Кёнигсберг-Калининград: дети войны ( начало )
В июне прошлого года в Калининграде открылась фотовыставка Клаудии Хейнерманн,
посвященная детям Кёнигсберга, нашедшим приют после войны в сопредельной Литве.
Представьте, должно было пройти 72 года, чтобы тема детей-волчат перестала быть запретной.
Вы можете сами почитать истории жизни героев фотовыставки
http://www.klg.aif.ru/society/ih_nazyvali_volchatami_istorii_detey_kenigsberga_spasshihsya_ot_voyny
Можно почитать и русский перевод избранных глав книги Рут Лайзеровиц
Из Восточной Пруссии в Кириц. Волчата-дорога в Бранденбург
Оригинал на немецком
Предисловие
В апреле 1949 в Кирице - небольшом городке в округе Пригниц (федеральная земля Бранденбург, прим. перев.) возник "детский городок". Дети и подростки, приехавшие сюда из Пинова, что в Укемарке (округ в Бранденбурге, прим. перев.), уже оставили за собой долгий и трудный путь. Лишь двумя годами раньше, осенью 1947 и 1948 года они прибыли из бывшей Восточной Пруссии, из Кёнигсберга, который теперь стал частью Калининградской области в Советской оккупационной зоне. Некоторые из них путешествовали тогда холодной осенью в неотапливаемых товарных вагонах, хотя поездки длились порой целую неделю. Ужасно отощавшие, завшивевшие, в обносках и часто больные, они наконец пересекали Одер и срочно отправлялись в карантинные лагеря. Однако этот шаг властей был обусловлен не только состоянием их здоровья. Большая часть немецкого населения не должна была узнать в каком состоянии прибыли эти люди, не только дети, но и множество взрослых, всего 100.000 человек, из региона, теперь принадлежавшего СССР. Вид и одежда транспортируемых ни в коем случае не должны были ассоциироваться с Советским Союзом, давая повод к возможным оскорбительным высказываниям по поводу советской действительности. Продолжавшиеся демонтажи оборудования, аресты бывших членов Социал-Демократической партии Германии (которые составляли конкуренцию и препятствовали объединению с КПГ - Коммунистической партией, прим. перев.) и прочие акции, аналогичные таким, как "Ossawakim“ (так называли организованный вывоз в СССР технического персонала из Германии на принудительные работы, проводившийся часто под крылом ОСАВИАХИМа, однако подготовка и проведение акций было в ведомстве НКВД, прим. перев.) - вывоз немецких техников и инженеров в СССР, повысили отрицательные настроения населения и ослабили позицию СЕПГ (Социалистическая Единая партия Германии, образованная в ГДР из оставшихся частей СДП и КПГ, прим. перев.), которую делали ответственной за все проблемы, связанные с советской оккупацией. Всякая непопулярная акция Советской военной администрации в Германии, бумарангом била по новой партии и принуждала каждого хвататься за любую возможность для того, чтобы укрепить влияние других партий и политических группировок, гарантировав их победы и присутствие.
Так, в циркуляре 9/46 Центрального комитета СЕПГ от 27.06.1946 говорилось: "От нас зависит то, станут ли переселенцы и репатрианты в своей основной массе нашими друзьями, или нашими противниками. Гражданские партии, объединяющие бывших нацистов, реакционеров и милитаристов, тоже всерьёз озабочены влиянием над этими людьми. И их победы, это наши поражения.."
Таким образом, власти Советской зоны оккупации придавали очень большое значение положительному образу победителей. И вокруг вновь прибывших и условиях их путешествия очень быстро соткали пелену молчания. Так и позже, когда дети стали взрослыми, их истории остались в рамках семейных воспоминаний. Эта сфера была тщательно закрыта, сообщения об окончании войны, о начале советской оккупации и о дальнейшей судьбе Кёнигсберга предавались забвению. Теперь никто и не знал о том, что эти дети когда-то назывались "волчатами" и что им пришлось мужественно и отчаянно сражаться с уничижительными, а часто и авантюрными обстоятельствами
Большинству детей, которые приехали в конце 40-х в Кириц, довелось не только пережить и увидеть невероятные вещи в Восточной Пруссии, но и пройти сложными, часто опасными дорогами Литвы. О литовской главе своих послевоенных приключений они никогда не рассказывали. Кто тогда знал, где эта Литва находится, если даже Восточная Пруссия уже осталась в далёком прошлом. В советские времена эта полоска земли была как будто стёрта. И кого могли интересовать истории, не вписывавшиеся в те времена и нравы, не совпадавшие с существовавшей в те времена действительностью. Эти истории, казалось, будут забыты навсегда. И только политические перемены начала 90-х и возвращение стран Балтии на политический небосклон, другими словами новоявленная доступность "мест происшествия" послевоенных историй, привели в известной степени к тому, что те, чей путь через Литву был только кратким, хотя и очень трагическим эпизодом в жизни, внезапно вновь пережили эти моменты так, как будто это было вчера. К этому надо добавить, что в начале 90-х в прессе начали появляться рассказы о тех, кто остался в Литве навсегда, бежав из Восточной Пруссии. Им не повезло в отчаянных попытках, отыскать родственников в Германии, к которым они могли бы переехать. Однако им удалось открыть свои судьбы общественности. Подобные сообщения в прессе и по телевидению привели к тому, что бывшие воспитанники детских домов внезапно оглянулись в своё прошлое и начали вспоминать.
