Гадание
Педро Антонио де Аларкон
Гадание
I
Не знаю, в какой день августа 1816 года подъехал к дверям резиденции капитан-генерала Гранады некий потрёпанный и смешной на вид цыган лет шестидесяти от роду. По профессии он был стригальщик овец, а по фамилии или прозвищу Эредья. Всадник этот гарцевал верхом на мрачном дурно сложенном осле с торчащими рёбрами. Вся упряжь осла состояла в простой веревке, привязанной к шее. Как только внось прибывший слез со своего осла, он тут же предерзко заявил, что «желает видеть капитан-генерала».
Излишним будет распространяться о том, что подобная претензия вызвала, последовательно, отпор со стороны часового, смех ординарцев, сомнения и колебания адъютантов, прежде чем она была доведена до сведения светлейшего сеньора дона Эухеньо Портакарреро, графа де Монтихо, бывшего в ту пору капитан-генералом древнего королевства Гранады… Но поскольку этот высокопоставленный господин был человеком очень доброго нрава и много слышал об Эредья, прославившемся своими шутками, дурачествами и любовью к чужому имуществу… с позволения обманутого хозяина, то он приказал впустить цыгана.
В кабинет его превосходительства цыган вошёл, сделав два шага вперёд и один шаг назад, как он обычно поступал в серьёзных обстоятельствах, и, встав на колени, воскликнул:
- Да здравствует дева Мария и да здравствует Ваша милость, хозяин всего мира!
- Встань, прекрати мне льстить и скажи мне, что тебе нужно… - ответил граф с нескрываемой сухостью.
Эредья тоже принял серьёзный вид и произнёс весьма непринуждённо:
- Так что, сеньор, я пришёл за своей тысячей реалов.
- Какой тысячей реалов?
- Да за теми деньгами, что несколько дней назад были обещаны в объявлении тому, кто укажет приметы Паррóна.
- Что? Ты знаешь его?
- Нет, сеньор.
- Тогда…
- Но теперь я его знаю.
- Как?!
- Очень просто. Я его искал, я его нашёл, теперь сообщу вам его приметы и прошу взамен награду.
- Ты уверен в том, что встретил его? - воскликнул капитан-генерал с интересом, превосходящим его сомнения.
Цыган захохотал и ответил:
- Конечно, ваша милость, быть может, скажет: этот цыган, как все другие, хочет обмануть меня. Да поразит меня господь, если солгу! Вчера я видел Паррóна.
- Тебе известно, насколько важны твои слова? Тебе известно, что вот уже три года, как преследуют этого изверга, этого кровавого бандита, которого никто не знает в лицо и которого никому не довелось увидеть? Тебе известно, что каждый день он грабит в разных деревушках наших гор по несколько путников, которых он потом убивает со словами: «Мёртвые не говорят»? Только из-за этого ему удаётся избежать встречи с правосудием. Тебе известно, наконец, что увидеть Паррóна значит увидеть свою смерть?
Цыган снова засмеялся и сказал:
- А разве не извесно вашей милости, что то, чего не может сделать цыган, не может сделать никто в целом мире? Разве кто-нибудь знает, когда мы смеёмся или плачем по-настоящему? Ваша милость знает хоть какую-нибудь лису, которая могла перехитрить цыгана? Я повторяю, мой генерал, что я не только видел Паррóна, но и разговаривал с ним.
- Где?
- По дороге в Тосар.
- Докажи это.
- Слушайте, ваша милость. Вчера утром исполнилось восемь дней, как мы с моим ослом попали в руки разбойников. Они меня хорошенько связали и отвели по каким-то заколдованным ущельям до того места, где бандиты расположились лагерем. Ужасное подозрение мучило меня: А вдруг это люди Паррона? - то и дело спрашивал я себя. - Тогда мне нет спасения… Они меня убьют! Ведь этот изверг поклялся, что если кому-нибудь и удастся увидеть его личину, то больше он уже ничего не увидит!
Пока я предавался таким размышлениям, передо мной появился некий роскошно разодетый франт, который, хлопнув меня по плечу и весьма радушно улыбаясь, произнёс:
- Приятель! Я Паррон!
Не успел я это услышать, как тут же свалился навзничь. Бандит расхохотался.
Я поднялся совершенно ошарашенный, потом опустился на колени и заголосил на все лады:
- Да благословит бог твою душу, царь над людьми!.. Да кто же не узнал бы тебя по этой королевской осанке, которой господь тебя одарил! Ведь бывают же матери, награждённые такими достойными сыновьями! Господи! Позволь обнять тебя, сын мой! Да пусть я умру в недобрый час, если я, бедный цыган, не стремился повстречать тебя, чтобы погадать тебе и облобызать эту императорскую руку! Я тоже из таких же, как ты! Хочешь, я научу тебя менять мёртвых ослов на живых? Хочешь продавать своих старых кляч как молодых жеребцов? Хочешь, я научу мула французскому языку?
Граф Монтихо не мог сдержать улыбки… Потом он спросил:
- И что же ответил Паррон на всё это? Что он сделал?
- То же самое, что и ваша милость: он расхохотался от души.
- А ты?
- А я, сеньор, тоже смеялся, но по щекам моим текли слёзы, огромные, как апельсины.
- Дальше.
