Верхом на ведре
Верхом на ведре
Уголь кончился; ведро пусто; совок бесполезен; печь дышит холодом; вся комната замерзла; перед окном деревья окоченели от инея; небо выставило серебряный щит против того, кто ищет у него помощи. Мне нужен уголь. Мне нельзя ведь замерзнуть. Позади - безжалостная печь, впереди - такое же небо, следовательно, я должен резво промчаться между ними посередине и попросить помощи у торговца углем. Но к моим обычным просьбам его чувства уже притупились. Мне нужно ему убедительно доказать, что у меня не осталось ни крупинки угля и что поэтому он для меня как солнце на небе. Я должен придти к нему как нищий, который хрипя от голода может скончаться прямо на пороге дома и которому поэтому хозяйская кухарка решает налить кофейной гущи. Поэтому торговец углем, пусть и сердясь в душе, но под влиянием заповеди “Не убий!” насыплет в ведро полный совок угля.
Сам мой приезд должен всё решить. Поэтому я отправляюсь верхом на ведре. Сидя на нём верхом, положив руки на его ручки как на настоящие поводья, я с трудом спускаюсь по ступеням лестницы. Но внизу моё ведро является во всём великолепии. Лежащие на песке верблюды не могли бы выглядеть прекраснее, когда они поднимаются, отряхиваясь, повинуясь посоху погонщика. По замерзшим переулкам оно скачет ровной рысью. Часто я вздымаюсь до уровня второго этажа, но ни разу не опускаюсь до уровня дверей. И чрезвычайно высоко я взмываю перед подвальным угольным складом, где глубоко внизу он, сидя за столом, жует и пишет. И чтобы выпустить наружу чрезмерный жар, он открыл двери настежь.
- Эй, хозяин! - кричу я хриплым от холода голосом, весь окутанный клубами пара от дыхания. - Послушайте, дайте мне немного угля. Моё ведро для угля настолько опустело, что я могу даже на нём ездить верхом. Будьте любезны, а уж я, как только смогу, вам заплачу.
Торговец прикладывает руку к уху:
- Я не ослышался? - спрашивает он через плечо у жены, сидящей с вязаньем перед печью. - Я не ослышался? Вроде бы это клиент.
- Ничего не слышу, - отвечает его жена, спокойно вдыхая и выдыхая и благодушно грея спину.
- О да! - кричу я. - Это я, ваш старый клиент. Я вам верен. Просто в данный момент я не при деньгах.
- Женщина, - говорит торговец, - там кто-то есть. Не мерещится же мне. Это, наверное, очень старый клиент, раз он умеет так меня тронуть за сердце.
- Да что с тобой, муженек? - отвечает его жена и прижимает свою работу к груди, оторвавшись от неё на миг. - Никого там нет. Переулок пуст, всех наших клиентов мы обслужили. На сегодня можно лавку закрыть и отдохнуть.
- Но я же сижу здесь на ведре, - кричу я, и неощутимо катятся у меня из глаз слёзы от холода. - Посмотрите же вверх. Вы сразу меня заметите. Я прошу только об одном совке угля. А если дадите два совка, то я буду вне себя от счастья. Других же всех клиентов вы обслужили. Ах, только бы услышать, как уголь стучит в ведре!
- Я иду, - говорит торговец. Он уже хочет подняться вверх по лестнице на своих коротеньких ножках, но жена его опережает, берет его крепко за руку и говорит:
- Ты останешься. Если ты такой упрямый, тогда пойду я. Вспомни о том, как ты вчера ночью сильно кашлял. А для дела, даже если ты его просто вообразил, ты готов забыть о жене и ребенке и пожертвовать своими легкими. Я пойду.
- Тогда расскажи ему обо всех сортах угля, которые есть у нас на складе, я крикну тебе, сколько какой стоит.
- Хорошо, - отвечает жена, поднимается по лестнице и выходит на улицу. Естественно, она сразу же меня замечает.
- Госпожа хозяйка! - кричу я ей, - Имею честь Вас приветствовать. Только один совок угля, вот сюда в ведро, я сам отвезу его домой. Только один совок самого плохого. Я конечно же расплачусь, но не сейчас, не сейчас.
Как странно звучат два слова “не сейчас”, и как обманчиво они сливаются с колокольным звоном, раздающимся как раз в этот момент от ближайшей церкви.
- Так что он хочет? - кричит торговец.
- Ничего! - отвечает его жена. - Никого здесь нет. Я ничего не вижу, ничего не слышу. Вот пробьёт шесть часов, и мы закрываемся. Ужасный холод. Вероятно, завтра у нас будет ещё больше работы.
Она ничего не видит и ничего не слышит. Но она отвязывает свой фартук и пытается меня отогнать этим фартуком. К сожалению, это ей удается. Мое ведро очень похоже на добрую верховую лошадь. Но на сопротивление сил у него нет. Уж очень оно легкое. Простой женский фартук заставляет его оторвать ноги от земли.
- Злодейка! - кричу я ей, а она, отвернувшись к своей лавке, полупрезрительно-полупримирительно помахивает рукой в воздухе. - Злодейка! Я просил всего лишь об одном совке самого плохого угля, а ты мне его не дала.
И с этими словами возношусь я в края ледяных гор и теряюсь там, откуда нет возврата.