Глава 1
В конце войны
Вплоть до лета 1944 Восточная Пурссия, самый восточный регион Рейха, слыла уголком, совершенно гарантированным от бомбёжек. Её называли "бомбоубежищем Германии", потому и были именно сюда эвакуированы многие школы, детские дома, женщины и дети со всей Германии и, в первую очередь, из соседних регионов. Ситуация внезапно изменилась тогда, когда летом 1944 года массивным налётам англо-американской авиации подвергся Кёнигсберг. Вскоре после этого, в октябре 1944, Восточной Пруссии достигли первые русские танки. Которые, однако, вскоре повернули обратно. Часть населения тогда эвакуировали, однако большинство женщин и детей осталось в Восточной Пруссии. От прежних беженцев они много слышали о налётах созников на центральную Германию и о крайне плохих условиях жизни, последовавших за этим. В связи с чем посчитали себя в большей безопасности в родной Восточной Пруссии. Затем последовал строжайший запрет на выезд, изданный гауляйтером, тогдашним предствителем власти в Восточной Пруссии. При этом бегством уже считались простые приготовления, такие как постройка повозки, например, или фургона. Начиная с поздней осени, фронт застыл в обманчивом спокойствии. В начале января 1945 советское наступление началось с удвоенной силой. И только теперь, в самую последнюю минуту, населению разрешили покидать места обитания. Однако эвакуация, подстёгиваемая самим Эрихом Кохом, гауляйтером Восточной Пруссии, началась слишком поздно. Необычайно морозная зима дополнительно осложнила бегство, увеличив число жертв. Наступление Красной Армии перерезало железнодорожное сообщение между Кёнигсбергом и центральной Германией. Большая часть местных жителей пыталась бежать на лошадях и повозках, построенных в неповоротливые колонны, так называемые "обозы". Семьи часто разделялись при бегстве, фургоны уходили под тонкий лёд Куршского залива, который представлял последний отчаянный путь бегства, родные и близкие тонули во время торпедных атак на корабли с беженцами в Балтийском море, а многочисленные младенцы и дети постарше замерзали насмерть в снегах. Бежавшее население и не подозревало о том, что покидает свою родину навсегда. Красная Армия быстро перерезала дорогу на Запад и уже в феврале 1945 года начался угон работоспособных взрослых, в том числе многих женщин, вглубь России. Оставшиеся в живых беженцы с обозов, которые попали под удары Красной Армии зимой и ранней весной 1945, возвращались в свои родные места, повинуясь приказам советских командиров, если ранее не были рекрутированы на принудительные работы. Иногда солдаты, не долго думая, просто расстреливали обозы, иногда отпускали всех на все четыре стороны, после того, как реквизировали лошадей и продовольствие. Советские военные требовали от мирных жителей возвращения на места проживания. "Война капут - домой!"
Крепость Кёнигсберг пала 9 апреля 1945 года.
Армия гнала мирное население из города, заставляя дни напролёт маршировать, а на ночь загоняя в какие-то окрестные амбары. Марши прерывались допросами, арестами и изнасилованиями. Через несколько дней населению разрешили вернуться домой, где люди обнаружили полностью разграбленный город со следами многочисленных пожаров (при всём моём уважении к мадам Лайзеровиц-Кибелка за её работу по возвращению из небытия восточно-прусских волчат, иногда она явно перегибает палку. И без пафосного вранья, судьбы детей трагически до слёз. А вот "маленькая ложь" рождает, как известно, большое недоверие. Прим. перев.) Жилье в более-менее хорошем состоянии было реквизировано оккупационной властью, немцы перебивались главным образом по подвалам. В 1945 году не работали ни водопровод, ни канализация, ни электроснабжение. Всё это было введено в строй лишь год спустя, хотя и в недостаточном объёме. В первое время после входа Красной Армии в Восточную Пруссию, здесь воцарился правовой вакуум, в котором совершались многочисленные превышения власти советскими военными. В тот период не было ни радио, ни газет. Почта тоже не работала в первый послевоенный год. Многие жители узнали о конце войны лишь летом 1945. Немецкому населению не было известно ничего конкретного о политическом положении в Германии и оно вынуждено было полагаться лишь на собственный жизненный опыт и слухи, распространявшиеся окрест. Таким образом, лишь немногие узнали о том, что 17 июля к началу конференции в Потсдаме, где должна была решиться судьба Кёнигсберга, советские пограничные части были подтянуты к линии Браунсберг (польск. Braniewo) - Выштитен (лит. Vistytis), сегодняшней южной границе Калининградской области, в результате чего регион был окончательно изолирован. В мае 1945 в качестве средства платежа был введён рубль, при этом немецкие деньги не подвергались регулярному обмену.
Именно в деревнях немцы больше всего были беззащитны перед мародёрствующими и грабящими солдатами, потому они чаще всего покидали свои одинокие дома и усадьбы и искали спасения в городах. Деревни, покинутые немцами после войны, стали не интересны и новым советским переселенцам. Постепенно они исчезли с географической карты.
В первый период совместного проживания, северная часть Восточной Пруссии находилась под военным управлением. Многочисленные солдаты и офицеры, демобилизовавшиеся сразу после окончания войны, выписывали сюда свои семьи, жён и детей. В сентябре 1945 была открыта первая русская школа. остававшаяся в тот учебный год и единственной. Таким образом, для детей местного немецкого населения в школьном 1945/46 году не было возможности учиться. Было очень сложно найти и постоянную работу. Однако продуктовые карточки полагались лишь тем, кто работал. Дети были занесены в регистрационные карточки матерей и получали по 200 граммов хлеба. В случае смерти, регистрационную карточку полагалось сдавать в комендатуру. Если умирала мать, то дети должны были икать другого взрослого, который вписал бы их в свою карточку, или, в зависимости от благосклонности властей, переригистрировал. Дети и старики, не имевшие работоспособного родственника, были предоставлены самим себе. Вскоре после окончания войны, это было очень опасно, пускаться в одиночку в путь. В любое время тебя на улице мог остановит военный патруль и отправить на принудительные работы, что однако не означало, что тебя будут и кормить. Направления на работу немецкое население получило сразу же после ввода Красной Армии. Обязанными считались все, начиная с 14-летнего возраста. Часто работали и более юные, чтобы получить хоть минимальный паёк. Военные части, расположенные в регионе, начали заводить свои подсобные хозяйства для обеспечения себя продовольствием, где и были заняты многочисленные принудительно-обязанные работники. Доходов от этого чаще всего не хватало не только военным, но и работникам тоже. В октябре 1945 военное руководство пересчитало население города Кёнигсберга. Число немцев осенью 1945 в общей сложности 59.120, составляло примерно половину всего немецкого населения во всём регионе, занятом русскими. 42.000 считались "неработоспособными". В эту категорию попадали не только дети и инвалиды, но и те, кто по тем или иным причинам не мог найти постоянной зарегистрированной работы, так как рынок труда к тому времени ещё не был организован. Многочисленные немецкие домработницы, учительницы музыки, портнихи, которые работали в семьях русских и плату часто получали натурой, будучи занятыми и по выходным дням, а также рыночные торговцы, табачные оптовики, сезонные рабочие, попали в число этих 42.000.