- Тогда он протянул мне руку и сказал: «Приятель, вы первый разумный человек, попавшийся мне в руки. Все остальные как сговорились, все стараются меня разжалобить, плачут, нудят и вообще глупо себя ведут, чем приводят меня в ужасное расположение духа. Только вам удалось меня рассмешить, и если бы не эти слёзы…
- Ах, сеньор, это я плачу от радости!
- Я вам верю. Черт меня побери, если я не рассмеялся в первый раз за последние семь или восемь лет! Правда, я и не плакал… Однако, поспешим. Эй, ребята!»
Не успел Паррон произнести эти слова, как в одно мгновение меня окружила куча ружей.
- Спаси меня господь! - начал я кричать.
- Остановитесь! - воскликнул Паррон. -Пока ещё до этого не дошло дело. Я вас позвал, чтобы спросить, что вы забрали у этого человека.
- Неосёдланного осла.
- А деньги?
- Три дуро и семь реалов.
- А теперь оставьте нас одних.
Все удалились.
- А теперь погадай мне, - воскликнул разбойник, протянув мне руку.
Я взял его руку в свою, мгновение подумал. Я знал, что можно говорить вполне формально, и произнёс со всей искренностью:
- Паррон! Рано или поздно, не важно, сохранишь ты мне жизнь или убьёшь меня, ты кончишь жизнь на виселице!
- Это-то я и сам знал. - Ответил бандит совершенно спокойно. - Скажи, когда это случится.
Я начал раздумывать. Этот человек, видимо, пощадит мою жизнь, а я завтра отправлюсь в Гранаду и донесу на него. Послезавтра его схватят… Потом вынесут приговор…
- Так ты спрашиваешь, когда это случится? - сказал я громко. - Тогда слушай: это произойдёт в следующем месяце!
Паррон задрожал. Я тоже, зная, что моё пророческое самолюбие может покинуть череп вместе с жизнью.
- Послушай, ты, цыган… - сказал Паррон очень медленно. - Ты останешься у меня в плену… Если в следующем месяце меня не повесят, то я сам повешу тебя! Это так же верно, как то, что повесили моего отца. А если я умру в этот срок, ты будешь свободен.
«Большое спасибо, - произнёс я мысленно. - Он меня прощает… после своей смерти!»
Я уже пожалел, что дал ему такой короткий срок.
На том мы и сговорились. Меня отвели в пещеру и заперли. Паррон сел на свою кобылу и ускакал в заросли.
- Ах, вот как… Теперь я понимаю! - воскликнул граф де Монтихо. - Паррона больше нет в живых, тебя отпустили на свободу, вот прочему ты знаешь, как он выглядит…
- Совсем наоборот, мой генерал! Паррон жив, и теперь-то наступает самый мрачный эпизод в моём рассказе.
II
Прошло восемь дней, в течение которых я так и не видел предводителя разбойников. Насколько я понял, он туда не возвращался с того дня, когда я гадал его судьбу. Такое случалось нередко, как мне рассказал один из моих стражей:
- Знайте, что наш атаман изредка отправляется в ад, откуда он возвращается только тогда, когда ему это вздумается. А мы и не знаем, что он поделывает в то время, когда его нет с нами так долго.
И вот, после моих настоятельных просьб и в награду за то, что я предсказал всем разбойникам, что их не повесят, и они доживут до спокойной старости, мне удалось от них добиться разрешения выходить по вечерам из пещеры, ибо в своём заключении я задыхался от жары.
Излишне будет упоминать, что меня привязывали к дереву и рядом со мной всегда были двое стражей.
Однажды часов в шесть вечера разбойники, выходившие на дело в тот день под командой помощника Паррона, вернулись в лагерь с одним человеком, связанным так, как принято рисовать на картинах нашего Спасителя Иисуса Христа. Это был бедный крестьянин-жнец, в возрасте от сорока до пятидесяти, чьи жалобные вопли разрывали душу.
- Верните мне мои двадцать дуро! - кричал он. - Знали бы вы, с каким трудом я их заработал! Всё лето я проработал под палящим солнцем!.. Всё лето вдали от моей деревни, жены и детей! Работая изо всех сил и отказываю себе во всём, мне удалось скопить эти деньги, которых нам хватило бы на будущую зиму… И теперь, возвращаясь к ним, чтобы обнять их и заплатить долги, в которые они, несчастные, влезли, чтобы прокормиться, неужели мне суждено лишиться этих денег, ведь для меня это целое состояние! Сжальтесь, сеньоры! Отдайте мне мои двадцать дуро! Отдайте ради мук девы Марии!
Взрыв хохота и насмешек был ответом бедному отцу семейства.
Я, привязанный к дереву, дрожал от гнева, ибо и мы, цыгане, люди семейные.
- Не валяй дурака, - воскликнул, наконец, один разбойник, обращаясь к жнецу. - Ты зря тратишь время, думая о деньгах, когда тебе надо бы подумать о более серьёзных вещах.
- Как это? - отозвался жнец, не понимая, что оставить детей без хлеба ещё не самое большое несчастье, которое может приключиться с человеком.
- Ты в руках Паррона!
- Паррона? Я его не знаю. Никогда не слышал этого имени! Я пришёл издалека. Я родом из Аликанте, а в Севилье нанялся жнецом.
- Знай же, дружище, что Паррон означает смерть. Всякому, кто попадётся к нам в руки, приходится умереть. Так что объяви о своём завещании за две минуты и препоручи душу господу за другие две минуты. Приготовиться! Прицелиться! У тебя осталось ещё четыре кинуты.
