Сон
Рудольф Шнайдер
Сон
Я спал, и меня терзал мучительный сон. Когда я проснулся, сначала у меня было только ощущение огромного, бесконечно большого несчастья. Но тут я сразу вспомнил сон. Я увидел его с необычайной точностью и записал его так, как он мне приснился. - Я все думал только одно: нет, нет, этого не может быть, этого не должно быть, это невозможно. И я думал об этом без особой уверенности, почти умоляя. - Сон был такой:
Некто подошел ко мне и сказал: «Вставай и пойдем со мной, пора!» Я немедленно подчинился. Я понятия не имел, почему «пора», но у меня было ощущение, что все происходит по плану, так сказать, по предназначению и с необходимостью. Мой проводник неведомым образом отвел меня в необычное место. Мы сразу же там оказались, и я не знал, как это произошло, хотя чувствовал, что позади меня было какое-то движение. Мы хранили глубокое молчание, но меня это не удивило, и я даже не думал об этом.
Место, где мы оказались, показалось мне голым и пустынным, а также холодным, кажется, я даже замерз. Это был что-то вроде каменистой местности с разбросанными деревьями, но я не мог ее ясно разглядеть. Каждый раз, когда я хотел в внимательнее посмотреть на эту местность, она фактически расплывалась, и это меня очень мучило, вызывая головные боли и головокружение. Но там были люди, довольно много людей. Они что-то делали, но я не мог точно понять, что именно.
Я понял это позже. Внезапно мой проводник дал мне лук и стрелу и сказал: «Застрели-ка этого человека вон там, ну, знаешь, «просто так», «для развлечения», попробуй один раз. Возможно, ты вообще в него не попадешь, или лишь слегка его ранишь, вряд ли ты его убьешь, это практически невозможно, что бывает очень и очень редко.» - Мне было так страшно, что я не мог произнести ни слова, но все мое тело дрожало.
- Что с тобой, - продолжал мой проводник, - не притворяйся, ты дрожишь. - Просто попробуй один раз, тебе понравится. Вот посмотри, все это делают, - и он сделал круговое движение рукой. Я проследил глазами за его поднятой рукой и внезапно понял, что делают эти люди. Они расстреливали друг друга, в какой-то степени в полной тишине, все казалось очень спокойным. Очень близко ко мне стоял высокий, хорошо одетый мужчина, тщательно целившийся в кого-то, сидящего на земле на небольшом расстоянии от него. Судя по очертаниям, это была женщина. Я оцепенел. «Не будь дураком, - сказал мой провожатый, - если ты не хочешь делать это для развлечения, тогда просто скажи себе, что это необходимо, так оно и есть, ты в это поверишь, другие уже давно поверили. Попробуй это, наконец! Или застрели того ребенка вон там, может, это тебе больше понравится, видишь, у него еще ни одной раны, ты будешь первым; или тот, что там, он сильно истекает кровью, он еле может стоять, многие в него уже стреляли. Никто не поразил его так, как надо, но они умудрились нанести много этих маленьких ран. Скоро он погибнет. И видишь, вот одна, она еще очень молода, она мертва, но это случилось совсем недавно. Если бы мы пришли раньше, ты бы увидел стрелу, которая прикончила ее. Ей попали в шею, вот здесь, совсем мелкая рана, она ещё даже немного кровоточит, совсем мелкая рана, но она почти скончалась, так что этой мелочи бы хватило. Человек, который в нее попал, ничего плохого не замышлял, он сделал это «просто так», он ни в коем случае не хотел ее убивать, так что он совершенно невиновен и совсем не убивал ее. Виновен? Вообще никто не виноват, по крайней мере, так все говорят, и уже давно в это верят, они говорят, что виновата жизнь. Все они свободны от предрассудков, и у них есть свои отговорки: «Это борьба за существование», «это жизнь» и «это судьба, должно быть, так и должно было случиться». - А теперь не скучай, попробуй хоть раз выстрелить».
Я слышал все эти высказывания очень ясно, и я также видел с мучительной точностью те вещи, о которых он говорил, но казалось, как будто что-то внутри меня произносило эти слова, которым я напрасно сопротивлялся, как будто что-то вдруг внутри меня раскрылось, обнаружилось до ужасной ясности. Но я не принял эту ясность, которую я вдруг бесспорно увидел, по крайней мере, я не хотел принять ее, я боялся, все это было слишком отвратительно. Прежде всего, в первую очередь, я боялся себя, я боялся самого себя, вдруг сразу, уже во сне, я, конечно, определенно это знаю. «Нет, - крикнул я, и мой голос вырвался из моего горла, дрожа и задыхаясь, - никогда, никогда я не буду стрелять, никогда!» - Но когда я услышал эти искаженные звуки, меня охватило ужасное сомнение. Мой проводник посмотрел на меня, и я увидел то, что до сих пор оставалось скрытым от меня: он был красивым, красивым, усталым и печальным, бесконечно усталым и грустным. Внезапно мне захотелось заплакать, я чувствовал себя ужасно. Я судорожно сжал руки и закричал: «А если бы мне пришлось умереть!» - «Но, - сказал он, - и в тебя тоже будут стрелять, подумай об этом, посмотри туда!» Я быстро и в ужасе обернулся. Тут позади себя я увидел человека, которого я знал, которого я так хорошо знал, который был так близок, так тесно связан со мной. Я видел каждую морщинку на знакомом лице, глаза были прищурены, с гневным выражением лица, и этот человек целился в меня. Это определенно было самым худшим. Это, а также то, что в этот момент я распознал сон во сне, полностью позволило осмыслить и понять его за секунду. Теперь ты знаешь это, что-то сказало во мне, ты слышишь, теперь ты знаешь все навсегда, определенно, ты никогда не сможешь отныне сказать, что не знал. Я пошатнулся и закрыл лицо руками. Мой проводник поддержал меня и сказал очень тихо, как будто боялся, очень далеким голосом, который, казалось, снова исходил из меня: «А ты? А ты? - Нет-нет, не забывай, ну, правда, не забывай!» Потом я проснулся.
(Напечатано: Orchideengarten, 1919).