лучше, чем в юности, когда ее единодушно выбрали королевой класса. Это просто идеальное свидание.
Вскоре Синтия и Рис решают завести ребенка. Это кажется странным в таком возрасте, в такой ситуации, и все-таки она ужасно счастлива. А потом Рис и Синтия понимают, что пришла пора официально поговорить с Сюзан и Шелдоном, сыном Риса. Тут-то все и портится.
Сюзан Дотсон
Сюзан так никогда и не приняла выбор матери. С того момента, когда Сюзан узнала о романе Синтии и Риса, жизнь Синтии превратилась в ад. Дочь больше ни разу не поговорила с ней. Она пустилась во все тяжкие, грубила, пила и тусовалась так, как только могла в этом чертовом месте. Она ни разу не посмотрела Синтии в глаза.
И Рис тоже как будто отдалился. Может быть, это просто старость. А может быть, новые правила, по которым жила молодежь, волновали его куда больше, чем новая жена. Синтия старела, сходила с ума и не могла ничего поделать. Однажды она поняла: ее дочь умерла. Ведь уже несколько лет ее Сюзан, ее прекрасная идеальная девочка, не говорила с матерью.
Этого Синтия пережить уже не могла. Оставив оружие молодому Хьюстону (подумать только, она помнила, как он родился… первый ребенок, рожденный в месте, которое все стали называть Лингвистикой), Синтия нашла последнего рок-музыканта.
- У меня есть к тебе просьба. - Сказала она. - Спой про то, как умерла моя дочь.
Она знала, что у музыканта осталась только одна песня, которую он мог спеть по завету погибшего товарища. Но он не пожелал делиться своей последней песней с Синтией.
Что ж. Она уже не ждала, что мир подарит ей что-нибудь. Она доковыляла по Стены Памяти, которую начала вести и за которой следила Сюзан, и написала: “Сюзан Дотсон”. После этого Синтия подошла к выходу, не обращая внимания на слова сидящего у ворот Риса, открыла дверь и вышла наружу.
За воротами Лингвистики бесновались варвары в дерюгах. Синтия не успела сделать и двух шагов наружу, как они набросились и убили ее. Старик Рис Эванс, как всегда, стоял на своем посту у ворот. В обзорную щель он видел, как варвары долго кромсали тело его жены.
Много часов спустя, когда дикари, наконец, откочевали от убежища, наружу вышел последний рок-музыкант. Он унес то, что осталось от тела Синтии, и сжег его в погребальном костре.
Мертвятник. Сначала время замедлилось до слез. Потом пришли друзья.
Под тусклой лампочкой много резать, много шить и смеяться. Выпендрежно и претенциозно. Шикарный красный велюровый свитер, белая рубашка приметана к подолу сзади юбкой до пола, короткая белая полоса от рубашки юбкой спереди. Белая шнуровка из рубашки же у ворота, а на рукавах масса разрезов, скрепленных белыми и черными булавками.
Вай Цзы в длинной юбке, рубашке с тремя воротничками, поношенном пиджаке с енотовым хвостом и одной красной митенке под цвет футболки.
Крайк в плащ-палатке, забранном на полдлины и в сияющей хиповской футболке с яркими разводами и мириадами страз, к воротнику приделан воротничок от рубашки, который можно поднять в качестве маски для защиты от пыли.
На всех - шапки из рукавов.
Много смеха, советов друг другу и тепла. “Пойдете сиротами?” - “Нет! Но пойдем тройняшками”.
Жизнь о девочке, которая родилась в счастливые годы
Джо Янг, Опен Янг и Геймер Янг родились вместе. Это случилось в то блаженное время, когда люди Лингвистики уже перестали переживать, что старый мир потерян, а новые беды еще не пришли в племя. Они всегда были самыми нарядными детьми - потому что папа был одет красивее всех, и им хотелось походить на него. У них была большая семья, и все - мама, папа, дядя-шаман, бабушки и дедушки - заботились о них и рассказывали о том, как нужно жить и как быть хорошим шайеном. Джо узнала про духов, и что, когда старый человек уходит с небесной кобылицей, его нужно обнимать, и как читать.