Глава 2
Прибытие переселенцев
Ранней весной 1946 советские комендатуры организовали так называемые "военные совхозы". При этом речь шла о бывших усадьбах, в которых стали хозяйничать, как смогли, местные жители под надзором военных. Такие хозяйства находились во всех округах. Недолго думая, военные переселили жителей деревень в совхозы, в первую очередь в восточной части региона, который совсем обезлюдел. Тот, у кого была хоть малейшая возможность, пытался избежать подобной принудительной работы, стараясь поселиться у литовской границы, поскольку там было лучше с пропитанием. Однако чаще всего, перед домом немецкого населения останавливался грузовик, солдаты принуждали женщин и детей (мужчин к тому времени практически не осталось) к погрузке и уезжали с ними в неизвестность. Таким образом мирные жители не имели никакой возможности для изъявления протеста.
В апреле 1946 был расселён Земланд (Калининградский полуостров, на юго-восточном побережье Балтийского моря. Здесь расположеня курорты Светлогорск, Зеленоградск и Пионерский, прим. перев.). Летом 1946 года должно было покинуть свои деревни немецкое население районов Гердауен (пос. Железнодорожный) и Хайлигенбайль (Мамоново), поскольку они находились во вновь созданной пограничной советской -польской зоне.
Приказания о выезде всегда предписывали покинуть места проживания в кратчайшие сроки. Военное управление постоянно предпринимало попытки выслать немецкое население Кёнигсберга в сельскую местность, таким образом сократив количество немцев в городе. Но снова и снова люди возвращались, вопреки всем указаниям, обратно в город. Военные и местные власти в совхозах даже изымали документы у работников, стараясь таким образом удержать их на местах. При этом, речь не шла о специально придуманных издевательствах. И в самом Советском Союзе сельское население не владело в то время паспортами, таким образом предотвращались попытки бегства из деревень.
В целом, лишь незначительная часть немцев после окончания войны жила в районе Кёнигсберга на прежних местах обитания и имела постоянное место жительства. Принудительное переселение в совхозы ещё больше послужило делу лишения этих людей корней и связей с родиной. К этому надо добавить травмы, полученные многими во время бегства, в связи с потерей близких, с насилием и прочими злоупотреблениями, которые им пришлось пережить. Многие жители Восточной Пруссии могли бы пожаловаться на потерю Родины, имущества и семьи одновременно. Эти психические потрясения не могли быть высказаны нигде и никому.
В то время, как дети ещё переживали беззаботные моменты в жизни, их матери переносили невиданные нагрузки. Физическое и психическое истощение связанное с трудностями бегства, вынесенное насилие, неизвестность и страх за судьбу мужчин и других родственников, в надежде на то, что они прежили окончание войны, все эти факторы привели множество женщин, в то время бывших ещё в расцвете лет, на грань отчаяния. Необычайно тяжёлая физическая работа и постоянная забота о выживании детей вели к частым заболеваниям, от которых они так и не смогли оправиться (напомню о послевоенной судьбе русских женщин, которые в отсутствие мужчин пахали так, в буквальном смысле слова на себе, что у них выпадали матки. Прим. перев.)
Чувство потери родины усилилось летом 1946 года, когда Кёнигсберг был переименован в Калининград. Переименованию предшествовало присоединение северной части Восточной Пруссии к Советскому Союзу, которое состоялось 7 апреля 1947 года. Таким образом регион теперь официально принадлежал СССР. Немцы даже не заметили, как военная власть сменилась гражданским управлением. В мае 1946 население пересчитали. В Кёнигсберге насчитали 45.120 немцев, во всей области 114.070, при этом речь идёт о приблизительных цифрах, так как не все немцы были зарегистрированы, то есть учтены. Число советских граждан в регионе к этому времени составлял 41.029.
Теперь стало так, что все структуры Восточной Пруссии во всех административных областях были согласованы на советский манер, что казалось, имеет смысл, но только при гарантии того, что район целиком будет заселён советскими гражданами. Летом 1946 года началась большая акция, как её описывали советские пропагандисты, "нового заселения региона". До ноября 1946 года сюда прибыло уже 11.657 семей, большая часть которых пустились в путешествие со старых мест проживания глубокой осенью. Что же заставило этих новых переселенцев покинуть свою "старую родину"?
Кроме молодых идеалистичных коммунистов приехало и множество колхозников из регионов, где свирепствовал голод. Другим вербовщики пообещали здесь золотые горы. Переселенцев завлекали кредитами и материальной помощью. Особый резонанс эти обещания вызвали у семей эвакуированных, которые знали, что их прежнее жильё разрушено. Здесь речь идёт главным образом о горожанах, которые не видели для себя "крестьянской перспективы", однако видели шанс на обновление своего существования в связи с предлагаемыми льготами.
