Гиршович Леонид «Обмененные головы»
суббота, 16 июля 2022 г.
Очень маленькая, очень жаркая страна, где порция мороженого на улице - непозволительная роскошь. Все виделось сквозь нищенские очки, и по прошествии нескольких месяцев одновременно с привычкой к этому крепло и чувство, что ты - влип, и вдруг ты ударялся в панику. Казалось, что ты живешь здесь целую вечность и ничего другого в жизни тебя не ждет. Достаточно ли ясно я все выразил? К этому добавьте тупые и одновременно гнусные шуточки местного населения по твоему адресу при полнейшей твоей бессловесности, вследствие чего ответить им хотелось хорошей дубиной.
Я узнавал тонкие вздрагивающие мамины пальцы - не израильские; у уроженок этой страны руки обычно крупные - при маленькой стопе (а у немок наоборот).
Эся была правоверной сионисткой - как была уже правоверной сталинисткой, правоверной антинацисткой и т. п., следуя императиву души: всегда примыкать к какому-нибудь правому делу.
израильское радио, не объявляя имени автора, беспрепятственно передавало и Вагнера, и Штрауса, и Кунце - трех «табуизированных» в Израиле композиторов.
При этом мне вменялось в моральную обязанность «свято ненавидеть» фашистов (эвфемизм для обозначения немцев, как эвфемизм для обозначения евреев - сионисты, которых тоже положено ненавидеть).
Они ждут от меня ненависти, они навязывают мне стереотипный образ мышления русского еврея - или, если угодно, и русского и еврея, - который не может не видеть в каждом из них своего потенциального убийцу. И вот одни начинают шаржированно-нежно тебя любить, а себя клеймить позором. Другие, наоборот, по той же причине готовы тебе нанести превентивный удар, а это чревато, если ты от них, скажем, зависишь по службе.
Немецкая культура сложилась намного раньше, чем немецкая государственность. Когда величайшая культура, в том числе величайшая романтическая культура, величайшая музыкальная культура ложится в основу незрелого государства, государство не может совладать с нею, она становится руководством к действию. А поскольку немецкий характер обладает счастливой - и одновременно несчастной - способностью во всем идти до конца, как в злом, так и в добром (русским тоже лестно так о себе думать), произошло то, что произошло.
(Это характерно: если, например, взять немца и израильтянина, две среднеарифметические психологии, то первый удовлетворен тем, что у него все не хуже, чем у других, тогда как второму для счастья необходимо думать, что у него все лучше, чем у других.)
Немцев порой любопытство прямо распирает; бывает, они ужасно мучаются (как человек, у которого что-то зачесалось, чего на людях почесать нельзя), ежели приличия не позволяют наброситься на тебя с расспросами, а ты, как назло, не подаешь к этому никакого повода. Впрочем, я-то почти всегда подавал руку помощи - если только уж совсем не было паршиво на душе.
Эрих приветствовал во мне, в русском, своего. Я-то как раз полагал, что ГДР налита ненавистью к русским - подобно Советской Прибалтике. Отнюдь - но, может быть, Эрих был нетипичен?
деревянные (из дуба), железные (из чугуна) и даже каменные (я и таких встречал, бетонных) - скрипачи-немцы действительно наполовину результат невообразимо сытой жизни, когда родителям нет нужды подвергать своего ребенка с шести лет изнурительной профессиональной муштре, как это происходит по старой доброй традиции в России; но есть и еще одна причина: лихая скрипичная игра - она в крови, и кровь эта течет в жилах жителей Восточной Европы, где народ задорней, где всегда было полно цыган, где на свадьбах, притопывая, играли народные еврейские музыканты
Как евреи - народ Книги, так немцы - народ Нот. Они принимают музыку грузно, сытым нутром. От звуков их глаза не будут артистически лучиться, как у детей Средиземноморья. Для немцев музыка - не красота, она - истина (как уж тут быть вдохновенным исполнителем).