Однажды один мужчина, который слышал, как говорил предыдущий шаман, долго и очень красиво рассказывал о том, что слышал и понял от него. Он говорил про шайенскую цивилизацию, а все дети сидели и слушали, открыв рот. Когда он закончил, одна женщина крикнула: Как хорошо ты говоришь! Я хочу от тебя ребенка!
Так Джо поняла, что лучший способ выразить восхищение - это родить кому-нибудь ребенка. А еще так родился Лингвист.
Джо очень любила своих братьев. Они с детства знали, что Джо самая красивая, Опен самый сильный, а Геймер самый умный. Но иногда Опен и Геймер были еще и самыми вредными. Еще они все время дружили с кузинами Эбби и Тессой, а с Джо играли не всегда. Джо сначала придумала научиться тому, чего братья еще не умели (даже Геймер, который все время хвастался, что читал больше всех) - и узнала все, что могла, про всякое странное, на что раньше люди вообще не обращали внимание. А потом она встретила Лингвиста, который сказал: смотри, у меня есть рукописи, давай читать. И они прочитали много рукописей темными вечерами в племени.
Братья Джо много говорили о том, как они вырастут и заведут детей с разными женщинами. Они сначала говорили, что заведут детей с кузинами, но потом кто-то сказал, что тогда родятся двухголовые дети. Джо казалось, что от таких мыслей Опен и Геймер еще меньше играют с ней, поэтому она не очень любила, когда к ним троим приходили сестры. Одному брату она сказала, что двухголовые дети это ужасно, и он не должен рожать детей с кузиной, а другому наоборот сказала, что это прикольно и надо попробовать. Но Геймер все равно решил завести детей с женщиной, которая пришла издалека. Это была первая женщина не из Лингвистики, которую видела Джо. Она говорила очень странно, рассказывала много-много удивительных вещей. Особенно Джо удивили странные имена, которые давали в том племени. В Лингвистике такого не было. Еще женщина сказала, что она жила под горой Шайен. Они сразу поняли: это та самая священная земля племени, о которой говорил старый шаман! Эбби попросила отца-шамана дать ей взрослое имя Священная Гора, а Джо и Лингвист решили, что они обязательно должны дойти до этого места.
Геймер Мудрый Удав Янг
Опен Тяжелый Бизон Янг
Когда пришло время получать взрослые имена, отец дал Опену имя Тяжелый Бизон, Джо - Ловкая Енот, а Геймеру - Мудрый Удав. Пока шел обряд, Геймер все-все записывал и задавал вопросы, а Опен решил сам стать шаманом. А Джо согласилась выйти замуж за Лингвиста, когда он станет взрослым, и родить ему детей. Джо с Геймером даже немножко поссорились, кто назовет дочку Лингвистикой. Потом они ходили к стене памяти и выбирали имя для мальчика. Им обоим понравилось имя Хьюстон, и Джо очень переживала, что Геймер раньше заведет ребенка и украдет ее имя.
Но потом к ней пришел Лингвист и сказал, что он получил взрослое имя и теперь он Лингвист Крепкий Дуб, и больше Джо Ловкая Енот никогда не переживала. Они пошли к шаману, дали ему связать их руки священной веревкой, а Опен стоял рядом с шаманом и все запоминал. Много лет спустя Опен Тяжелый Бизон стал шаманом племени, а Геймер Мудрый Удав - его вождем.
Но Джо этого не увидела. Она много выходила наружу вместе с мужем, и когда однажды он сказал ей: “Останься, ведь ты должна родить нашего ребенка”, она ответила: “Ты идешь на священную гору нашего народа, и я пойду с тобой. Я рожу тебе детей на священной горе Шайен!”