При вербовке новые граждане не знали о том, что их будущая родина представляет из себя разрушенный войной регион, где всё ещё проживают немцы. К этому надо добавить, что обещания советских вербовщиков и государтственная поддержка, сильно перешагнули тогдашние возможности страны. Для расселения всех желающих, власти в свою очередь должны были выселить многочисленные немецкие деревни, где ещё жили люди, поскольку каждому из вновь прибывших гарантировалось жильё. Только осенью 1946 появилось примерно 300 деревень, заселённых исключительно переселенцами. Немцев перевезли в другие деревни. Существовали также смешанные русско-немецкие поселения.
Первые поселенцы прибыли поздней осенью 1946, когда уже невозможно было засевать поля. Зиму 1946/47, самую суровую в послевоенные годы, они встретили без всяких припасов. Уже 1 октября региональные власти сократили хлебный рацион для нетрудоспособных членов семей. Позже, зимой, уже вообще было нечего есть. Голодали в ту зиму все, и немцы и русские.К концу 1946 многие, главным образом немцы, потеряли работу. Чаще всего, их заменяли вновь приехавшие русские. В сельском хозяйстве зимой не стало ни работы, ни обеспечения, таким образом людей просто напросто уволили.
Большинство "аборигенов" кёнигсбергского региона вскоре после окончания войны было постоянно гонимо с места на место. И хотя эти немцы по-прежнему проживали в границах своего родного края, они уже чувствовали себя "перекати поле" бездомными и лишёнными всяких перспектив. Так у взрослых всё больше зрело желание навсегда покинуть Восточную Пруссию и уехать в Германию. Разумеется, граница к тому времени уже была "на замке" и лишь немногим удалось бежать через границу в пустых товарных вагонах. Однако постоянный вопрос, мучавший взрослых: "Когда, наконец, мы вернёмся в Рейх?", дети-сироты себе не задавали. У них просто не было представления о возможных родственниках в Германии, и слово "Рейх" они никак не связывали с надеждами на выезд.
Глава 3
Голод
Страшнее всего был голод. В основном плохое положение с продовольствием в Советском Союзе, косвенно отражалось и на восточно-прусском населении. Почему русские должны были давать немцам, которых они только что победили, больше еды, чем своим мирным жителям в разорённых войной регионах? Военное управление было готово ставить на довольствие лишь рабочую силу. Выражаясь языком того времени, немцев поделили на "специалистов" и "паразитов", на людей с "пригодными для использования" способностями и "бесполезных" едоков. Переживания голода остались в памяти каждого, кто перенёс его в то время. Сначала немцы пытались всё, что было им бесполезно или больше не нужно, выменять на продукты или продать. Среди русских переселенцев, приезжавших в Калининград часто с простыми деревянными сундуками, находились покупатели на всё - от полотенец и занавесок, до посуды. Все более-менее интересные предметы, включая украшения и ценности, голодавшие обменивали на продукты (интересно, а как же столь излюбленная тема о "грабежах русских" согласуется с этим утверждением?? Прим. перев.) В первые годы в сёлах находили также запасы, в подвалах и в буртах (хранилище для сельскохозяйственной продукции в полевых условиях, прим. перев.), часто заботливо приготовленные ещё зимой 44/45. Дети и подростки стали настоящими "искателями кладов". Они ползали среди развалин и руин домов, иногда находя там запасы съестного: сахар, муку, крупы, консервы и варенье. Но это было чистой удачей. В 1945 в развалинах ещё можно было найти многое, но позже каждый камешек был осмотрен многократно. А то, что уцелело под обломками, давно сгрызли крысы.
Голод - постоянное, мучительное, не ослабевающее чувство, забивающее всё остальное, доводил людей почти до безумия. Они ели всё, что могли найти: картофельные очистки, овощи, ворон, лошадиные трупы. В последних отчаянных попытках они ловили лягушек и птиц. Кошки и собаки, когда-то бродившие по округе, уже давно закончили свой земной путь в кастрюлях и котлах. Однако такое питание не могло насытить. Силы людей таяли. Голод ослабляет любого. Взрослые слабели быстрее, чем дети. Если умирали бабушки, матери и тётки, то дети должны были выживать сами. А шансов на это в оккупированной советской Восточной Пруссии было мало.
Дети думали только о еде и скреблись, как маленькие голодные зверьки в любую лавку и в любую дверь, откуда доносился запах еды, в любую рыночную палатку и в любой мусорный бак. В то время, весной 1946 года, все чаще стали звучать рассказы о Литве, соседней стране, где должно быть осталось продовольствие. До войны немецкие дети из Кёнигсберга практически ничего не слышали о Литве и никто не знал толком, где она находится. Теперь, в голодные времена, литовские крестьяне стали приезжать на рынки Восточной Пруссии и продавать хлеб и другие продукты. Часто литовцы немного говорили по-немецки и рассказывали умиравшим с голоду кёнигсбергцам, что в Литве можно наесться досыта.
Глава 4
Бегство на поезде
Прибалтийская республика Литва, c которой Восточная Пруссия граничит на севере и востоке, была занята Красной армией в 1945 году, к слову это было во-второй раз. Как это уже произошло в 1940, Литва вновь была присоединена к Советскому Союзу. И хотя и там были видны разрушения и последствия войны, однако нормальная жизнь продолжалась, несмотря ня присутствие оккупационных войск. Денег у литовских крестьян постоянно не хватало, но продукты в первые послевоенные годы, были. Таким образом они быстро начали продавать свои урожаи на рынках Восточной Пруссии, имея неплохой доход.
Советским органам власти не нравилась частная торговля продуктами, так как в их глазах это была спекулятивная деятельность, однако они мирились с её существованием, поскольку официальные мероприятия по снабжению продовольствием не покрывали даже самых минимальных потребностей. Продуктовых магазинов в деревнях тогда практически не было. В сельпо часто продавали только керосин, мыло и соль. Время от времени торговцы после рыночных дней, привозили немецких детей с собой в Литву, где предлагали, а порой и навязывали им свой ассортимент. В деревнях всё чаще оставались лишь старые люди, чьи дети уже давно покинули отчий дом, эмигрировали или погибли на войне. Они охотно заботились о найдёнышах, часто даже оплачивая посредников, привозивших им бездомных сирот. Когда же голод в Кёнигсбергском регионе стал всё сильнее, началось буквальное паломничество в Литву.
