Праздничные посиделки 29 января в компании близких друзей превратились в вечер поэзии. На разогреве была перцовка (сало-селедка-картошка-огурцы-помидоры-хлеб-колбаса-торт) и "геленджикская поэзия" (альманах "Орфей", невесть как занесенный...). Лена Шнякина была в ударе, "поэзия" славного Геленджика валила с ног и впечатывалась мимическими морщинами. Захотелось настоящего. Пришлось достать Кибирова - "Amour, exil..." (спасибо Тане Царегородцевой из маленького городка Тара, которая пару лет назад открыла для меня этот цикл).
Здесь весь цикл:
modernpoetry.rema.su/main/kibirov_amour.htmlА пока начало и парочка любимых:
Тимур Кибиров. AMOUR, EXIL...
I ne nado vsjo vremja povtorjat: "Daj, Marija, da
daj, Marija!" Izvestno ved, chem eto konchaetsja!
E-mail
I
# # #
Ну, началось! Это что же такое?
Что ж ты куражишься, сердце пустое?
Снова за старое? Вновь за былое,
битый червовый мой туз?
Знаешь ведь, чем это кончится, знаешь!
Что же ты снова скулишь, подвываешь?
Что ж опрометчиво так заключаешь
с низом телесным союз?
С низом телесным иль верхом небесным -
это покуда еще неизвестно!
Экие вновь разверзаются бездны!
Шесть встрепенулися чувств.
Оба желудочка ноют и ноют!
Не говоря уж про все остальное,
не говоря уж про место срамное -
«Трахаться хочешь?» - Хочу!
Кто же не хочет. Но дело не в этом,
дело, наверно, в источнике света,
в песенке, как оказалось, не спетой,
в нежности, как ни смешно!
Как же не стыдно!.. И, в зеркало глядя,
я обращаюсь к потертому дяде:
угомонись ты, ублюдок, не надо!
Это и вправду грешно!
Это сюжет для гитарного звона,
или для бунинского эпигона,
случай вообще-то дурнейшего тона -
пьянка. Потрепанный хлюст.
Барышня. Да-с, аппетитна, плутовка!..
Он подшофе волочится неловко,
крутит седеющий ус.
Глупость. Но утром с дурной головою
вдруг ощущает он что-то такое,
вдруг ошарашен такою тоскою,
дикой такою тоской -
словно ему лет 15 от силы,
словно его в первый раз посетило,
ну и так далее. Так прихватило -
Господи боже ты мой!
Тут уж не Блок - это Пригов скорее!
Помнишь ли - «Данте с Петраркой своею,
Рильке с любимою Лоркой своею»?..
Столь ослепителен свет,
Что я с прискорбием должен признаться,
хоть мне три раза уже по 15 -
Salve, Madonna! и Ciao, ragazzal
Полный, девчонка, привет!
....................................
# # #
Я Вас любил. Люблю. И буду впредь.
Не дай Вам бог любимой быть другими!
Не дай боже! - как угрожает дед
испуганным салагам. Жаль, что с ними
у Вас немного общего - пугать
Вас бесполезно, а сердить опасно.
Мне остается терпеливо ждать,
когда ж Вам наконец-то станет ясно,
что я люблю Вас так, мой юный Друг,
как сорок тысяч Гамлетов, как сотни
Отелл ( или Отеллов?), внидя вдруг
в Господний свет и морок преисподний.
И разуму и вкусу вопреки,
наперекор Умберто Эко снова
я к Вам пишу нелепые стихи -
все про любовь, а «о пизде ни слова» -
как говорил все тот же злобный дед
назад лет 25 в казарме нашей.
Я был уже законченный поэт,
а Вы, Наташа... и подумать страшно.
Все безнадежно. И, наверно, зря
я клялся никому не дать коснуться
Вас даже пальцем, уж не говоря
о чем-нибудь похлеще... До поллюций
дойдя уже, до отроческих снов,
до ярости бессильной, до упора,
я изумлен - действительно, любовь!
Чего ж ты медлила? Куда ж так мчишься скоро? ......
# # #
Ладно уж, мой юный друг,
мне сердиться недосуг,
столько есть на свете
интересных всяких штук!
Взять хоть уток этих!
Взять хоть волны, облака,
взять хоть Вас - наверняка
можно жизнь угробить,
можно провести века,
чтоб узнать подробно
Ваши стати, норов Ваш,
признаков первичных раж,
красоту вторичных.
Но и кроме Вас, Наташ,
столько есть в наличье
нерассмотренных вещей,
непрочитанных идей,
смыслов безымянных,
что сердиться - ей-же-ей -
как-то даже странно!
Есть, конечно, боль и страх,
злая похоть, смертный прах -
в общем, хулиганство.
Непрочны - увы и ax -
время и пространство.
Но ведь не о том письмо!
Это скучное дерьмо
недостойно гнева!
Каркнул ворон: «Nevermore!»
Хренушки - forever!