Джо и Лингвист идут к священной горе
Они вышли в далекий путь в компании с Ловким Бобром и его женой, другой молодой парой, с которой часто ходили в экспедиции вместе. Вот только этот путь оказался не похож на их прошлые походы. Рассказы женщины о том, как пройти до горы, не помогли. Они забрели в поля радиации, и как ни бежали сквозь них, невидимая смерть шла по пятам. Сначала умерла жена Ловкого Бобра, потом упал Лингвист, потом и Ловкий Бобер… Джо все бежала и бежала вперед, но чувствовала, что ее силы на исходе. Когда она совсем отчаялась, она услышала голос Ловкого Бобра: “Ловкая Енот, ты еще жива?” Она обрадовалась, что не осталась одна в этом страшном месте. Джо остановилась подождать последнего живого товарища - и даже не успела удивиться, когда он вонзил в нее кинжал. Ловкий Бобер выпил совсем немного ее крови. Но этого хватило, чтобы вендиго ожил и вернулся обратно, где за последующие годы убил немало их сородичей и людей из других племен.
Когда Опен Тяжелый Бизон от многих горестей состарился и собрался уйти в пустоши, он пришел к своему брату, и на прощание они хлопнули ладонями, как делали в детстве. Один раз друг с другом и два раза - с пустотой, где должна была стоять Джо.
Смерть Джо Ловкой Енот от рук (и зубов) Ловкого Бобра
Мертвятник. Усталость и немного недоумения. Избыточность больше не в моде, минимализм! Мне достался от кого-то свитер с одним рукавом. Надставить еще один из камуфляжа.
Потом мы с Сережей Уколовым мечтали о чем-то новом. О другом ходе вещей. И в конце концов - о Возрождении. Допустим, в этом сообществе рождаются дети. До них не дошло ни одно достоверное знание прошлого, но и недостатка в ресурсах их народ почему-то не испытывает. Они могут решить, что ходить наружу больше минимально необходимого и вовсе не нужно. Зато могут начать петь, рисовать на стенах волков и дерюжников, сочинять истории…
Я надела на ногу рукав от красного свитера, а Сережа примотал его скотчем крест-накрест на манер древнегреческих лент у сандалий.
А потом нам сказали: все, можно родиться в другой локации. Мы стали первыми, и мы пошли в Шайен.
Жизнь о потерянных детях, которые нашли новый смысл
Евгеника Клэнси Шайен была младшей дочерью Роберты Клэнси Шайен и Касл-Рока Клэнси. Пока она была маленькой, родители ее баловали и учили уму-разуму: нет ничего важнее, чем узнавать новое, ну разве может быть демократия; вот это - шериф, а еще он брат ее мамы и женат на сестре ее папы, а значит, они со-мужья и со-жены, так у нас принято. Шериф познакомил ее со своими внуками, близнецами Опенгеймером и Автобусом, чуть-чуть постарше Евгеники. А еще у нее было два родных старших брата Деймоса, и были вещи, которым папа учил их, но Евгенике этих знаний не досталось.
Чем старше становилась Евгеника, тем более неприкаянной она себя чувствовала. Все от нее отмахивались, никому она не была нужна. Казалось, что у всех детей есть какие-то важные дела, доставшиеся им по наследству, а Евгеника никак не могла найти своего места под горой.
Евгеника Клэнси
Самое лучшее в ее детстве случилось, когда она увидела, что Деймосы собираются в поход с их старенькой бабушкой. Бабушка обещала показать те места, которые они исследовали во времена ее юности. Евгеника позвала с собой Опенгеймера, и они пошли впятером.