- Я хочу найти у вас сочувствие! Выслушайте, ради бога!
- Ну, говори.
- У меня шестеро детей... и несчастная... можно сказать, вдова, ибо я вижу, что умру... Я вижу по вашим глазам, что вы хуже зверей! Да, хуже! Потому что звери одной породы не пожирают друг друга. Ах, простите! Я сам не знаю, что говорю! Почтенные сеньоры, кто-нибудь из вас, возможно, и сам отец. есть ли среди вас отцы? Вам известно, что значит для шестерых детей провести зиму без хлеба? Вам известно, что значит для матери видеть, как на её глазах умирают дети со словами «я хочу кушать, , мне холодно…»? Сеньоры, мне нужна моя жизнь только ради них! Что для меня жизнь? Лишь цепь трудов и лишений! но мне нужно жить ради детей! Дети мои! Дети души моей!
И отец семейства распростёрся на земле, подняв лицо к разбойникам. Что это было за лицо! Оно напоминало лица святых, которых Нерон бросал на съедение тиграм, как говорят святые отцы в своих проповедях.
Бандиты почувствовали, как у них внутри что-то шевельнулось. Они посмотрели друг на друга… Поняв, что все думают одно и то же, один из них осмелился произнести это вслух…
- Что он сказал? - спросил капитан-генерал, глубоко тронутый этим рассказом.
- Он сказал: «О том, что мы с вами сделаем, ребята, никогда не узнает Паррон…»
- Нет, никогда не узнает… - пробормотали бандиты.
- Ступай себе, дружище! - воскликнул один из них, даже заплакав.
Я тоже сделал знак жнецу, чтобы он немедленно уходил.
Несчастный медленно поднялся.
- Быстро! Убирайся! - закричали все, повернувшись у нему спиной.
Жнец машинально протянул руку.
- Тебе, кажется, этого мало? - закричал один из них. - О деньгах своих и не мечтай! Иди, иди!.. Не искушай наше терпение!
Бедный отец семейства удалился с плачем и вскоре исчез из вида.
Прошло полчаса, которые разбойники уотребили на то, чтобьы поклясться друг другу никогда не сообщать Паррону, что они пощадили однуц из своих жертв. Но тут внезапно появился Паррон со жнецом на крупе его лошади.
Бандиты в страхе отпрянули.
Паррон очень медленно слез с лошади, отвязал своё двуствольное ружьё и, наведя его на своих товарищей, воскликнул:
- Негодяи! Изверги! Сам не знаю, почему я вас всех ещё не поубивал! Быстро! Отдайте этому человеку деньги, которые вы у него отняли!
Бандиты вытащили двадцать дуро и отдали жнецу, бросившемуся к ногам того, кого слушались разбойники и кто обладал таким добрым сердцем…
Паррон промолвил:
- Храни тебя бог! Если бы ты не подсказал, я бы никогда их не нашёл. Теперь вы видите, что напрасно мне не верили! Я выполнил своё обещание… Вот ваши двадцать дуро. Итак, идите!..
Жнец обнял его несколько раз и радостный пошёл прочь.
Но не прошёл он и пятидесяти шагов, как его благодетель снова позвал его.
Бедняга поспешил повернуться.
- Что прикажете? - спросил он, желая быть полезным тому, кто вернул счастье в его семью.
- Вы знаете Паррона? - спросил сам Паррон.
- Я его не знаю.
- Ты ошибаешься! Я Паррон.
Жнец застыл ошарашенный.
Паррон вскинул ружьё к плечу и выстрелил два раза в жнеца, упавшего на землю без движения.
- Будь ты проклят! - только и успел он произнести.
Несмотря на негодование, ослепившее меня, я заметил, что дерево, к которому я был привязан, слегка задрожало, а узы мои ослабли.
Одна из пуль, поразив жнеца, отлетела, попала в верёвку, которой я был привязан, и разорвала её.
Я сделал вид, что ничего не случилось, надеясь, что мне представится случай бежать.
Между тем Паррон держал речь перед своими, указывая на жеца:
- Теперь можете его ограбить. Вы идиоты! Канальи! Как вы могли спокойно отпустить этого человека, чтобы он разгуливал по большим дорогам и кричал во всю глотку! А если бы его встретил не я и не узнал бы от него обо всём, что произошло, а горные стрелки, то он рассказал бы им, где наше пристанище, как он рассказал мне, и мы бы сейчас все попали в тюрьму! Вот к чему приводит эта манера - грабить и не убивать! Однако хватит этих разговоров, заройте труп, чтобы не вонял.
Пока разбойники рыли могилу, а Паррон уселся закусить, повернувшись ко мне спиной, я потихоньку отходил от дерева и вскоре скрылся в ближайшем ущелье…
Уже наступила ночь. Пол её покровом я бросился бежать изо всех сил, пока при свете звёзд не углядел своего ослика, привязанного к дубу и мирно щипавшего травку.
Сев на него, я ехал без остановки, пока не прибыл сюда…
Поэтому, сеньор, дайте мне тысячу реалов, а я покажу, где прячется Паррон, у которого остались мои три с половиной дуро.
Цыган рассказал, как найти бандита, после чего получил обещанные деньги и вышел из резиденции капитан-генерала, где оставались поражённые услышанным граф де Монтихо и человек, рассказавший нам эти подробности.
Нам остаётся теперь только узнать, угадал или нет Эредья, когда предсказывал судьбу Паррону.
