Духовная практика
Но то, что вы назвали моей тайной, - совсем, совсем другое. Я не изучаю человека снаружи. Я пытаюсь проникнуть внутрь. Это гораздо больше, правда? -
Я - внутри человека.
Я поселяюсь в нем, у меня его руки, его ноги, но я жду до тех пор, покуда я не начну думать его думы, терзаться его страстями, пылать его ненавистью, покуда не взгляну на мир его налитыми кровью глазами и не найду, как он, самого короткого и прямого пути к луже крови.
Я жду, пока не стану убийцей.
- О! - произнес мистер Чейс, мрачно глядя на него. - И это вы называете духовным упражнением?
- Да, - ответил Браун. - Именно это. - Он помолчал, потом заговорил снова. - Это такое упражнение, что лучше бы мне о нем не рассказывать.
Я плохо объяснил, но все это сущая правда.
Чем дальше смотрю бибисишный сериал "Отец Браун" нашего тысячелетия, тем сильней влюбляюсь в книжного честертоновского, из тысячелетия минувшего.
И в текст того автора, и в тайну того человека: хочется смотреть на мир его глазами, шагать по полям его ногами, обнимать грешника его руками.
Нынешний симпатичный, но - о другом. Совсем о другом. Влюбиться в него: поселиться в нём, думать его думы, пылать его страстями - неохота: нет у него тайны.
После "Шерлока" (там тоже сдвинуто время действия) - чрезвычайно наглядна разница:
поразительно, как можно перенести на экран фабулу произведения, совершенно утратив смысл;
поразительно, как можно сохранить смысл, совершенно изменив фабулу.
Киношка про отца Брауна милая, тёплая, комфортная.
От историй Честертона пробирает трансцедентная дрожь.
The thousand arms of the forest were grey, and its million fingers silver. In a sky of dark green-blue-like slate the stars were bleak and brilliant like splintered ice. All that thickly wooded and sparsely tenanted countryside was stiff with a bitter and brittle frost. The black hollows between the trunks of the trees looked like bottomless, black caverns of that Scandinavian hell, a hell of incalculable cold.
Тысячи рук лесa были серыми, a миллионы его пaльцев - серебряными. В сине-зеленом слaнцевом небе, кaк осколки льдa, холодным светом мерцaли звезды. Весь этот лесистый и пустынный крaй был сковaн жестоким морозом. Черные промежутки между стволaми деревьев зияли бездонными черными пещерaми неумолимого скaндинaвского aдa - aдa безмерного холодa.
...
Казалось, по телу Фламбо пробежал гальванический ток.
- Вы хотите сказать, - сиплым голосом воскликнул он, - что генерал Сент-Клэр ненавидел Меррея и убил его на поле сражения, потому что…
- Вы все еще полны чистых, благородных предположений, - сказал священник. - Все было гораздо хуже.
- В таком случае, - сказал большой человек, - запас моего дурного воображения истощился.
Священник, видимо, раздумывал, с чего начать, и наконец сказал:
- Где умный человек прячет лист? В лесу.
Фламбо молчал.
- Если нет леса, он его сажает. И, если ему надо спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес.
Ответа опять не последовало, и священник добавил еще мягче и тише:
- А если ему надо спрятать мертвое тело, он прячет его под грудой мертвых тел.
Фламбо шагал вперед так, словно малейшая задержка во времени или пространстве была ему ненавистна, но отец Браун продолжал говорить, развивая свою последнюю мысль.
- Сэр Артур Сент-Клэр, как я уже упоминал, был одним из тех, кто «читает свою библию». Этим сказано все.
Когда наконец люди поймут, что бесполезно читать только свою библию и не читать при этом библии других людей?
Наборщик читает свою библию, чтобы найти опечатки, мормон читает свою библию и находит многобрачие; последователь «христианской науки» читает свою библию и обнаруживает, что наши руки и ноги - только видимость.
Сент-Клэр был старым англо-индийским солдатом протестантского склада. Подумайте, что это может означать, и, ради всего святого, отбросьте ханжество! Это может означать, что он был распущенным человеком, жил под тропическим солнцем среди отбросов восточного общества и, никем духовно не руководимый, без всякого разбора впитывал в себя поучения восточной книги. Без сомнения, он читал Ветхий завет охотнее, чем Новый. Без сомнения, он находил в Ветхом завете все, что хотел найти, похоть, насилие, измену. Осмелюсь сказать, что он был честен в общепринятом смысле слова.
Но что толку, если человек честен в своем поклонении бесчестию?