Флейтист - это плохо. На восемьдесят процентов флейтисты ненормальные. Что-то этот инструмент делает с их мозгами, отчего они страдают той или иной формой помешательства. Инструмент - я еще в училище обращал на это внимание - накладывает на человека неизгладимую печать. Вот странноватая каста виолончелистов - благородных тугодумов с философской складкой. Скрипачи, наверное, фигляры, хотя своего запаха не различаешь, это понятно. Зато альтистов, недоношенных скрипачей, знаешь лучше, чем кого бы то ни было: в какие бы артистические и прочие наряды ни облачались они, ущербность, альтовые уши будут торчать всегда. Можно говорить о контрабасистах, этих грузчиках мебели, или о тромбонистах, укладывающихся в неожиданную пропорцию со скрипачами: как последние относятся к альтистам, так первые относятся к молодцам из той пивной, что зовется «Отрыжка длиною в жизнь»; о вокалистах - с их хорошей внутричерепной акустикой; о валторнистах - в семействе медных они подкидыши: больно уж цивилизованны. Наконец - про главных дирижеров, которых нужно душить в зародыше.
Немцы - сладкоежки (в отличие от русских, и в то же время пивные животы - что отличает их от израильтян, тоже любителей сладенького, правда, совершенных варваров в том, что касается искусства печь). Как приятно морозным днем зайти в кондитерскую в центре и понаблюдать дам в головных уборах всех возрастов и социальных моделей, а из джентльменов - либо совсем юных, либо седовласых, - уписывающих вилочками кабанью голову шварцвальдского торта, яблочный штрудель под горячим ванильным соусом, «древесное пирожное» и многое-многое другое. Эти люди наслаждаются и духовно и телесно - радующее глаз зрелище.
даже понимаю, что ее раздражает моя настырность, - за евреями, говорят, это водится, сами евреи этого не чувствуют, но это в конечном итоге вопрос стиля, а не содержания.
Разговор перешел на Германию, на немцев - в глазах еврея, в частности в моих глазах. Что я думаю о немцах? (Я думаю о них много чего, одно противоречит другому.) Тема, в разговоре с немцами отработанная мною до мелочей. По обыкновению, я становился между дьяволом и его раскаянием. Это как поется в одной детской песенке: «Поросята бывают разные, чистые и грязные». Видите ли, я хоть, конечно, израильтянин, но вырос я в городе Харькове, среди всенародного упоения собственными добродетелями, официально санкционированного, но при этом абсолютно искреннего. Коллективная вина немцев воспринимается мной как то же самое, только со знаком минус. Что до моих личных переживаний, то опять же, жизнь под советским солнцем научила меня есть за одним столом с таким количеством вероятных палачей - и не заходиться в праведной истерике… Как я могу! Как можно вообще находить аналогию нацистской Германии? Это безнравственно!
Это она меня?.. В безнравственности?..
А собственно говоря, почему это безнравственно? Почему по классовому признаку убивать более нравственно, чем по расовому? То есть я в принципе понимаю логику: первый случай оставляет выход, всегда можно перейти на сторону классового врага и тоже убивать. Помимо того что это преимущество сомнительное в моральном смысле, оно и на практике плохо реализуется.
В ответ Шор неожиданно заступился за немцев, за их право гордиться своей честностью, с оговоркой, что, может быть, только конкуренции с вами, русскими, они не выдерживают, а так… Пожил бы я с французами, затосковал бы по немцам. Французы, узнав, откуда ты, еще имеют обыкновение спрашивать: «Comment pouvez-vous vivre parmi ses Bosches?» («Ax, как вы можете жить среди этих бошей?») - таким тоном, как будто говорят: «Как вы можете одеваться у этого портного?» Помолчав, взглянув на меня, Шор прибавил, что точно так же пятьдесят лет назад говорили: «Как вы можете водиться с этими евреями?»
просто в Советском Союзе жены презренным фамилиям мужей гордо предпочитают звучные фамилии отцов.
Своим именем я обязан анимистическому обычаю евреев давать младенцу имя умершего родича.
Мое ближайшее окружение - провинциальные гении: поэты, художники, великие прозаики - как я, например. Ни один из нас ни капли не сомневался в том, что препятствовали нашему парижскому или нью-йоркскому триумфу исключительно советские погранвойска.