Это было непросто, покинуть Восточную Пруссию, занятую русскими войсками. Официально немцам не разрешалось выезжать в Литву, тем не менее, попытки совершали многие. Детей контролировали меньше и потому, в первую очередь, они собирались в дорогу, которая была не только длинной и нелёгкой, но и полной опасностей.
В те годы между Германией и Советским Союзом было налажено довольно оживлённое железнодорожное сообщение. Поезда с различным имуществом в качестве компенсаций, заполненные трофеями из Германии, приезжая в Кёнигсбергский район, переставлялись здесь немецкими рабочими на широкую русскую колею и ехали дальше в Россию через Литву. Кроме того, существовали и ежедневные пассажирские поезда, главным образом для нужд военных. Большинство тех, у кого не было денег на билет, пристраивались на поезде где-то снаружи. Они пытались использовать и товарные поезда, невзирая на погоду, во время дождей и морозов, устраивались на открытых платформах, на буферах между вагонами или в тормозных ящиках. Если детей замечали советские милиционеры, то чаще всего дело ограничивалось крепкими подзатыльниками, порой и красноармейцы сами наводили порядок, вышвыривая пассажиров, невзирая на последствия, из вагонов, спихивая с крыш, буферов и сцеплений товарных поездов (что-то она прямо зверей каких-то рисует из бойцов Красной Армии. Всяко бывало, конечно. Но мне вот вспоминается фильм "Александр Маленький". Кто не видел - посмотрите, очень рекомендую, прим. перев.) Никто не знает, сколько детей пустилось в путь. испытывая свою судьбу, никто не знает, сколько их в дороге погибло. Многие ездили каждую неделю, снабжая таким образом продуктами членов своих семей, оставшихся в Кёнигсберге. Другие совершали поездку лишь однажды. Для таких детей после смерти матери будущего в Восточной Пруссии уже не было. Жертвы этого вида путешествий - последней отчаянной попытки спастись из лап голода - навсегда останутся неподсчитанными.
Наиболее популярная трасса пролегала от Кёнигсберга через Инстербург (Черняховск) и Гумбинен (Гусев) в литовский Каунас. Другая дорога вела через Тильзит (Советск), Тауроген (Таураге) и север Литвы в Ригу.
Тот, кто ехал через Тильзит, должен был переправляться через Мемель (Неман). В первые два послевоенных года мосты ещё только восстанавливались. Дети переплывали реку на досках. Многие заплатили за это своими жизнями. Но таким образом путешествовали не только немецкие дети, много и русских бездомных ребятишек бродяжничало на поездах по просторам Советского Союза. Таким образом создавались удивительные и причудливые интернациональные компании странников.
Те, кто должен был обеспечивать пропитание родственникам, оставшимся в Кёнигсберге, чаше всего ездили по "литовской ветке", чтобы как можно скорее вернуться назад. Те, кто путешествовал сам по себе, старался покинуть пограничные районы и уезжал дальше. При этом мало кто имел при себе карту и лишь очень немногие обладали достаточными знаниями по географии. Большинство знало очень мало населённых пунктов, не умело читать надписи на кириллице и просто считало по пальцам количество проеханных станций. Таким образом, иногда случалось и так, что некоторые путешественники по незнанию уезжали совсем в другом направлении. Немецкие дети оказывались в Латвии, Эстонии, Белоруссии и даже на Украине. В те времена через Прибалтику катились волны беженцев и попрошаек, инвалидов и возвращавшихся с войны, это были оборванные, исхудавшие, оголодавшие создания.
Глава 5
Пути-дороги в соседней стране
В Литве восточно-прусских детей, которых голод толкал в соседнюю страну, называли "вокейтукай" - маленькие немцы. Многие литовцы испытывали сочувствие к ним и видели в помощи голодавшим своеобразную форму протеста против ненавидимой русской оккупации. Хотя повсюду распространялись листовки, в которых было сказано, что приём и укрывательство немцев наказуемо (вообще-то детям было не место на литовских фермах в качестве работников, потому их и собирали, чтобы отправить в детские дома, где они могли пойти учиться, а не батрачить на хуторах, прим. перев.) "Калиниградские немцы", как официально стали называть жителей бывшей Восточной Пруссии, имели в Советской Литве статус иностранных граждан и вообще не могли в конце 40-х легально там находиться. Дети моложе 16 лет не имели никаких регистрационных документов, никаких бумаг и так просто "просачивались" через все указы и законы. Милиция их также задерживала намного реже, чем взрослых, находившихся в пути. Тесно заполненные крыши поездов и буфера между вагонами были тогда обычным делом. Проехав границу, они спрыгивали и разбредались по окрестностям, выпрашивая еду по деревням и хуторам.
Расстояния между населёнными пунктами были немалыми, в Литве было много отдельно стоящих усадеб. На песчаных дорогах встречались лишь повозки, запряжённые лошадьми. Так что дети бродили пешком по лесам в любую погоду. Когда они натыкались на военные патрули, чаще всего их арестовывали или избивали. Потому они старались любых людей в форме обходить стороной. Большой хутор на горизонте, однако, совсем не означал, что там дадут еду.