III
Прошло пятнадцать дней после рассказанных нами событий. Часов в девять утра множество праздного народа собралось на улице Сан Хуан де Дьос и частично на улице Сан Фелипе в тм же самом городе, чтобы полюбоваться на два отряда горных стрелков, собравшихся выступить в половине десятого на поиски Паррона, местоположение которого, а также его личные приметы и приметы его сообщников были теперь известны графу де Монтихо.
Собравшаяся публика проявила живейший интерес и волнение, когда наблюдала, с какой торжественностью солдаты прощались с родными и друзьями, отправляясь на столь важное дело. Вот сколько страху удалось нагнать Паррону на всё древнее королевство Гранаду!
- Вроде бы, уже пора строиться, - сказал один стрелок другому, - а я что-то не вижу капрала Лопеса…
- Клянусь, это странно, потому что он обычно приходит раньше всех, когда отправляемся на поиски Паррона, которого он страстно ненавидит!
- Так вы не знаете, что случилось? - вступил в разговор третий стрелок.
- Привет! Это наш новый товарищ… Ну, как тебе в нашем корпусе?
- Прекрасно! - ответил спрошенный.
Это был бледный человек, державшийся с большим достоинством, с которым плохо гармонировала форма простого солдата.
- Так что ты говорил? .. - спросил первый.
- Ах, да! Что капрал Лопес погиб… - ответил бледный стрелок.
- Что творишь, Мануэль? Этого не может быть! Сам видел сегодня утром Лопеса, как вижу тебя!
Тот, кого называли Мануэлем, холодно ответил:
- Дело в том, что полчаса назад его убил Паррон.
- Паррон? Где?
- Да здесь же! В Гранаде! На Куэста дель Перро нашли труп Лопеса.
Все замолкли, а Мануэль принялся насвистывать патриотическую песенку.
- Это будет уже одиннадцать стрелков за шесть дней! - воскликнул сержант. - Паррон решил истребить нас. Но как он попал в Гранаду? Разве мы не собираемся искать его в Сьерра де Лоха?
Мануэль перестал свистеть и заявил с привычным безразличием:
- Одна старуха, которая былп при этом, говорит, что, убив Лопеса, Паррон сказал, что если мы собираемся его искать, то будем иметь удовольствие его встретить…
- Дружище! Ты удивительно спокоен, ты говоришь о Парроне с каким-то презрением…
- А разве Паррон нечто большее, чем просто человек? - высокомерно ответил Мануэль.
- Строиться! - закричало одновременно несколько голосов.
Два отряда построились и начали перекличку.
В этот момент там случайно проходил цыган Эредья, остановившийся, как и все, посмотреть на великолепное войско.
Тут заметили, что Мануэль, новый стрелок, задрожал и отступил немного назад, как бы прячась за спины товарищей…
В то же время Эредья уставился, как завороженный, на Мануэля, потом вскрикнул, подпрыгнул, как укушенный змеёй, и бросился вниз по улице Сан Херонимо.
Мануэль вскинул карабин к плечу и прицелился в цыгана… Но другому стрелку удалось изменить направление выстрела, и пуля ушла в небо.
- Ты с ума сошёл! Мануэль сошёл с ума! Стрелок потерял рассудок! - закричало сразу множество наблюдавших эту сцену.
Офицеры, сержанты и крестьяне окружили его, яростно боровшегося, чтобы вырваться и убежать. Однако его скрутили превосходящими силами, обрушив на него потоки ругани, вопросов и оскорблений, на которые у него не удалось вырвать никакого ответа.
Между тем Эредья был схвачен на площади Университета прохожими, которые, увидев, что он бежит после раздавшегося выстрела, решили, что он преступник.
- Отведите меня к капитан-генералу! - кричал цыган. - Мне нужно поговорить с графом де Монтихо!
- Ни графа Монтихо, ни Христа во гробу! - отвечали ему поймавшие его. - Вон горные стрелки, уж они-то знают, что с тобой делать!
- Пусть так, мне всё равно!.. - ответил Эредья. - Но позаботьтесь о том, чтобы меня не убил Паррон!
- Какой Паррон? О чём он говорит?
- Пойдёмте и сами всё увидите.
С этими словами цыган позволил себя увести к командиру горных стрелков, которому он заявил, указывая на Мануэля:
- Мой командир! Вот Паррон, а я тот самый цыган, что пятнадцать дней назад сообщил графу де Монтихо его приметы!
- Паррон! Паррон схвачен! Стрелок оказался Парроном!.. - закричало множество голосов.
- В этом нет никакого сомнения, - говорил между тем командир, зачитывая приметы, полученные от капитан-генерала. - Ну, и дураками же мы оказались! Ну, кому бы пришла в голову идея искать предводителя разбойников среди стрелков, отправлявшихся на его поимку?
- Ну, и дурак же я! - воскликнул в то же время Паррон, глядя на цыгана глазами раненого льва. - Это единственный человек, которому я сохранил жизнь. Я заслужил того, что со мной случилось!
На следующей неделе Паррона повесили.
Итак, гадание цыгана исполнилось безошибочно…
Однако это (да будет сказано в виде достойного заключения) не означает, что вы должны верить в безупречность подобных предсказаний, так же, как это не означает, что подтвердилась истинность того правила, которое установил для себя Паррон, то есть правила убивать всех, кому привелось его встретить… Это означает только то, что пути Провидения неисповедимы для человеческого разума. Эта мысль, по-видимому, в высшей степени справедлива.