Евгеника впервые ушла так далеко за пределы базы, и это было чудесно. Бабушка была совсем старенькая, но память у нее - ого-го. “Вон там место, которое мы назвали ноголомней… Столько людей там ноги переломало. А вон то - радуга”, - рассказывала она. Евгеника слушала и дышала полной грудью, и смеялась. Она не очень хорошо знала своих братьев, но ей нравилось ходить с ними в экспедицию, а от бабушки она, наконец, узнавала что-то новое! И мир казался таким огромным, интересным, сияющим…
В одном из мест бабушка упала и сломала руку. Евгенике пришлось ее перевязать. А в другом… Ох, в другом Евгенику ужалила змея. И она поняла: вот так и заканчивается жизнь маленьких никому не нужных девочек. Ведь именно про такую змею папа рассказывал, что тот, кого она ужалит, вскоре умрет в ужасных мучениях! И ничто не сможет ее спасти. Евгеника плакала, бабушка насильно скормила ей какую-то таблетку (зачем? Все равно ничто не поможет!), братья несли ее домой… А потом туман в голове рассеялся, и Евгеника вдруг очень четко поняла: никакой змеи не было. Просто травка с тремя точками, просто морок. Бабушка и один из Деймосов уже уковыляли вперед. Евгеника размышляла, как разозлится и огорчится бабушка, если узнает, что потратила драгоценную таблетку на ее выдумки. В этот момент к ним навстречу выступила странная процессия. Эти люди были издалека. Они сказали, что их зовут Бушеми, они пришли из общины Новый День, и теперь возвращаются домой. Они рассказали, что они - один человек, хоть и кажется, что их четверо, и этот один человек сам рождает детей, без других. Еще они рассказали про сложную историю традиций медового месяца и о том, что они путешествуют всю жизнь. Это восхитило Евгенику. Она тоже хочет путешествовать всю жизнь!
Любимый брат Деймос ушел с этими людьми. А Евгеника и Опенгеймер все-таки пошли домой, но по дороге решили: во-первых, не рассказывать бабушке, что никакой змеи не было, а во-вторых, однажды уйти путешествовать всю жизнь.
Дни в горе потянулись своим чередом. Похожие друг на друга, бессмысленные, а иногда и страшные. Ее со-папа умер, а новым шерифом стал молодой и злой юноша. Сначала он пытался заставить ее и других девочек выйти замуж за своего брата Три Этажа, потом прямо у ее ног перерезал горло девушке, которая была еще жива, чтобы не тратить на нее лекарства, а сразу скинуть в чан. Евгеника не знала другой демократии, кроме как соглашаться с шерифом, но ей стало страшно.
Три Этажа, кстати, был совсем не таким. Он был милым и учился быть шаманом. Евгеника и еще одна девушка, Демократия, часто сидели с ним на занятиях и даже вместе учились по-шамански плясать и петь. Однажды Опенгеймер позвал Евгенику в поход со своими родителями, и Евгеника поняла, что ей грустно оставлять Три Этажа. Но давнее решение про путешествие взяло верх, и она пошла. Они вернулись гораздо быстрее, чем планировали. Без матери, без отца и без проклятой шаманки, оказавшейся вендиго, а драгоценный детектор теперь висел на шее у Опенгеймера. Когда они вернулись, Три Этажа и Демократия уже были женаты.
Приход добрых дерюжников, импичмент, выборы нового шерифа… Все это происходило на ее глазах, но как будто не с ней.
Однажды они сидели в общем зале с Опенгеймером и Автобусом. Опенгеймер снова предлагал уйти, куда глаза глядят, и все-таки добраться до Лингвистики. Евгенику это мучило. Казалось, что тогда она как будто сдастся, не сделает чего-то, что должна сделать. Но должна ли она рожать детей в этом мире, где всё ей чужое? И вдруг все встало на свои места.
- А давайте сначала попробуем родить детей. И сделать - Все - Правильно.
Эта идея страшно воодушевила молодых людей. Они, правда, совсем не понимали, как это - правильно. Но главное - не так, как это было у них.
Помня о том, что рассказывал отец (и немного о странных Бушеми на дороге), Евгеника взяла в мужья обоих близнецов. Теперь Опенгеймер и Автобус стали ее семьей, самыми близкими людьми. С Автобусом их поженил шериф, а с Опенгеймером они хотели пожениться у шамана, но как-то не вышло. Так что годы спустя их тоже поженил все тот же шериф. Все это было рискованно: они не сверились с Книгой. Но им было все равно - бунтовать так бунтовать!
Имена для детей тоже выбрали необычные, короткие. Джон и Джен - из списка героически погибших солдат на стене.
Незадолго до рождения детей Евгеника запаниковала:
- Как же мы их будем растить? Правильно - это как?
- Ничего, они родятся, и мы поймем, - успокоил Опенгеймер. Он оказался не прав.