Подавали чаще всего именно менее состоятельные. Да и не каждый мог себе позволить быть постоянно щедрым, слишком много попрошаек ходило тогда в пограничных районах. В одних домах ежедневно варили ведро супа для прохожих, в других же просто спускали с цепи собаку. "Маленькие гитлеры", "фашисты", "фрицы" - такие ругательства были в ходу в те времена. Многие литовские крестьяне жили тогда, в сравнении с прежними условиями жизни детей из Кёнигсберга, скорее бедно. Дома были скудно обставлены, полы из утрамбованной глины. Часто в доме была лишь одна большая комната, в которой стояло несколько кроватей. Матрасы были только у богатых крестьян, бедняки спали на соломе. Дети зимой ночевали на широкой печи. Еда тоже была иной, чем в Восточной Пруссии. По утрам часто ели суп, это был суп из свёклы с капелькой сливок и затем картофельные оладьи или блинчики. В обед на стол часто подавали Кугелис (литовское национальное блюдо - картофельная бабка, прим. перев.) - картофельный пирог. На ужин семья ела молочный суп, все черпали ложками из одной большой миски. К началу весны у крестьян заканчивались зерновые, а новые ещё не созрели и тогда долгое время не было хлеба. В деревнях, расположенных вдоль железной дороги, ведущей в Восточную Прцуссию, многие дети быстро нашли пристанище. Ежедневная еда и крыша над головой для многих стали спасением. Однако последствия большого голода преодолеть было непросто. Можно было съесть хоть сколько, но насыщения не наступало, даже если ты выхлебал целое ведро супа. Часто оголодавшие дети вообще не могли переварить пищу. Однако, вопреки предостережениям, набрасывались на еду, которая для местных была вполне привычной, но их приводила на край гибели.
Особенно много детей оказалось в районе Каунаса. Здесь, во втором по величине городе Литвы, регулярно работали большие рынки, что давало достаточно возможностей для того, чтобы обменять последние пожитки из домашнего имущества на продукты, чтобы выпросить хлеба или наняться в работники к многочисленным крестьянам.
Жизнь в литовских городах в первые послевоенные годы не отличалась особенно благоприятными условиями; здесь было голодно, люди жили в тесноте а на вокзалах и в других общественных местах патрулировали наряды милиции. В то время как в деревнях приют могли найти целые семьи (беженцев), в городах приживались лишь отдельные маленькие немцы, в первую очередь девочки, которые зарабатывали на жизнь, ухаживая за детьми.
Снова и снова случалось так, что взрослые, в чьём сопровождении дети приехали из Восточной Пруссии, бросали их на рынке или просто забывали. Порой это были совершенно посторонние женщины, которые по пути в Литву брали с собой сирот в надежде, что может люди пожалеют их, поскольку шанс на выживание у несамостоятельных малышей в Калининградской области, практически был равен нулю. Нередко бывало, что и русские женщины из Восточной Пруссии, ехавшие за продуктами в соседний регион, брали с собой детей из знакомых им беспризорников, чтобы отдать в Литву. Случалось, что и немцы принимали к себе чужих детей для того, чтобы вызвать большую жалость и возможно заставить попрошайничать. Иногда происходило так, что взрослые просто выгоняли несовершеннолетних родственников, которые были лишними едоками, абсолютно не задумываясь о том, как дети должны жить дальше. Так и теряются во мраке их пути между рынками Каунаса, и не только там. Сколько разыгралось драм, сколько было несостоявшихся встреч на перекрёстках дорог, сколько облав на вокзалах, сколько детей потерялось, а сколько заплатило своими жизнями просто за то, что оказали сопротивление вору, пытавшемуся срезать плечевые ремни у рюкзака с продуктами. которые им так тяжело приходилось добывать.
Каждый немец, который был в состоянии, ехал из Кёнигсберга в Литву, чтобы добыть пропитание. Семьи, не имевшие направления на работу в северной части Восточной Пруссии, нелегально переселялись в другие места. Те же, кто обязан был работать, пытался всеми силами отдать детей хоть на время в Литву, порой даже за высокую плату. Некоторые потом часто навещали их, регулярно обмениваясь письмами через родных и знакомых, но многие матери были просто рады, что смогли избавиться от лишних ртов не мучаясь угрызениями совести.
В то время дети быстро стали предметом купли-продажи. На хуторах каждая пара рук была дорога. Те, у кого не было собственных детей, охотно брали на воспитание чужих, чтобы обеспечить себе поддержку на старости. Бездетность тогда считалась недостатком и потерей капитала. В селе было достаточно и еды и места, где можно было приклонить голову, летом в амбаре, а зимой - на печи. А любая пара рук находила себе занятие. Маленькие найдёныши начинали пасти гусей, позже им доверяли коров. Девочки помогали в домашнем хозяйстве и часто должны были присматривать за малолетними хозяйскими детьми. Нагрузки были большими, но для сирот из Восточной Пруссии важным тогда казалось лишь одно - ежедневная еда. Жизнь ограничивалась лишь самым необходимым для существования. Думать о будущем казалось детям просто нереальным. Сейчас речь шла лишь об одном - о выживании. Далеко не каждый, кто искал приюта и работы, находил их. Некоторые бродили по лесам многие месяцы. Малыши быстрее вызывали сочувствие, для подростков найти крышу над головой оказалось труднее. "За так" еду им не давали. Многие крестьяне были заинтересованы в дополнительной рабочей силе, но часто только на период сбора урожая. Кормить кого-то целый год, крестьянки не хотели.
Окончание читайте тут
посвященная детям Кёнигсберга, нашедшим приют после войны в сопредельной Литве.
Представьте, должно было пройти 72 года, чтобы тема детей-волчат перестала быть запретной.