Гадание
I
Не знаю, в какой день августа 1816 года подъехал к дверям резиденции капитан-генерала Гранады некий потрёпанный и смешной на вид цыган лет шестидесяти от роду. По профессии он был стригальщик овец, а по фамилии или прозвищу Эредья. Всадник этот гарцевал верхом на мрачном дурно сложенном осле с торчащими рёбрами. Вся упряжь осла состояла в простой веревке, привязанной к шее. Как только внось прибывший слез со своего осла, он тут же предерзко заявил, что «желает видеть капитан-генерала».
Излишним будет распространяться о том, что подобная претензия вызвала, последовательно, отпор со стороны часового, смех ординарцев, сомнения и колебания адъютантов, прежде чем она была доведена до сведения светлейшего сеньора дона Эухеньо Портакарреро, графа де Монтихо, бывшего в ту пору капитан-генералом древнего королевства Гранады… Но поскольку этот высокопоставленный господин был человеком очень доброго нрава и много слышал об Эредья, прославившемся своими шутками, дурачествами и любовью к чужому имуществу… с позволения обманутого хозяина, то он приказал впустить цыгана.
В кабинет его превосходительства цыган вошёл, сделав два шага вперёд и один шаг назад, как он обычно поступал в серьёзных обстоятельствах, и, встав на колени, воскликнул:
- Да здравствует дева Мария и да здравствует Ваша милость, хозяин всего мира!
- Встань, прекрати мне льстить и скажи мне, что тебе нужно… - ответил граф с нескрываемой сухостью.
Эредья тоже принял серьёзный вид и произнёс весьма непринуждённо:
- Так что, сеньор, я пришёл за своей тысячей реалов.
- Какой тысячей реалов?
- Да за теми деньгами, что несколько дней назад были обещаны в объявлении тому, кто укажет приметы Паррóна.
- Что? Ты знаешь его?
- Нет, сеньор.
- Тогда…
- Но теперь я его знаю.
- Как?!
- Очень просто. Я его искал, я его нашёл, теперь сообщу вам его приметы и прошу взамен награду.
- Ты уверен в том, что встретил его? - воскликнул капитан-генерал с интересом, превосходящим его сомнения.
Цыган захохотал и ответил:
- Конечно, ваша милость, быть может, скажет: этот цыган, как все другие, хочет обмануть меня. Да поразит меня господь, если солгу! Вчера я видел Паррóна.
- Тебе известно, насколько важны твои слова? Тебе известно, что вот уже три года, как преследуют этого изверга, этого кровавого бандита, которого никто не знает в лицо и которого никому не довелось увидеть? Тебе известно, что каждый день он грабит в разных деревушках наших гор по несколько путников, которых он потом убивает со словами: «Мёртвые не говорят»? Только из-за этого ему удаётся избежать встречи с правосудием. Тебе известно, наконец, что увидеть Паррóна значит увидеть свою смерть?
Цыган снова засмеялся и сказал:
- А разве не извесно вашей милости, что то, чего не может сделать цыган, не может сделать никто в целом мире? Разве кто-нибудь знает, когда мы смеёмся или плачем по-настоящему? Ваша милость знает хоть какую-нибудь лису, которая могла перехитрить цыгана? Я повторяю, мой генерал, что я не только видел Паррóна, но и разговаривал с ним.
- Где?
- По дороге в Тосар.
- Докажи это.
- Слушайте, ваша милость. Вчера утром исполнилось восемь дней, как мы с моим ослом попали в руки разбойников. Они меня хорошенько связали и отвели по каким-то заколдованным ущельям до того места, где бандиты расположились лагерем. Ужасное подозрение мучило меня: А вдруг это люди Паррона? - то и дело спрашивал я себя. - Тогда мне нет спасения… Они меня убьют! Ведь этот изверг поклялся, что если кому-нибудь и удастся увидеть его личину, то больше он уже ничего не увидит!
Пока я предавался таким размышлениям, передо мной появился некий роскошно разодетый франт, который, хлопнув меня по плечу и весьма радушно улыбаясь, произнёс:
- Приятель! Я Паррон!
Не успел я это услышать, как тут же свалился навзничь. Бандит расхохотался.
Я поднялся совершенно ошарашенный, потом опустился на колени и заголосил на все лады:
- Да благословит бог твою душу, царь над людьми!.. Да кто же не узнал бы тебя по этой королевской осанке, которой господь тебя одарил! Ведь бывают же матери, награждённые такими достойными сыновьями! Господи! Позволь обнять тебя, сын мой! Да пусть я умру в недобрый час, если я, бедный цыган, не стремился повстречать тебя, чтобы погадать тебе и облобызать эту императорскую руку! Я тоже из таких же, как ты! Хочешь, я научу тебя менять мёртвых ослов на живых? Хочешь продавать своих старых кляч как молодых жеребцов? Хочешь, я научу мула французскому языку?
Граф Монтихо не мог сдержать улыбки… Потом он спросил:
- И что же ответил Паррон на всё это? Что он сделал?
- То же самое, что и ваша милость: он расхохотался от души.
- А ты?
- А я, сеньор, тоже смеялся, но по щекам моим текли слёзы, огромные, как апельсины.
- Дальше.
- Тогда он протянул мне руку и сказал: «Приятель, вы первый разумный человек, попавшийся мне в руки. Все остальные как сговорились, все стараются меня разжалобить, плачут, нудят и вообще глупо себя ведут, чем приводят меня в ужасное расположение духа. Только вам удалось меня рассмешить, и если бы не эти слёзы…
- Ах, сеньор, это я плачу от радости!