Почему растет трава? Откуда берутся дети? Что такое звезды? Какие бывают игры? Автобус это что? Демократия это что? Любовь это что?
Вопросы так и сыпались из детей, а они трое беспомощно переглядывались. Но, конечно, они разобрались. И все сделали по-своему.
Всю свою жизнь они прожили в общих залах общины, но детей привели в бывшую лабораторию, о которой почти все забыли. Они назвали это место домом и сказали детям, что это место - для их семьи. Их родители обучали азам и отпускали на все четыре стороны, но с Джоном и Джен родители проводили много времени. Сначала отвечая на детские вопросы, потом помогая найти учителей, позже они взяли детей наружу в первую короткую экспедицию и пересказали все, что помнили из рассказов бабушки. Евгеника поделилась с детьми артефактами, Опенгеймер научил пользоваться детектором, Автобус рассказал про книгу интенданта. Они научили детей, что семья - это самое главное. Законы общины, конечно, стоит исполнять, чтобы не осложнять себе жизнь, но это не настолько важно. Сложнее всего было объяснить про любовь, они и сами не очень-то знали, что это такое. Но Евгенике казалось, что дети и сами поймут то тепло, заботу и тревогу, которыми она обнимала всех четверых.
Джен и Опенгеймер Клэнси
После возвращения из похода они сразу решили, что чуть-чуть передохнут дома, а потом пойдут еще дальше! Тем более, что в Шайене гостила женщина, которая вскоре собиралась вернуться в родную Лингвистику. Опенгеймер даже не стал заходить в гору, сказал, что подождет снаружи.
Евгеника привела детей домой, убедилась, что Автобус, наконец, передал свои обязанности интенданта и готов присоединиться к семье в походе, но поняла, что не хочет оставлять Опенгеймера надолго одного, и вышла к нему. Муж смотрел на нее странно.
- Я не просто так не захожу домой. - Мрачно сказал он. - Я чувствую, что в пути что-то случилось со мной, и, если я зайду в свой дом, я потеряю голову и сделаю что-нибудь ужасное. Я не пойду туда.
Евгенике стало страшно и тоскливо. Она слышала о всяком волшебстве, и помнила тот момент, когда Опенгеймер залез в какой-то опасный лаз и вернулся с пустыми руками и головной болью. Именно о таких местах предостерегала бабушка.
Не успела Евгеника подумать об этом, как Автобус выскочил из ворот:
- Там умирают наши дети!
Евгеника влетела внутрь. Джон был в порядке, он просто стоял, растерянный, рядом с лежащими людьми. Но среди них была Джен! Чертова гора, в которой все время происходит что-то страшное и непонятное, чертово скопление народа, чертово все! Вылечите ее, сейчас, немедленно, это моя дочь!
Джен вылечили. И как только это случилось, семья выдвинулась в путь. Они больше не хотели оставаться в этом месте, не стали даже ждать тех, кто знал дорогу. Кое-как выспросили, по каким знакам ориентироваться, и ушли.
Это был очень, очень долгий путь. Иногда он становился невыносимо тяжел. Иногда они забредали в такие места, где уже много сотен лет не ступала нога человека, и где деревья сплетались так плотно, что казалось еще чуть-чуть - и семья навсегда застрянет, как мушки в паутине, спеленатая ветвями. Потом они вышли на радиоактивные поля и долго искали путь, который не убил бы никого из пятерых. Иногда они встречали других путников, шли какое-то время вместе, но всегда рано или поздно расходились и снова оставались одни. Однажды часть пути они проделали вместе с Демократией, Три Этажа и их родственниками. Евгеника без сожаления рассталась и с ними.
Когда на горизонте уже показались белые стены Лингвистики, семья устроила привал. Джон почему-то бродил в отдалении, остальные члены семьи перекусывали и болтали. И вдруг Евгеника с необычайной ясностью поняла: именно сейчас она счастлива. Посреди дороги, с теми, кого любит, без давящих стен горы и без хаоса чужих голосов.