Короче говоря, литература требовала усилий, музыка же, как искусство истинно христианское, врачевала душу, не требуя ничего взамен.
толпа идеалистов под любым флагом к вечеру кончает еврейским погромом.
Я наблюдал за неким Шойбле - то был экстраординарный скупец, который к деньгам относился, как иные к хлебу. Всякий расход был для него глубоко нравственным переживанием, причем, добрый христианин, чужие копеечные убытки он принимал к сердцу так же близко, как и свои собственные.
Мой тезис: не Гитлер убил шесть миллионов евреев, а Вагнер сделал это его руками.
уподоблять эстетические ценности нравственным - то же, что вершить земной суд именем Бога (главное занятие ханжей).
Характеристическая звучность “Тристан-аккорда” (энгармонически равен малому септаккорду) - обобщение атмосферы всей оперы, романтического страстного томления». (Некоторые музыканты считают тристанов аккорд полууменьшенным септаккордом к двойной доминанте с задержанием. По замечанию Брайнина-Пассека, этот же аккорд встречается в ми-минорной прелюдии Шопена.) Во что обошелся нам этот аккордовый «лейтмотив», вернее, гармоническая последовательность, где тема страсти накладывается на тему томления, можно догадаться уже по названиям обеих музыковедческих работ, упомянутых в цитируемой выше заметке: «Романтическая гармония и ее кризис в “Тристане” Вагнера» и «Тристанов аккорд и кризис современного учения о гармонии». Вагнер покусился - причем с большим успехом - на святая святых европейского музыкального звучания: на тональность, на принцип «гармонического покаяния», выражаемого неизбежным разрешением диссонанса в консонанс, что является эстетическим эквивалентом победы добра над злом. Тем самым был подорван принцип «спасения», лежащий в основе христианской музыки
Антисемитизм - чувство общечеловеческое. В этом, наверное, что-то есть. Почему нельзя не любить евреев? А вот убивать тех, кого не любишь, - это уж нельзя.
официанты с затаенной насмешкой подливали гостям вина - я не знаю, может, мне только чудится, что с насмешкой? Я в своей жизни не был лично знаком ни с одним официантом. О чем они думают? Так же пытаются влезть в мою шкуру (разумеется, не догадываясь, что и я, в сущности, род прислуги)? Или никаких классовых эмоций, клиент - и клиент. А как же психология, достоевщина? Их знаменитое умение разбираться с ходу в клиентах - зауважать одного, запрезирать другого? Или это только встречается…
(Со мной это всегда - и не со мною одним: сам - Израиль могу поносить последними словами, но попробуй то же самое сказать посторонний.)
Еврейство не есть какая-нибудь определенная черта или совокупность черт, оно - знак нашего смещения как относительно отдельных народов, так и всего человечества в целом (сдвинулась калька). Ergo, причины, по которым г-н Готлиб и г-н Дуби являются евреями, сокрыты не в них, а в тождественности этого смещения. Не будучи типом расовым, еврейский тип вырабатывается всякой нацией самостоятельно - как печенью вырабатывается желчь…»
И потому не верю в чьи-то попытки любой ценой помешать «денацификации» Кунце.
Нашу улицу разворотили. Не реже одного раза в полугодие в нее вгрызались отбойные молотки, она покрывалась траншеями, потом все засыпалось и асфальтировалось. В этой стране люди всегда что-то чинят.
Они, немцы, считают, что все можно сделать, если делать правильно, - а уж кому, как не им, делать все правильно. Это их немецкая логика: все изобретем, все изготовим. Не случайно немец слепо верит в надежность того, чем пользуется.
Вот тоже повод для германофобии - если кто их собирает. Люди здесь действительно сморкаются громче и чаще, а главное, самоуважительней, чем в иных краях
(Поймал себя на том, что ни разу не полюбопытствовал, зачем это было сделано. Конечно, разгадка и этого не за горами, раз известно, что было сделано… тогда меня это не волновало. Даже сама постановка вопроса казалась нелепой: что значит искать мотив - зло творит себя не задумываясь.)
На самом деле она понимает: Израиль и нацистская Германия - это не одно и то же. (Точка. Суждение окончательное, хотя и принятое не без колебаний. И на том спасибо.)