- Я вам верю. Черт меня побери, если я не рассмеялся в первый раз за последние семь или восемь лет! Правда, я и не плакал… Однако, поспешим. Эй, ребята!»
Не успел Паррон произнести эти слова, как в одно мгновение меня окружила куча ружей.
- Спаси меня господь! - начал я кричать.
- Остановитесь! - воскликнул Паррон. -Пока ещё до этого не дошло дело. Я вас позвал, чтобы спросить, что вы забрали у этого человека.
- Неосёдланного осла.
- А деньги?
- Три дуро и семь реалов.
- А теперь оставьте нас одних.
Все удалились.
- А теперь погадай мне, - воскликнул разбойник, протянув мне руку.
Я взял его руку в свою, мгновение подумал. Я знал, что можно говорить вполне формально, и произнёс со всей искренностью:
- Паррон! Рано или поздно, не важно, сохранишь ты мне жизнь или убьёшь меня, ты кончишь жизнь на виселице!
- Это-то я и сам знал. - Ответил бандит совершенно спокойно. - Скажи, когда это случится.
Я начал раздумывать. Этот человек, видимо, пощадит мою жизнь, а я завтра отправлюсь в Гранаду и донесу на него. Послезавтра его схватят… Потом вынесут приговор…
- Так ты спрашиваешь, когда это случится? - сказал я громко. - Тогда слушай: это произойдёт в следующем месяце!
Паррон задрожал. Я тоже, зная, что моё пророческое самолюбие может покинуть череп вместе с жизнью.
- Послушай, ты, цыган… - сказал Паррон очень медленно. - Ты останешься у меня в плену… Если в следующем месяце меня не повесят, то я сам повешу тебя! Это так же верно, как то, что повесили моего отца. А если я умру в этот срок, ты будешь свободен.
«Большое спасибо, - произнёс я мысленно. - Он меня прощает… после своей смерти!»
Я уже пожалел, что дал ему такой короткий срок.
На том мы и сговорились. Меня отвели в пещеру и заперли. Паррон сел на свою кобылу и ускакал в заросли.
- Ах, вот как… Теперь я понимаю! - воскликнул граф де Монтихо. - Паррона больше нет в живых, тебя отпустили на свободу, вот прочему ты знаешь, как он выглядит…
- Совсем наоборот, мой генерал! Паррон жив, и теперь-то наступает самый мрачный эпизод в моём рассказе.
II
Прошло восемь дней, в течение которых я так и не видел предводителя разбойников. Насколько я понял, он туда не возвращался с того дня, когда я гадал его судьбу. Такое случалось нередко, как мне рассказал один из моих стражей:
- Знайте, что наш атаман изредка отправляется в ад, откуда он возвращается только тогда, когда ему это вздумается. А мы и не знаем, что он поделывает в то время, когда его нет с нами так долго.
И вот, после моих настоятельных просьб и в награду за то, что я предсказал всем разбойникам, что их не повесят, и они доживут до спокойной старости, мне удалось от них добиться разрешения выходить по вечерам из пещеры, ибо в своём заключении я задыхался от жары.
Излишне будет упоминать, что меня привязывали к дереву и рядом со мной всегда были двое стражей.
Однажды часов в шесть вечера разбойники, выходившие на дело в тот день под командой помощника Паррона, вернулись в лагерь с одним человеком, связанным так, как принято рисовать на картинах нашего Спасителя Иисуса Христа. Это был бедный крестьянин-жнец, в возрасте от сорока до пятидесяти, чьи жалобные вопли разрывали душу.
- Верните мне мои двадцать дуро! - кричал он. - Знали бы вы, с каким трудом я их заработал! Всё лето я проработал под палящим солнцем!.. Всё лето вдали от моей деревни, жены и детей! Работая изо всех сил и отказываю себе во всём, мне удалось скопить эти деньги, которых нам хватило бы на будущую зиму… И теперь, возвращаясь к ним, чтобы обнять их и заплатить долги, в которые они, несчастные, влезли, чтобы прокормиться, неужели мне суждено лишиться этих денег, ведь для меня это целое состояние! Сжальтесь, сеньоры! Отдайте мне мои двадцать дуро! Отдайте ради мук девы Марии!
Взрыв хохота и насмешек был ответом бедному отцу семейства.
Я, привязанный к дереву, дрожал от гнева, ибо и мы, цыгане, люди семейные.
- Не валяй дурака, - воскликнул, наконец, один разбойник, обращаясь к жнецу. - Ты зря тратишь время, думая о деньгах, когда тебе надо бы подумать о более серьёзных вещах.
- Как это? - отозвался жнец, не понимая, что оставить детей без хлеба ещё не самое большое несчастье, которое может приключиться с человеком.
- Ты в руках Паррона!
- Паррона? Я его не знаю. Никогда не слышал этого имени! Я пришёл издалека. Я родом из Аликанте, а в Севилье нанялся жнецом.
- Знай же, дружище, что Паррон означает смерть. Всякому, кто попадётся к нам в руки, приходится умереть. Так что объяви о своём завещании за две минуты и препоручи душу господу за другие две минуты. Приготовиться! Прицелиться! У тебя осталось ещё четыре кинуты.
- Я хочу найти у вас сочувствие! Выслушайте, ради бога!
