О кошках и детях и как хоронили Динку
Теодор ШтормО кошках и детях и как хоронили Динку
У нас в доме перебывало немало кошек. Ещё перед самой моей свадьбой один старый крестьянин принёс к нам в дом маленького котёнка, голубого, как кролик. Осторожно вынув его из своего платка, в который тот был укутан, крестьянин поставил его передо мной на стол и произнёс: «Вот я вам здесь принёс кое-что в приданое!»
Эту кошку с белым воротничком и белыми лапками мы назвали Манжетной Киской. Пока она была совсем маленькая, я сажал её себе за пазуху халата, так что наружу торчала только крошечная головка. Очень внимательно следили её глаза за тем, как пишет моё перо, весело скользящее туда и сюда под мелодичное мулыканье котёнка. Частенько, как бы желая обуздать моё излишнее усердие, она высовывала лапку и придерживала перо, заставляя меня приостановить писание и задуматься, благодаря чему в моих впоследствии напечатанных сочинениях появились некоторые задумчивые тире.
Однако, боюсь, что вследствие такого образа жизни сама Манжетная Киска стала слишком образованной. Дело в том, что она, когда как следует выросла и даже стала матерью нескольких миленьких, серых, как кролики, котят, то пожелала, как некая аристократка, иметь постоянно кормилицу для своих деток. Но поскольку соседские кошки соглашались лишь изредка брать на себя такую роль, то почти все её маленькие подобия погибли самым жалким образом. Лишь одного маленького белого котёнка она действительно воспитала. Когда он вырос, то получил кличку Белый Медведь за свой свирепый вид, хотя оказался на самом деле кошкой.
Потом, когда уже двое ребятишек весело носились по нашему дому и саду, у нас в хозяйстве уже было три кошки. А именно, кроме вышеназванных, ещё и сын Белого Медведя по кличке Чёрный Кот. Это был огромный буйный котище. Возможно, и герой, но, во всяком случае, чудовище, о котором только и можно было сказать, что он, особенно в чудные весенние дни, с душераздирающим ревом дрался со всеми соседскими котами, вечно носился повсюду с налитыми кровью глазами и разорванной шкурой, а кроме того ещё и кусал и царапал своих маленьких хозяев.
О бабушке же, Манжетной Киске, ставшей впоследствии весьма знаменитой, можно было бы много чего рассказать, но поскольку в той истории , которую я поведаю напоследок, она только и произнесёт одно единственное «мяу», отложим повествование о ней до более подходящего случая.
Но так случилось, что наша столь великолепно начавшаяся жизнь с тремя кошками самым плачевным образом нарушилась из-за разразившейся войны с датчанами. Оба моих парня, а также ещё и появившийся на свет третий мальчонка, вместе со мной и их мамой вынуждены были перебраться на чужбину, и хотя нас приняли там очень гостеприимно, в первые годы мы пережили мрачное бескошачье время.
Но у нас была няня по имени Анна. Её доброе круглое лицо всегда выглядело так, как будто она только что явилась с разгрузки торфа, а потому дети прозвали её Чёрная Анна. Однако завести кошку в снятом нами домике мы всё ещё не решались. Как вдруг (прошло уже три года) к нам заявился сам по себе некий хорошо воспитанный и ласковый нравом зверёк с белыми и чёрными пятнышками.
Что можно рассказать про этого котёнка? Ну, хотя бы про пирамиду.
Дело в том, что нашим подросшим ребятишкам обычный процесс отхода ко сну стал казаться слишком примитивным, поэтому они и придумали отправляться в постель верхом на Анне. Они усаживались к ней на плечи и болтали маленькими ножками. Но затем этот процесс стал ещё более величественным. Однажды вечером, когда открылись двери спальни, в гостиной появилась, для пожелания спокойной ночи, целая акробатическая пирамида: над крупной головой Чёрной Анны возвышалась головка поменьше смеющегося мальчишки, а над его головой - совсем маленькая головка котёнка, спокойно позволявшего держать себя за передние лапки и мурлыкавшего при этом громким и приятным голоском. Трижды объехала эта пирамида комнату, прежде чем отправиться спать.