Очень маленькая, очень жаркая страна, где порция мороженого на улице - непозволительная роскошь. Все виделось сквозь нищенские очки, и по прошествии нескольких месяцев одновременно с привычкой к этому крепло и чувство, что ты - влип, и вдруг ты ударялся в панику. Казалось, что ты живешь здесь целую вечность и ничего другого в жизни тебя не ждет. Достаточно ли ясно я все выразил? К этому добавьте тупые и одновременно гнусные шуточки местного населения по твоему адресу при полнейшей твоей бессловесности, вследствие чего ответить им хотелось хорошей дубиной.
Я узнавал тонкие вздрагивающие мамины пальцы - не израильские; у уроженок этой страны руки обычно крупные - при маленькой стопе (а у немок наоборот).
Эся была правоверной сионисткой - как была уже правоверной сталинисткой, правоверной антинацисткой и т. п., следуя императиву души: всегда примыкать к какому-нибудь правому делу.
израильское радио, не объявляя имени автора, беспрепятственно передавало и Вагнера, и Штрауса, и Кунце - трех «табуизированных» в Израиле композиторов.
При этом мне вменялось в моральную обязанность «свято ненавидеть» фашистов (эвфемизм для обозначения немцев, как эвфемизм для обозначения евреев - сионисты, которых тоже положено ненавидеть).
Они ждут от меня ненависти, они навязывают мне стереотипный образ мышления русского еврея - или, если угодно, и русского и еврея, - который не может не видеть в каждом из них своего потенциального убийцу. И вот одни начинают шаржированно-нежно тебя любить, а себя клеймить позором. Другие, наоборот, по той же причине готовы тебе нанести превентивный удар, а это чревато, если ты от них, скажем, зависишь по службе.
Немецкая культура сложилась намного раньше, чем немецкая государственность. Когда величайшая культура, в том числе величайшая романтическая культура, величайшая музыкальная культура ложится в основу незрелого государства, государство не может совладать с нею, она становится руководством к действию. А поскольку немецкий характер обладает счастливой - и одновременно несчастной - способностью во всем идти до конца, как в злом, так и в добром (русским тоже лестно так о себе думать), произошло то, что произошло.
(Это характерно: если, например, взять немца и израильтянина, две среднеарифметические психологии, то первый удовлетворен тем, что у него все не хуже, чем у других, тогда как второму для счастья необходимо думать, что у него все лучше, чем у других.)
Немцев порой любопытство прямо распирает; бывает, они ужасно мучаются (как человек, у которого что-то зачесалось, чего на людях почесать нельзя), ежели приличия не позволяют наброситься на тебя с расспросами, а ты, как назло, не подаешь к этому никакого повода. Впрочем, я-то почти всегда подавал руку помощи - если только уж совсем не было паршиво на душе.
Эрих приветствовал во мне, в русском, своего. Я-то как раз полагал, что ГДР налита ненавистью к русским - подобно Советской Прибалтике. Отнюдь - но, может быть, Эрих был нетипичен?
деревянные (из дуба), железные (из чугуна) и даже каменные (я и таких встречал, бетонных) - скрипачи-немцы действительно наполовину результат невообразимо сытой жизни, когда родителям нет нужды подвергать своего ребенка с шести лет изнурительной профессиональной муштре, как это происходит по старой доброй традиции в России; но есть и еще одна причина: лихая скрипичная игра - она в крови, и кровь эта течет в жилах жителей Восточной Европы, где народ задорней, где всегда было полно цыган, где на свадьбах, притопывая, играли народные еврейские музыканты
Как евреи - народ Книги, так немцы - народ Нот. Они принимают музыку грузно, сытым нутром. От звуков их глаза не будут артистически лучиться, как у детей Средиземноморья. Для немцев музыка - не красота, она - истина (как уж тут быть вдохновенным исполнителем).