Вы можете сами почитать истории жизни героев фотовыставки
http://www.klg.aif.ru/society/ih_nazyvali_volchatami_istorii_detey_kenigsberga_spasshihsya_ot_voyny
Можно почитать и русский перевод избранных глав книги Рут Лайзеровиц
Из Восточной Пруссии в Кириц. Волчата-дорога в Бранденбург
Оригинал на немецком
Предисловие
В апреле 1949 в Кирице - небольшом городке в округе Пригниц (федеральная земля Бранденбург, прим. перев.) возник "детский городок". Дети и подростки, приехавшие сюда из Пинова, что в Укемарке (округ в Бранденбурге, прим. перев.), уже оставили за собой долгий и трудный путь. Лишь двумя годами раньше, осенью 1947 и 1948 года они прибыли из бывшей Восточной Пруссии, из Кёнигсберга, который теперь стал частью Калининградской области в Советской оккупационной зоне. Некоторые из них путешествовали тогда холодной осенью в неотапливаемых товарных вагонах, хотя поездки длились порой целую неделю. Ужасно отощавшие, завшивевшие, в обносках и часто больные, они наконец пересекали Одер и срочно отправлялись в карантинные лагеря. Однако этот шаг властей был обусловлен не только состоянием их здоровья. Большая часть немецкого населения не должна была узнать в каком состоянии прибыли эти люди, не только дети, но и множество взрослых, всего 100.000 человек, из региона, теперь принадлежавшего СССР. Вид и одежда транспортируемых ни в коем случае не должны были ассоциироваться с Советским Союзом, давая повод к возможным оскорбительным высказываниям по поводу советской действительности. Продолжавшиеся демонтажи оборудования, аресты бывших членов Социал-Демократической партии Германии (которые составляли конкуренцию и препятствовали объединению с КПГ - Коммунистической партией, прим. перев.) и прочие акции, аналогичные таким, как "Ossawakim“ (так называли организованный вывоз в СССР технического персонала из Германии на принудительные работы, проводившийся часто под крылом ОСАВИАХИМа, однако подготовка и проведение акций было в ведомстве НКВД, прим. перев.) - вывоз немецких техников и инженеров в СССР, повысили отрицательные настроения населения и ослабили позицию СЕПГ (Социалистическая Единая партия Германии, образованная в ГДР из оставшихся частей СДП и КПГ, прим. перев.), которую делали ответственной за все проблемы, связанные с советской оккупацией. Всякая непопулярная акция Советской военной администрации в Германии, бумарангом била по новой партии и принуждала каждого хвататься за любую возможность для того, чтобы укрепить влияние других партий и политических группировок, гарантировав их победы и присутствие.
Так, в циркуляре 9/46 Центрального комитета СЕПГ от 27.06.1946 говорилось: "От нас зависит то, станут ли переселенцы и репатрианты в своей основной массе нашими друзьями, или нашими противниками. Гражданские партии, объединяющие бывших нацистов, реакционеров и милитаристов, тоже всерьёз озабочены влиянием над этими людьми. И их победы, это наши поражения.."
Таким образом, власти Советской зоны оккупации придавали очень большое значение положительному образу победителей. И вокруг вновь прибывших и условиях их путешествия очень быстро соткали пелену молчания. Так и позже, когда дети стали взрослыми, их истории остались в рамках семейных воспоминаний. Эта сфера была тщательно закрыта, сообщения об окончании войны, о начале советской оккупации и о дальнейшей судьбе Кёнигсберга предавались забвению. Теперь никто и не знал о том, что эти дети когда-то назывались "волчатами" и что им пришлось мужественно и отчаянно сражаться с уничижительными, а часто и авантюрными обстоятельствами
Большинству детей, которые приехали в конце 40-х в Кириц, довелось не только пережить и увидеть невероятные вещи в Восточной Пруссии, но и пройти сложными, часто опасными дорогами Литвы. О литовской главе своих послевоенных приключений они никогда не рассказывали. Кто тогда знал, где эта Литва находится, если даже Восточная Пруссия уже осталась в далёком прошлом. В советские времена эта полоска земли была как будто стёрта. И кого могли интересовать истории, не вписывавшиеся в те времена и нравы, не совпадавшие с существовавшей в те времена действительностью. Эти истории, казалось, будут забыты навсегда. И только политические перемены начала 90-х и возвращение стран Балтии на политический небосклон, другими словами новоявленная доступность "мест происшествия" послевоенных историй, привели в известной степени к тому, что те, чей путь через Литву был только кратким, хотя и очень трагическим эпизодом в жизни, внезапно вновь пережили эти моменты так, как будто это было вчера. К этому надо добавить, что в начале 90-х в прессе начали появляться рассказы о тех, кто остался в Литве навсегда, бежав из Восточной Пруссии. Им не повезло в отчаянных попытках, отыскать родственников в Германии, к которым они могли бы переехать. Однако им удалось открыть свои судьбы общественности. Подобные сообщения в прессе и по телевидению привели к тому, что бывшие воспитанники детских домов внезапно оглянулись в своё прошлое и начали вспоминать.
Глава 1
В конце войны
Вплоть до лета 1944 Восточная Пурссия, самый восточный регион Рейха, слыла уголком, совершенно гарантированным от бомбёжек. Её называли "бомбоубежищем Германии", потому и были именно сюда эвакуированы многие школы, детские дома, женщины и дети со всей Германии и, в первую очередь, из соседних регионов. Ситуация внезапно изменилась тогда, когда летом 1944 года массивным налётам англо-американской авиации подвергся Кёнигсберг. Вскоре после этого, в октябре 1944, Восточной Пруссии достигли первые русские танки. Которые, однако, вскоре повернули обратно. Часть населения тогда эвакуировали, однако большинство женщин и детей осталось в Восточной Пруссии. От прежних беженцев они много слышали о налётах созников на центральную Германию и о крайне плохих условиях жизни, последовавших за этим. В связи с чем посчитали себя в большей безопасности в родной Восточной Пруссии. Затем последовал строжайший запрет на выезд, изданный гауляйтером, тогдашним предствителем власти в Восточной Пруссии. При этом бегством уже считались простые приготовления, такие как постройка повозки, например, или фургона. Начиная с поздней осени, фронт застыл в обманчивом спокойствии. В начале января 1945 советское наступление началось с удвоенной силой. И только теперь, в самую последнюю минуту, населению разрешили покидать места обитания. Однако эвакуация, подстёгиваемая самим Эрихом Кохом, гауляйтером Восточной Пруссии, началась слишком поздно. Необычайно морозная зима дополнительно осложнила бегство, увеличив число жертв. Наступление Красной Армии перерезало железнодорожное сообщение между Кёнигсбергом и центральной Германией. Большая часть местных жителей пыталась бежать на лошадях и повозках, построенных в неповоротливые колонны, так называемые "обозы". Семьи часто разделялись при бегстве, фургоны уходили под тонкий лёд Куршского залива, который представлял последний отчаянный путь бегства, родные и близкие тонули во время торпедных атак на корабли с беженцами в Балтийском море, а многочисленные младенцы и дети постарше замерзали насмерть в снегах. Бежавшее население и не подозревало о том, что покидает свою родину навсегда. Красная Армия быстро перерезала дорогу на Запад и уже в феврале 1945 года начался угон работоспособных взрослых, в том числе многих женщин, вглубь России. Оставшиеся в живых беженцы с обозов, которые попали под удары Красной Армии зимой и ранней весной 1945, возвращались в свои родные места, повинуясь приказам советских командиров, если ранее не были рекрутированы на принудительные работы. Иногда солдаты, не долго думая, просто расстреливали обозы, иногда отпускали всех на все четыре стороны, после того, как реквизировали лошадей и продовольствие. Советские военные требовали от мирных жителей возвращения на места проживания. "Война капут - домой!"