- Ну, говори.
- У меня шестеро детей... и несчастная... можно сказать, вдова, ибо я вижу, что умру... Я вижу по вашим глазам, что вы хуже зверей! Да, хуже! Потому что звери одной породы не пожирают друг друга. Ах, простите! Я сам не знаю, что говорю! Почтенные сеньоры, кто-нибудь из вас, возможно, и сам отец. есть ли среди вас отцы? Вам известно, что значит для шестерых детей провести зиму без хлеба? Вам известно, что значит для матери видеть, как на её глазах умирают дети со словами «я хочу кушать, , мне холодно…»? Сеньоры, мне нужна моя жизнь только ради них! Что для меня жизнь? Лишь цепь трудов и лишений! но мне нужно жить ради детей! Дети мои! Дети души моей!
И отец семейства распростёрся на земле, подняв лицо к разбойникам. Что это было за лицо! Оно напоминало лица святых, которых Нерон бросал на съедение тиграм, как говорят святые отцы в своих проповедях.
Бандиты почувствовали, как у них внутри что-то шевельнулось. Они посмотрели друг на друга… Поняв, что все думают одно и то же, один из них осмелился произнести это вслух…
- Что он сказал? - спросил капитан-генерал, глубоко тронутый этим рассказом.
- Он сказал: «О том, что мы с вами сделаем, ребята, никогда не узнает Паррон…»
- Нет, никогда не узнает… - пробормотали бандиты.
- Ступай себе, дружище! - воскликнул один из них, даже заплакав.
Я тоже сделал знак жнецу, чтобы он немедленно уходил.
Несчастный медленно поднялся.
- Быстро! Убирайся! - закричали все, повернувшись у нему спиной.
Жнец машинально протянул руку.
- Тебе, кажется, этого мало? - закричал один из них. - О деньгах своих и не мечтай! Иди, иди!.. Не искушай наше терпение!
Бедный отец семейства удалился с плачем и вскоре исчез из вида.
Прошло полчаса, которые разбойники уотребили на то, чтобьы поклясться друг другу никогда не сообщать Паррону, что они пощадили однуц из своих жертв. Но тут внезапно появился Паррон со жнецом на крупе его лошади.
Бандиты в страхе отпрянули.
Паррон очень медленно слез с лошади, отвязал своё двуствольное ружьё и, наведя его на своих товарищей, воскликнул:
- Негодяи! Изверги! Сам не знаю, почему я вас всех ещё не поубивал! Быстро! Отдайте этому человеку деньги, которые вы у него отняли!
Бандиты вытащили двадцать дуро и отдали жнецу, бросившемуся к ногам того, кого слушались разбойники и кто обладал таким добрым сердцем…
Паррон промолвил:
- Храни тебя бог! Если бы ты не подсказал, я бы никогда их не нашёл. Теперь вы видите, что напрасно мне не верили! Я выполнил своё обещание… Вот ваши двадцать дуро. Итак, идите!..
Жнец обнял его несколько раз и радостный пошёл прочь.
Но не прошёл он и пятидесяти шагов, как его благодетель снова позвал его.
Бедняга поспешил повернуться.
- Что прикажете? - спросил он, желая быть полезным тому, кто вернул счастье в его семью.
- Вы знаете Паррона? - спросил сам Паррон.
- Я его не знаю.
- Ты ошибаешься! Я Паррон.
Жнец застыл ошарашенный.
Паррон вскинул ружьё к плечу и выстрелил два раза в жнеца, упавшего на землю без движения.
- Будь ты проклят! - только и успел он произнести.
Несмотря на негодование, ослепившее меня, я заметил, что дерево, к которому я был привязан, слегка задрожало, а узы мои ослабли.
Одна из пуль, поразив жнеца, отлетела, попала в верёвку, которой я был привязан, и разорвала её.
Я сделал вид, что ничего не случилось, надеясь, что мне представится случай бежать.
Между тем Паррон держал речь перед своими, указывая на жеца:
- Теперь можете его ограбить. Вы идиоты! Канальи! Как вы могли спокойно отпустить этого человека, чтобы он разгуливал по большим дорогам и кричал во всю глотку! А если бы его встретил не я и не узнал бы от него обо всём, что произошло, а горные стрелки, то он рассказал бы им, где наше пристанище, как он рассказал мне, и мы бы сейчас все попали в тюрьму! Вот к чему приводит эта манера - грабить и не убивать! Однако хватит этих разговоров, заройте труп, чтобы не вонял.
Пока разбойники рыли могилу, а Паррон уселся закусить, повернувшись ко мне спиной, я потихоньку отходил от дерева и вскоре скрылся в ближайшем ущелье…
Уже наступила ночь. Пол её покровом я бросился бежать изо всех сил, пока при свете звёзд не углядел своего ослика, привязанного к дубу и мирно щипавшего травку.
Сев на него, я ехал без остановки, пока не прибыл сюда…
Поэтому, сеньор, дайте мне тысячу реалов, а я покажу, где прячется Паррон, у которого остались мои три с половиной дуро.
Цыган рассказал, как найти бандита, после чего получил обещанные деньги и вышел из резиденции капитан-генерала, где оставались поражённые услышанным граф де Монтихо и человек, рассказавший нам эти подробности.
Нам остаётся теперь только узнать, угадал или нет Эредья, когда предсказывал судьбу Паррону.