Флейтист - это плохо. На восемьдесят процентов флейтисты ненормальные. Что-то этот инструмент делает с их мозгами, отчего они страдают той или иной формой помешательства. Инструмент - я еще в училище обращал на это внимание - накладывает на человека неизгладимую печать. Вот странноватая каста виолончелистов - благородных тугодумов с философской складкой. Скрипачи, наверное, фигляры, хотя своего запаха не различаешь, это понятно. Зато альтистов, недоношенных скрипачей, знаешь лучше, чем кого бы то ни было: в какие бы артистические и прочие наряды ни облачались они, ущербность, альтовые уши будут торчать всегда. Можно говорить о контрабасистах, этих грузчиках мебели, или о тромбонистах, укладывающихся в неожиданную пропорцию со скрипачами: как последние относятся к альтистам, так первые относятся к молодцам из той пивной, что зовется «Отрыжка длиною в жизнь»; о вокалистах - с их хорошей внутричерепной акустикой; о валторнистах - в семействе медных они подкидыши: больно уж цивилизованны. Наконец - про главных дирижеров, которых нужно душить в зародыше.
Немцы - сладкоежки (в отличие от русских, и в то же время пивные животы - что отличает их от израильтян, тоже любителей сладенького, правда, совершенных варваров в том, что касается искусства печь). Как приятно морозным днем зайти в кондитерскую в центре и понаблюдать дам в головных уборах всех возрастов и социальных моделей, а из джентльменов - либо совсем юных, либо седовласых, - уписывающих вилочками кабанью голову шварцвальдского торта, яблочный штрудель под горячим ванильным соусом, «древесное пирожное» и многое-многое другое. Эти люди наслаждаются и духовно и телесно - радующее глаз зрелище.
даже понимаю, что ее раздражает моя настырность, - за евреями, говорят, это водится, сами евреи этого не чувствуют, но это в конечном итоге вопрос стиля, а не содержания.
Разговор перешел на Германию, на немцев - в глазах еврея, в частности в моих глазах. Что я думаю о немцах? (Я думаю о них много чего, одно противоречит другому.) Тема, в разговоре с немцами отработанная мною до мелочей. По обыкновению, я становился между дьяволом и его раскаянием. Это как поется в одной детской песенке: «Поросята бывают разные, чистые и грязные». Видите ли, я хоть, конечно, израильтянин, но вырос я в городе Харькове, среди всенародного упоения собственными добродетелями, официально санкционированного, но при этом абсолютно искреннего. Коллективная вина немцев воспринимается мной как то же самое, только со знаком минус. Что до моих личных переживаний, то опять же, жизнь под советским солнцем научила меня есть за одним столом с таким количеством вероятных палачей - и не заходиться в праведной истерике… Как я могу! Как можно вообще находить аналогию нацистской Германии? Это безнравственно!
Это она меня?.. В безнравственности?..
А собственно говоря, почему это безнравственно? Почему по классовому признаку убивать более нравственно, чем по расовому? То есть я в принципе понимаю логику: первый случай оставляет выход, всегда можно перейти на сторону классового врага и тоже убивать. Помимо того что это преимущество сомнительное в моральном смысле, оно и на практике плохо реализуется.
В ответ Шор неожиданно заступился за немцев, за их право гордиться своей честностью, с оговоркой, что, может быть, только конкуренции с вами, русскими, они не выдерживают, а так… Пожил бы я с французами, затосковал бы по немцам. Французы, узнав, откуда ты, еще имеют обыкновение спрашивать: «Comment pouvez-vous vivre parmi ses Bosches?» («Ax, как вы можете жить среди этих бошей?») - таким тоном, как будто говорят: «Как вы можете одеваться у этого портного?» Помолчав, взглянув на меня, Шор прибавил, что точно так же пятьдесят лет назад говорили: «Как вы можете водиться с этими евреями?»
просто в Советском Союзе жены презренным фамилиям мужей гордо предпочитают звучные фамилии отцов.
Своим именем я обязан анимистическому обычаю евреев давать младенцу имя умершего родича.
Мое ближайшее окружение - провинциальные гении: поэты, художники, великие прозаики - как я, например. Ни один из нас ни капли не сомневался в том, что препятствовали нашему парижскому или нью-йоркскому триумфу исключительно советские погранвойска.
Короче говоря, литература требовала усилий, музыка же, как искусство истинно христианское, врачевала душу, не требуя ничего взамен.