Это было славным зрелищем, но закончилось всё смертью маленького котёнка. Ибо те приятные часы, которые ему разрешалось проводить в пуховой постели своего молодого друга в награду за службу, настолько его избаловали, что одним морозным зимним утром, когда он вздумал провести ночь за пределами дома, он замёрз до смерти в бане, где его и обнаружили наутро.
И снова настало спокойное бескошачье время.
Но ведь всегда можно найти выход из положения! Я прекрасно умел рисовать кошек - что я и делал! Конечно, лишь пером и чернилами. Но их вырезали из бумаги и тщательно раскрашивали тушью. Это были кошки всех пород и расцветок, сидящие и прыгающие, разгуливающие как на четырех, так и на двух лапах, кошки с мышкой в зубах и кошки с кувшином молока в лапе, кошки с котёнком и кошки с пёстрой птичкой. Но лучше всех получился серый кот важного вида с мохнатым и усатым лицом. В игровой комнате дети построили для него специальный дом из деревяшек и жилыми и парадными комнатами. На дом было потрачено много времени и труда. Поэтому-то он и получил особую привилегию на защиту от разрушительной щётки нашей кухарки, которой строго запретили его трогать. Дом получил название Отель Чёрной Анны, и Старый Господин, как вскоре стали называть серого кота, долго там прожил. Он редко покидал своё прекрасное жилище. Однако, имея вдоволь прислуги, он охотно собирал вокруг себя общество друзей и подруг. Начиналось большое веселье. Мы часто заглядывали внутрь домика через окошки. Всегда подавались жирные сливки в мисках, жареная колбаса и жареные жаворонки. Почётное место по правую руку от хозяина всегда занимала хорошенькая белая киска с красной ленточкой на шее. Была ли она какой-нибудь родственницей или даже дочкой хозяина, нам так и не удалось узнать.
Впрочем, за исключением такого рода праздников, Старый Господин вёл уединённую жизнь. Лишь изредка ему было угодно взглянуть из своего домика на игры детей, для каковой цели его Отель Чёрной Анны был весьма удобно расположен на подоконнике. Тогда дети толкали друг друга локтями и восклицали: «Смотрите! Смотрите! Старый Господин снова стоит у окна!»
Ему ещё предстояло отметить свой день рождения. К этому празднику, на который имели явиться все коты и кошки, я получил задание нарисовать поясной портрет именинника в натуральную величину. И в самом деле, утром в день именин этот портрет в широкой золотой рамке висел в зале Отеля.
Но всему приходит конец. Встав однажды утром, мы нашли его мёртвым в своей постели. То ли он съел слишком много лакомств накануне за ужином, то ли подошёл к концу установленный для него предел жизни, - ясно было только то, что перед нами лежала не более чем бренная оболочка, которую покинула душа.
Итак, мы оклеили и обили снаружи чёрной бумагой коробочку, соорудив гробик. Старый Господин был уложен туда и выставлен в большой зале Отеля, где на стенке висел ещё его портрет, изображавший покойного к полном расцвете сил.
Наконец, на каменном дворе, - увы, - садика у нас не было! - его опустили в вырытую могилку и плотно и навечно придавили тяжёлым камнем.
Но кому не интересно узнать, как выглядят мёртвые! Конечно же, через полгода Старого Господина извлекли из-под земли, обнаружили, что он обильно покрыт плесенью, пристально посмотрели на него с содроганием и затем ещё раз, теперь уже навсегда, похоронили.
Какое искупительное чувство заложено в похоронах для детей и стариков!
На родине, во времена Манжетной Киски, когда двое старших ребят ещё не износили первых рубах и когда для прогулок по большому саду при доме их ещё снабжали собственными «сапожками», в то счастливое время у нас в доме, кроме кошек, были и другие животные. Был ещё маленький пудель по имени Буба. К сожалению, несмотря на усилия ветеринаров, ему суждено было уйти от нас в раннем возрасте от щенячьей болезни. Ещё у нас был беленький кролик, которого звали Динкой, да ещё и белая голубка, безымянная, но которую, впрочем, вполне можно было бы назвать Беспёрой.