III
Прошло пятнадцать дней после рассказанных нами событий. Часов в девять утра множество праздного народа собралось на улице Сан Хуан де Дьос и частично на улице Сан Фелипе в тм же самом городе, чтобы полюбоваться на два отряда горных стрелков, собравшихся выступить в половине десятого на поиски Паррона, местоположение которого, а также его личные приметы и приметы его сообщников были теперь известны графу де Монтихо.
Собравшаяся публика проявила живейший интерес и волнение, когда наблюдала, с какой торжественностью солдаты прощались с родными и друзьями, отправляясь на столь важное дело. Вот сколько страху удалось нагнать Паррону на всё древнее королевство Гранаду!
- Вроде бы, уже пора строиться, - сказал один стрелок другому, - а я что-то не вижу капрала Лопеса…
- Клянусь, это странно, потому что он обычно приходит раньше всех, когда отправляемся на поиски Паррона, которого он страстно ненавидит!
- Так вы не знаете, что случилось? - вступил в разговор третий стрелок.
- Привет! Это наш новый товарищ… Ну, как тебе в нашем корпусе?
- Прекрасно! - ответил спрошенный.
Это был бледный человек, державшийся с большим достоинством, с которым плохо гармонировала форма простого солдата.
- Так что ты говорил? .. - спросил первый.
- Ах, да! Что капрал Лопес погиб… - ответил бледный стрелок.
- Что творишь, Мануэль? Этого не может быть! Сам видел сегодня утром Лопеса, как вижу тебя!
Тот, кого называли Мануэлем, холодно ответил:
- Дело в том, что полчаса назад его убил Паррон.
- Паррон? Где?
- Да здесь же! В Гранаде! На Куэста дель Перро нашли труп Лопеса.
Все замолкли, а Мануэль принялся насвистывать патриотическую песенку.
- Это будет уже одиннадцать стрелков за шесть дней! - воскликнул сержант. - Паррон решил истребить нас. Но как он попал в Гранаду? Разве мы не собираемся искать его в Сьерра де Лоха?
Мануэль перестал свистеть и заявил с привычным безразличием:
- Одна старуха, которая былп при этом, говорит, что, убив Лопеса, Паррон сказал, что если мы собираемся его искать, то будем иметь удовольствие его встретить…
- Дружище! Ты удивительно спокоен, ты говоришь о Парроне с каким-то презрением…
- А разве Паррон нечто большее, чем просто человек? - высокомерно ответил Мануэль.
- Строиться! - закричало одновременно несколько голосов.
Два отряда построились и начали перекличку.
В этот момент там случайно проходил цыган Эредья, остановившийся, как и все, посмотреть на великолепное войско.
Тут заметили, что Мануэль, новый стрелок, задрожал и отступил немного назад, как бы прячась за спины товарищей…
В то же время Эредья уставился, как завороженный, на Мануэля, потом вскрикнул, подпрыгнул, как укушенный змеёй, и бросился вниз по улице Сан Херонимо.
Мануэль вскинул карабин к плечу и прицелился в цыгана… Но другому стрелку удалось изменить направление выстрела, и пуля ушла в небо.
- Ты с ума сошёл! Мануэль сошёл с ума! Стрелок потерял рассудок! - закричало сразу множество наблюдавших эту сцену.
Офицеры, сержанты и крестьяне окружили его, яростно боровшегося, чтобы вырваться и убежать. Однако его скрутили превосходящими силами, обрушив на него потоки ругани, вопросов и оскорблений, на которые у него не удалось вырвать никакого ответа.
Между тем Эредья был схвачен на площади Университета прохожими, которые, увидев, что он бежит после раздавшегося выстрела, решили, что он преступник.
- Отведите меня к капитан-генералу! - кричал цыган. - Мне нужно поговорить с графом де Монтихо!
- Ни графа Монтихо, ни Христа во гробу! - отвечали ему поймавшие его. - Вон горные стрелки, уж они-то знают, что с тобой делать!
- Пусть так, мне всё равно!.. - ответил Эредья. - Но позаботьтесь о том, чтобы меня не убил Паррон!
- Какой Паррон? О чём он говорит?
- Пойдёмте и сами всё увидите.
С этими словами цыган позволил себя увести к командиру горных стрелков, которому он заявил, указывая на Мануэля:
- Мой командир! Вот Паррон, а я тот самый цыган, что пятнадцать дней назад сообщил графу де Монтихо его приметы!
- Паррон! Паррон схвачен! Стрелок оказался Парроном!.. - закричало множество голосов.
- В этом нет никакого сомнения, - говорил между тем командир, зачитывая приметы, полученные от капитан-генерала. - Ну, и дураками же мы оказались! Ну, кому бы пришла в голову идея искать предводителя разбойников среди стрелков, отправлявшихся на его поимку?
- Ну, и дурак же я! - воскликнул в то же время Паррон, глядя на цыгана глазами раненого льва. - Это единственный человек, которому я сохранил жизнь. Я заслужил того, что со мной случилось!
На следующей неделе Паррона повесили.
Итак, гадание цыгана исполнилось безошибочно…
Однако это (да будет сказано в виде достойного заключения) не означает, что вы должны верить в безупречность подобных предсказаний, так же, как это не означает, что подтвердилась истинность того правила, которое установил для себя Паррон, то есть правила убивать всех, кому привелось его встретить… Это означает только то, что пути Провидения неисповедимы для человеческого разума. Эта мысль, по-видимому, в высшей степени справедлива.