Уголь кончился; ведро пусто; совок бесполезен; печь дышит холодом; вся комната замерзла; перед окном деревья окоченели от инея; небо выставило серебряный щит против того, кто ищет у него помощи. Мне нужен уголь. Мне нельзя ведь замерзнуть. Позади - безжалостная печь, впереди - такое же небо, следовательно, я должен резво промчаться между ними посередине и попросить помощи у торговца углем. Но к моим обычным просьбам его чувства уже притупились. Мне нужно ему убедительно доказать, что у меня не осталось ни крупинки угля и что поэтому он для меня как солнце на небе. Я должен придти к нему как нищий, который хрипя от голода может скончаться прямо на пороге дома и которому поэтому хозяйская кухарка решает налить кофейной гущи. Поэтому торговец углем, пусть и сердясь в душе, но под влиянием заповеди “Не убий!” насыплет в ведро полный совок угля.
Сам мой приезд должен всё решить. Поэтому я отправляюсь верхом на ведре. Сидя на нём верхом, положив руки на его ручки как на настоящие поводья, я с трудом спускаюсь по ступеням лестницы. Но внизу моё ведро является во всём великолепии. Лежащие на песке верблюды не могли бы выглядеть прекраснее, когда они поднимаются, отряхиваясь, повинуясь посоху погонщика. По замерзшим переулкам оно скачет ровной рысью. Часто я вздымаюсь до уровня второго этажа, но ни разу не опускаюсь до уровня дверей. И чрезвычайно высоко я взмываю перед подвальным угольным складом, где глубоко внизу он, сидя за столом, жует и пишет. И чтобы выпустить наружу чрезмерный жар, он открыл двери настежь.
- Эй, хозяин! - кричу я хриплым от холода голосом, весь окутанный клубами пара от дыхания. - Послушайте, дайте мне немного угля. Моё ведро для угля настолько опустело, что я могу даже на нём ездить верхом. Будьте любезны, а уж я, как только смогу, вам заплачу.
Торговец прикладывает руку к уху:
- Я не ослышался? - спрашивает он через плечо у жены, сидящей с вязаньем перед печью. - Я не ослышался? Вроде бы это клиент.
- Ничего не слышу, - отвечает его жена, спокойно вдыхая и выдыхая и благодушно грея спину.
- О да! - кричу я. - Это я, ваш старый клиент. Я вам верен. Просто в данный момент я не при деньгах.
- Женщина, - говорит торговец, - там кто-то есть. Не мерещится же мне. Это, наверное, очень старый клиент, раз он умеет так меня тронуть за сердце.
- Да что с тобой, муженек? - отвечает его жена и прижимает свою работу к груди, оторвавшись от неё на миг. - Никого там нет. Переулок пуст, всех наших клиентов мы обслужили. На сегодня можно лавку закрыть и отдохнуть.
- Но я же сижу здесь на ведре, - кричу я, и неощутимо катятся у меня из глаз слёзы от холода. - Посмотрите же вверх. Вы сразу меня заметите. Я прошу только об одном совке угля. А если дадите два совка, то я буду вне себя от счастья. Других же всех клиентов вы обслужили. Ах, только бы услышать, как уголь стучит в ведре!
- Я иду, - говорит торговец. Он уже хочет подняться вверх по лестнице на своих коротеньких ножках, но жена его опережает, берет его крепко за руку и говорит:
- Ты останешься. Если ты такой упрямый, тогда пойду я. Вспомни о том, как ты вчера ночью сильно кашлял. А для дела, даже если ты его просто вообразил, ты готов забыть о жене и ребенке и пожертвовать своими легкими. Я пойду.
- Тогда расскажи ему обо всех сортах угля, которые есть у нас на складе, я крикну тебе, сколько какой стоит.
- Хорошо, - отвечает жена, поднимается по лестнице и выходит на улицу. Естественно, она сразу же меня замечает.
- Госпожа хозяйка! - кричу я ей, - Имею честь Вас приветствовать. Только один совок угля, вот сюда в ведро, я сам отвезу его домой. Только один совок самого плохого. Я конечно же расплачусь, но не сейчас, не сейчас.
Как странно звучат два слова “не сейчас”, и как обманчиво они сливаются с колокольным звоном, раздающимся как раз в этот момент от ближайшей церкви.
- Так что он хочет? - кричит торговец.
- Ничего! - отвечает его жена. - Никого здесь нет. Я ничего не вижу, ничего не слышу. Вот пробьёт шесть часов, и мы закрываемся. Ужасный холод. Вероятно, завтра у нас будет ещё больше работы.
Она ничего не видит и ничего не слышит. Но она отвязывает свой фартук и пытается меня отогнать этим фартуком. К сожалению, это ей удается. Мое ведро очень похоже на добрую верховую лошадь. Но на сопротивление сил у него нет. Уж очень оно легкое. Простой женский фартук заставляет его оторвать ноги от земли.
- Злодейка! - кричу я ей, а она, отвернувшись к своей лавке, полупрезрительно-полупримирительно помахивает рукой в воздухе. - Злодейка! Я просил всего лишь об одном совке самого плохого угля, а ты мне его не дала.
И с этими словами возношусь я в края ледяных гор и теряюсь там, откуда нет возврата.