толпа идеалистов под любым флагом к вечеру кончает еврейским погромом.
Я наблюдал за неким Шойбле - то был экстраординарный скупец, который к деньгам относился, как иные к хлебу. Всякий расход был для него глубоко нравственным переживанием, причем, добрый христианин, чужие копеечные убытки он принимал к сердцу так же близко, как и свои собственные.
Мой тезис: не Гитлер убил шесть миллионов евреев, а Вагнер сделал это его руками.
уподоблять эстетические ценности нравственным - то же, что вершить земной суд именем Бога (главное занятие ханжей).
Характеристическая звучность “Тристан-аккорда” (энгармонически равен малому септаккорду) - обобщение атмосферы всей оперы, романтического страстного томления». (Некоторые музыканты считают тристанов аккорд полууменьшенным септаккордом к двойной доминанте с задержанием. По замечанию Брайнина-Пассека, этот же аккорд встречается в ми-минорной прелюдии Шопена.) Во что обошелся нам этот аккордовый «лейтмотив», вернее, гармоническая последовательность, где тема страсти накладывается на тему томления, можно догадаться уже по названиям обеих музыковедческих работ, упомянутых в цитируемой выше заметке: «Романтическая гармония и ее кризис в “Тристане” Вагнера» и «Тристанов аккорд и кризис современного учения о гармонии». Вагнер покусился - причем с большим успехом - на святая святых европейского музыкального звучания: на тональность, на принцип «гармонического покаяния», выражаемого неизбежным разрешением диссонанса в консонанс, что является эстетическим эквивалентом победы добра над злом. Тем самым был подорван принцип «спасения», лежащий в основе христианской музыки
Антисемитизм - чувство общечеловеческое. В этом, наверное, что-то есть. Почему нельзя не любить евреев? А вот убивать тех, кого не любишь, - это уж нельзя.
официанты с затаенной насмешкой подливали гостям вина - я не знаю, может, мне только чудится, что с насмешкой? Я в своей жизни не был лично знаком ни с одним официантом. О чем они думают? Так же пытаются влезть в мою шкуру (разумеется, не догадываясь, что и я, в сущности, род прислуги)? Или никаких классовых эмоций, клиент - и клиент. А как же психология, достоевщина? Их знаменитое умение разбираться с ходу в клиентах - зауважать одного, запрезирать другого? Или это только встречается…
(Со мной это всегда - и не со мною одним: сам - Израиль могу поносить последними словами, но попробуй то же самое сказать посторонний.)
Еврейство не есть какая-нибудь определенная черта или совокупность черт, оно - знак нашего смещения как относительно отдельных народов, так и всего человечества в целом (сдвинулась калька). Ergo, причины, по которым г-н Готлиб и г-н Дуби являются евреями, сокрыты не в них, а в тождественности этого смещения. Не будучи типом расовым, еврейский тип вырабатывается всякой нацией самостоятельно - как печенью вырабатывается желчь…»
И потому не верю в чьи-то попытки любой ценой помешать «денацификации» Кунце.
Нашу улицу разворотили. Не реже одного раза в полугодие в нее вгрызались отбойные молотки, она покрывалась траншеями, потом все засыпалось и асфальтировалось. В этой стране люди всегда что-то чинят.
Они, немцы, считают, что все можно сделать, если делать правильно, - а уж кому, как не им, делать все правильно. Это их немецкая логика: все изобретем, все изготовим. Не случайно немец слепо верит в надежность того, чем пользуется.
Вот тоже повод для германофобии - если кто их собирает. Люди здесь действительно сморкаются громче и чаще, а главное, самоуважительней, чем в иных краях
(Поймал себя на том, что ни разу не полюбопытствовал, зачем это было сделано. Конечно, разгадка и этого не за горами, раз известно, что было сделано… тогда меня это не волновало. Даже сама постановка вопроса казалась нелепой: что значит искать мотив - зло творит себя не задумываясь.)
На самом деле она понимает: Израиль и нацистская Германия - это не одно и то же. (Точка. Суждение окончательное, хотя и принятое не без колебаний. И на том спасибо.)