Они смеялись: а что, если стать путешественниками навсегда? Никогда не возвращаться в гору. Сделать, как в древности, дом на колесах, а впереди повесить детектор на длинной палке…
Когда они снова двинулись в путь, Евгеника сорвала несколько красивых желтых цветков и подарила сыну. Вот это любовь, пояснила она. Джон взял цветы, но остался грустным.
На подходе к Лингвистике они увидали черные развалины старого дома.
- Можно прямо тут поселиться, - пошутила Евгеника. - Хороший дом.
Евгеника, Джон и цветы
Маленькая семья Клэнси пришла в Лингвистику как раз после того, как стало известно о Синем Зерне. Все поселение бурлило и обсуждало странные условия, выдвинутые хозяевами Зерна. Люди из всех окрестных убежищ стекались в предместья Лингвистики, ведь Семя появилось у самых черных руин.
Клэнси решили пока остаться в Лингвистике. Они хотели дойти до Нового Дня, но увидели, что вся община Нового Дня сама пришла сюда и отложили поход. Опенгеймер воспользовался гостеприимством Лингвистики и вкушал радости цивилизации, Джен познакомилась с юношей по имени Огонь и все больше времени проводила с ним, Джон мрачнел с каждым днем. Евгеника не очень переживала: конечно, Джон привык всегда быть с сестрой и, наверное, огорчен тем, что она отдалилась. Ну так что ж, такова природа вещей.
Сама Евгеника пошла к Зерну, чтобы узнать, чем закончится эпичная встреча всех племен. Ей было все равно, кому достанется Зерно: почему-то она была совершенно уверена, что, кому бы оно ни досталось, ее семья просто попросит убежища на опасное время и их примут. Забеспокоилась она, когда случайно услышала, что вождь Лингвистики зовет своих бойцов, потому что “вон тот человек не должен сидеть в доме”. Тот человек был Джоном, который, как обычно отрешенно, сидел в руинах черного дома.
Евгеника в последний момент возникла между сыном и человеком, который пришел его прогнать. Она чувствовала, как Джон вскипает за ее спиной.
- Это мой дом! - Говорил Джон. - Это наш дом, и я тут останусь.
Ну что же, поняла Евгеника. Так тому и быть. И повторила со всей рассудительностью и весом пожилой женщины:
- Это наш дом. И если твой вождь желает что-то нам сказать, пусть придет и скажет сам.
Посланник вождя смешался и скрылся. Евгеника села рядом с сыном.
- Я не хочу, чтобы ты была близко. - Сказал Джон. - Я опасный. Я навредил Джен и могу навредить тебе.
Евгеника только покачала головой.
- Я буду рядом с тобой и ничего ты с этим не поделаешь.
Бедный мальчик. Так вот, почему он держался в стороне от семьи. Джен рассказала ему, что именно он оказался “маленьким сталиным”, едва не убившим ее в Шайене.
- Мне все равно, - говорит Евгеника. - Ты мой сын. Мы вместе. Все будет хорошо.
Ты не знаешь этого, говорит Джон. Она, конечно, не знает.
Тем временем вокруг Зерна разворачивалось что-то ужасное. Люди кричали друг на друга, убивали, пытались договориться и снова срывались.
Люди ужасны, говорит Джон. Посмотри, что они творят. Да, люди делают ужасные вещи, когда им страшно.
Слушая, что происходит за стеной, Евгеника была как никогда рада, что они решили уйти. Вот только все эти ужасные напуганные люди сошлись прямо на пороге их дома.
- Почему этот человек еще там? - Вдруг замечает их вождь Лингвистики. - Бойцы, все ко мне! В этом доме никого не должно быть!
Евгеника вскакивает. Теперь на них идет уже полдюжины людей, а у нее даже кинжала нет. У нее нет даже ни одного артефакта - она все отдала дочери, а та где-то поодаль воркует с Огнем. За спиной срывается голос Джона:
- Я могу вас всех просто убить!
- Нет. - Говорит Евгеника. - Ты никого не убьешь. А вы - по какому праву вы распоряжаетесь, уходить ли нам из нашего дома?
- Это ваш дом?
- Да. Это наш дом.
- Откуда вы? Вы же из Шайена?