Прежде она жила в просторной голубятне на чердаке вместе с многочисленными прекрасными товарками, с петушиными хвостами и чёрными головками. Вылетая на вольные воздух, они весело кувыркались над зелёными садами. Но однажды ночью ворвалась куница, после чего в живых осталась только белая голубка. Чтобы ей не было так скучно в одинокой большой голубятне, она получила в товарищи кролика, который не покушался на её горох, а она сама была равнодушна к его листьям одуванчика, так что они жили как брат с сестрой в мире и согласии. Когда голубка возвращалась домой после полётов, Динка всегда радостно била задними лапками. Потом они играли в салки или прятки, а так как кролик очень здорово умел ловить, то получалось само собой, что кролик набивал себе полную пасть перьями своей подруги. Так и стала голубка Беспёрой, и ей приходилось летать лишь с огрызками перьев.
Однажды эти игры прекратились. Как-то утром ребятишки поднялись на голубятню и увидели, что беспёрая голубка летает вокруг, а Динка лежит мёртвая на полу, вытянув все четыре лапки.
Поспешно бросились дети вниз по лестнице, чтобы сообщить эту печальную новость. Я сидел в гостиной за чашкой чая, ни о чём подобном не подозревая.
Видимо, Динка смертельно подавилась голубиными перьями. Но в тот момент я об этом не подумал и сказал бесцеремонно: «Вот вы её и уморили голодом!»
Быть может, совесть у обоих была не совсем чиста? Но - Боже праведный! - какой же рёв подняли при этих моих словах парнишки! Не помогали никакие утешения и уговоры, слёзы текли потоком по их щекам.
Тут вошёл мой приятель доктор, который прекрасно играл на кларнете в старших классах школы. «Привет, - сказал он, - в чём дело, ребята?»
Глаза детей обратились к нему, и на целое мгновение рёв прекратился.
- Доктор! - воскликнул один из них с безутешным воплем. - Наша Динка умерла!
- Это мы её уморили голодом! - закричал другой.
И оба снова заревели с удвоенной силой.
- Ребята! - обратился к ним доктор. - Вашей Динки больше нет в живых. Но знаете что? Если кто-то умер, его надо похоронить.
Похоронить! Прозвучало волшебное слово. Рёв прекратился, слёзы были утёрты, и лица обоих ребят просветлели, как будто озарённые солнцем. Они тут же вылетели из комнаты и забрались на чердак. Вскоре они с радостными лицами возвратились с телом своей Динки. Один держал её за задние ноги, а другой за уши. Мы вышли вместе с ними в сад.
Когда мы проходили по широкой дорожке, нам навстречу попалась Манжетная Киска. «Мяу», - произнесла она, остановившись и посмотрев на нас.
Наша процессия встала, и дети тоже на неё посмотрели.
- Киска, - сказал младший, - наша Динка умерла.
Затем шествие возобновило свой путь, а киска выгнула горбом спину и прыгнула в нашу компанию, чтобы тоже принять участие в похоронах.
У доктора в руках уже была лопата. По зрелом размышлении было выбрано место у беседки, увитой жимолостью под нависающими над ней ветками вяза. Но тут меня служанка позвала в дом, и я предоставил одному доктору руководство нашей траурной процессией.
А в доме меня ждали совсем другие дела. Там был один человек, давший в долг деньги другому, оказавшемуся злостным неплательщиком. Кредитор не мог получить от него назад ни самой суммы, ни процентов. Мы с ним обсуждали добрых полчаса, как достать и то, и другое.
Когда я снова вышел в сад, доктора там уже не было. Тело умершей Динки тоже исчезло, а лопата была прислонена к забору. Оба же маленьких могильщика, конечно же, в своих сапожках, стояли на коленях рядом с беседкой из жимолости, а между ними был странно блестевший земляной холмик, который они ревностно натирали своими носовыми платками в красную клетку.
- Что вы там делаете? - спросил я, подойдя к ним. Ибо их действия были мне совершено непонятны.
Младший поднял голову.
- Папа, - сказал он, и его лицо сияло сильнее, чем солнце на небе, - мы полируем слюнями Динкину могилу.
На том и закончились эти приятные похороны.