«Сломанная шпага», 1911 г.
Вот это "еще мягче и тише" особенно вымораживает.
Я - внутри человека.
Я поселяюсь в нем, у меня его руки, его ноги, но я жду до тех пор, покуда я не начну думать его думы, терзаться его страстями, пылать его ненавистью, покуда не взгляну на мир его налитыми кровью глазами и не найду, как он, самого короткого и прямого пути к луже крови.
Я жду, пока не стану убийцей.
- О! - произнес мистер Чейс, мрачно глядя на него. - И это вы называете духовным упражнением?
- Да, - ответил Браун. - Именно это. - Он помолчал, потом заговорил снова. - Это такое упражнение, что лучше бы мне о нем не рассказывать.
Я плохо объяснил, но все это сущая правда.
Чем дальше смотрю бибисишный сериал "Отец Браун" нашего тысячелетия, тем сильней влюбляюсь в книжного честертоновского, из тысячелетия минувшего.
И в текст того автора, и в тайну того человека: хочется смотреть на мир его глазами, шагать по полям его ногами, обнимать грешника его руками.
Нынешний симпатичный, но - о другом. Совсем о другом. Влюбиться в него: поселиться в нём, думать его думы, пылать его страстями - неохота: нет у него тайны.
После "Шерлока" (там тоже сдвинуто время действия) - чрезвычайно наглядна разница:
поразительно, как можно перенести на экран фабулу произведения, совершенно утратив смысл;
поразительно, как можно сохранить смысл, совершенно изменив фабулу.
Киношка про отца Брауна милая, тёплая, комфортная.
От историй Честертона пробирает трансцедентная дрожь.
The thousand arms of the forest were grey, and its million fingers silver. In a sky of dark green-blue-like slate the stars were bleak and brilliant like splintered ice. All that thickly wooded and sparsely tenanted countryside was stiff with a bitter and brittle frost. The black hollows between the trunks of the trees looked like bottomless, black caverns of that Scandinavian hell, a hell of incalculable cold.
Тысячи рук лесa были серыми, a миллионы его пaльцев - серебряными. В сине-зеленом слaнцевом небе, кaк осколки льдa, холодным светом мерцaли звезды. Весь этот лесистый и пустынный крaй был сковaн жестоким морозом. Черные промежутки между стволaми деревьев зияли бездонными черными пещерaми неумолимого скaндинaвского aдa - aдa безмерного холодa.
...
Казалось, по телу Фламбо пробежал гальванический ток.
- Вы хотите сказать, - сиплым голосом воскликнул он, - что генерал Сент-Клэр ненавидел Меррея и убил его на поле сражения, потому что…
- Вы все еще полны чистых, благородных предположений, - сказал священник. - Все было гораздо хуже.
- В таком случае, - сказал большой человек, - запас моего дурного воображения истощился.
Священник, видимо, раздумывал, с чего начать, и наконец сказал:
- Где умный человек прячет лист? В лесу.
Фламбо молчал.
- Если нет леса, он его сажает. И, если ему надо спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес.
Ответа опять не последовало, и священник добавил еще мягче и тише:
- А если ему надо спрятать мертвое тело, он прячет его под грудой мертвых тел.
Фламбо шагал вперед так, словно малейшая задержка во времени или пространстве была ему ненавистна, но отец Браун продолжал говорить, развивая свою последнюю мысль.
- Сэр Артур Сент-Клэр, как я уже упоминал, был одним из тех, кто «читает свою библию». Этим сказано все.
Когда наконец люди поймут, что бесполезно читать только свою библию и не читать при этом библии других людей?
Наборщик читает свою библию, чтобы найти опечатки, мормон читает свою библию и находит многобрачие; последователь «христианской науки» читает свою библию и обнаруживает, что наши руки и ноги - только видимость.
Сент-Клэр был старым англо-индийским солдатом протестантского склада. Подумайте, что это может означать, и, ради всего святого, отбросьте ханжество! Это может означать, что он был распущенным человеком, жил под тропическим солнцем среди отбросов восточного общества и, никем духовно не руководимый, без всякого разбора впитывал в себя поучения восточной книги. Без сомнения, он читал Ветхий завет охотнее, чем Новый. Без сомнения, он находил в Ветхом завете все, что хотел найти, похоть, насилие, измену. Осмелюсь сказать, что он был честен в общепринятом смысле слова.
Но что толку, если человек честен в своем поклонении бесчестию?
«Сломанная шпага», 1911 г.
Вот это "еще мягче и тише" особенно вымораживает.