- Нет. Мы отсюда. Мы Клэнси, и это наш дом.
Евгеника кожей чувствовала, что каждый раз, когда вождь, пытаясь осознать происходящее, называл их людьми Шайена, Джон накалялся все больше. Ее слова, ее уверенность замедлили вождя, но не останавливили. По какому праву? Конечно же, по праву сильного. Будь она тут одна, она бы ушла от греха и вернулась позже, когда все эти безумные толпы схлынут. Но с ней был ее сын, который выбрал это место своим домом, и которого она сама научила, что в своем доме он всегда может рассчитывать на нее.
Возможно, Джон мог убить всех вокруг. Но как же не хотелось, чтобы он… И в тот момент, когда бойцы Лингвистики сделали шаг, чтобы переступить порог ее нового дома, в противоположную дверь вошел клин шайенцев. Не обращая внимания на Евгенику и Джона (свои же!), они промаршировали сквозь дом и встали на пороге нос к носу с людьми Лингвистики. Оказавшись ровно посередине между Евгеникой и теми, кто собирался их убить.
С этого момента события покатились, как лавина, но до них не было дела семье Клэнси. Они остались в своем доме, дождались, пока все, кто хотел убить или должен был умереть, сделают это, смотрели, как люди трех племен расходятся, обескураженные произошедшим. К Джону и Евгенике присоединились Автобус, Джен с Огнем. Последним пришел Опенгеймер.
- Как дела? - Спросил он.
Первым ответом ему были изумленные взгляды родственников, не верящих, что он все пропустил, вторым - хохот.
Последние годы семья Клэнси прожила в окрестностях Лингвистики. Опенгеймер больше не переступал порог Дома-у-Зерна, нося в себе дурное предчувствие, и остался гостить в Лингвистике. Вождь племени извинился перед Евгеникой, и им удалось стать добрыми соседями. Джон обживал новый дом, Джен собиралась завести детей…
Однажды Автобус пошел в гости в родной Шайен, а Евгеника с детьми пришла в Лингвистику повидать Опенгеймера. Они с мужем как раз успели найти чудом уцелевшую краску и написать новую табличку для дома семьи Клэнси, когда глупая шутка заставила взорваться девочку-сиротку. Невредимым остался только Джон, он по привычке держался поодаль. Ускользающим сознанием Евгеника следила, как выходили Джен и Огня, и как ее дети делают что-то невозможное, чтобы спасти их. Ей почти не было страшно умирать. Только было тревожно за Джона. И когда к ней подвели целителя, она попросила - не лечите меня, дайте мне уйти вместе с мужем.
Ее не послушали. А вот безумный марш-бросок Джен, которая успела добежать до Шайена, попросить помощи и вернуться, пока отец был еще жив, не помог. Опенгеймер умер, окруженный любящими женой и детьми, с мечтой о внуках.
Опенгеймера похоронили в доме Клэнси. В том доме, куда он так хотел, но не мог зайти при жизни. Евгеника совсем ослабла. Она металась между детьми, но Джен умерла в тот же день, самоубийственно выпустив ярость на не успевшего прийти на помощь сияющего юношу. Два неловких слова - и на глазах у изумленных прохожих почти одновременно три молнии убивают Джен, Огня и сияющего мальчика. Пока Евгеника пыталась найти Джен, Джон исчез из дома.
Говорят, Автобус остался в горе Шайен и погиб, когда люди в черном взорвали ее. Говорят, в Доме-у-Зерна жило двое сирот, которые уехали на автобусе черных людей. Говорят, и сейчас где-то в пустошах можно встретить старушку, которая бродит по миру и ищет своего сына.
Семья Клэнси - Евгеника, Автобус, Джон и Джен
Где-то в мире у кого-то в кармане лежит старый-старый истрепанный конверт. В качестве адресата указаны Дотсоны. Вряд ли на свете остался хоть один человек с такой фамилией.
Сквозь конверт можно прощупать, что внутри лежит шерифская звезда. Еще в конверте лежит письмо, полное любви и горечи. Оно заканчивается словами: Всегда садитесь в правильный автобус.