Учительница первая моя
Я не вспомнила про нее, когда в августе убиралась на могилах папы и бабушки, я не вспомнила про нее, когда заходила во двор родной школы, не вспомнила про нее даже 1 сентября.
У меня странная память. Ассоциативная. Я вспомнила про нее сегодня, когда у меня брали кровь из вены.
Я вспомнила лето после четвертого класса, очередной, миллионный, анализ после выписки из больницы, мое всегдашнее желание громко заплакать-заорать, чтобы медсестра перестала ковырять мои прыгающие от страха вены. Но в очереди в коридоре поликлинике сидит ОНА, нужно собраться и вытерпеть, стыдно. И я собрала свою волю в кулак и сжала губы. Молчала и терпела.
Мой миллионный анализ наконец-то оказался хорошим, я выздоровела.
А анализы крови моей учительницы наоборот становились все хуже и хуже.
Ей поставили страшный диагноз - цирроз.
И осенью 1976 года она умерла.
У нас, ее учеников 1972-1975 годов не осталось от нее почти ничего. Нет почему-то общих фотографий, заросла и почти затерялась на кладбище ее могилка, мы даже не знаем точной даты ее рождения.
Остались воспоминания и ее подпись на моих похвальных грамотах за 1-3 классы.
И дневник мой за первый класс не сохранился. Но я прекрасно помню как мне, отличнице, она поставила единицу за невыученное правило по русскому языку, а потом исправила ее на четверку. Любой первоклассник может исправить единицу на четверку так, что и незаметно будет. Но моя учительница специально исправила ее так, чтобы я получила урок на всю жизнь: жирная огромная единица и сверху малюсенькая и тонюсенькая четверка.
Я помню, что учительница была сухощавой и внешне, и внутри. У меня даже не возникало желания обнять ее или прижаться.
Но именно она принесла нам "Роман-газету" с книгой про Белого Бима. И мы несколько дней подряд читали по очереди вслух и переживали за собаку.
Я помню, как в мае 1973 пришла в школу после похорон папы, которого моя учительница хорошо знала.
После уроков Нина Степановна отвела меня в школьную столовую купила стакан чаю и малюсенькую шоколадку. Посадила меня за стол и ушла. И я, семилетняя девочка, поняла, что она меня жалеет, разделяет мое горе и не может или не хочет сказать это словами. И я была ей очень благодарна за это, а не за чай и шоколадку.
Честно говоря, я мало что помню из начальной школы. И похороны Нины Степановны не помню. Я помню, как мы с несколькими одноклассниками пришли к ней домой, когда она уже не вставала. Нина Степановна лежала вся пожелтевшая и усохшая. Мне она ничего не сказала, попросила, чтобы к ней зашла моя мама. Мама зайти не успела, учительница умерла, ей не было и шестидесяти.
Было время, когда я хотела стать учительницей. Потом передумала, закончила институт электронной техники и успела поработать на заводе.
Но я пришла в конце концов работать в школу, наверно, и потому, что у меня были замечательные учителя в школах и в институте.
А еще я всегда вспоминаю Нину Степановну, когда слышу песню: "Тебя с седыми прядками над нашими тетрадками учительница первая моя".