Крепость Кёнигсберг пала 9 апреля 1945 года.
Армия гнала мирное население из города, заставляя дни напролёт маршировать, а на ночь загоняя в какие-то окрестные амбары. Марши прерывались допросами, арестами и изнасилованиями. Через несколько дней населению разрешили вернуться домой, где люди обнаружили полностью разграбленный город со следами многочисленных пожаров (при всём моём уважении к мадам Лайзеровиц-Кибелка за её работу по возвращению из небытия восточно-прусских волчат, иногда она явно перегибает палку. И без пафосного вранья, судьбы детей трагически до слёз. А вот "маленькая ложь" рождает, как известно, большое недоверие. Прим. перев.) Жилье в более-менее хорошем состоянии было реквизировано оккупационной властью, немцы перебивались главным образом по подвалам. В 1945 году не работали ни водопровод, ни канализация, ни электроснабжение. Всё это было введено в строй лишь год спустя, хотя и в недостаточном объёме. В первое время после входа Красной Армии в Восточную Пруссию, здесь воцарился правовой вакуум, в котором совершались многочисленные превышения власти советскими военными. В тот период не было ни радио, ни газет. Почта тоже не работала в первый послевоенный год. Многие жители узнали о конце войны лишь летом 1945. Немецкому населению не было известно ничего конкретного о политическом положении в Германии и оно вынуждено было полагаться лишь на собственный жизненный опыт и слухи, распространявшиеся окрест. Таким образом, лишь немногие узнали о том, что 17 июля к началу конференции в Потсдаме, где должна была решиться судьба Кёнигсберга, советские пограничные части были подтянуты к линии Браунсберг (польск. Braniewo) - Выштитен (лит. Vistytis), сегодняшней южной границе Калининградской области, в результате чего регион был окончательно изолирован. В мае 1945 в качестве средства платежа был введён рубль, при этом немецкие деньги не подвергались регулярному обмену.
Именно в деревнях немцы больше всего были беззащитны перед мародёрствующими и грабящими солдатами, потому они чаще всего покидали свои одинокие дома и усадьбы и искали спасения в городах. Деревни, покинутые немцами после войны, стали не интересны и новым советским переселенцам. Постепенно они исчезли с географической карты.
В первый период совместного проживания, северная часть Восточной Пруссии находилась под военным управлением. Многочисленные солдаты и офицеры, демобилизовавшиеся сразу после окончания войны, выписывали сюда свои семьи, жён и детей. В сентябре 1945 была открыта первая русская школа. остававшаяся в тот учебный год и единственной. Таким образом, для детей местного немецкого населения в школьном 1945/46 году не было возможности учиться. Было очень сложно найти и постоянную работу. Однако продуктовые карточки полагались лишь тем, кто работал. Дети были занесены в регистрационные карточки матерей и получали по 200 граммов хлеба. В случае смерти, регистрационную карточку полагалось сдавать в комендатуру. Если умирала мать, то дети должны были икать другого взрослого, который вписал бы их в свою карточку, или, в зависимости от благосклонности властей, переригистрировал. Дети и старики, не имевшие работоспособного родственника, были предоставлены самим себе. Вскоре после окончания войны, это было очень опасно, пускаться в одиночку в путь. В любое время тебя на улице мог остановит военный патруль и отправить на принудительные работы, что однако не означало, что тебя будут и кормить. Направления на работу немецкое население получило сразу же после ввода Красной Армии. Обязанными считались все, начиная с 14-летнего возраста. Часто работали и более юные, чтобы получить хоть минимальный паёк. Военные части, расположенные в регионе, начали заводить свои подсобные хозяйства для обеспечения себя продовольствием, где и были заняты многочисленные принудительно-обязанные работники. Доходов от этого чаще всего не хватало не только военным, но и работникам тоже. В октябре 1945 военное руководство пересчитало население города Кёнигсберга. Число немцев осенью 1945 в общей сложности 59.120, составляло примерно половину всего немецкого населения во всём регионе, занятом русскими. 42.000 считались "неработоспособными". В эту категорию попадали не только дети и инвалиды, но и те, кто по тем или иным причинам не мог найти постоянной зарегистрированной работы, так как рынок труда к тому времени ещё не был организован. Многочисленные немецкие домработницы, учительницы музыки, портнихи, которые работали в семьях русских и плату часто получали натурой, будучи занятыми и по выходным дням, а также рыночные торговцы, табачные оптовики, сезонные рабочие, попали в число этих 42.000.
Глава 2
Прибытие переселенцев
Ранней весной 1946 советские комендатуры организовали так называемые "военные совхозы". При этом речь шла о бывших усадьбах, в которых стали хозяйничать, как смогли, местные жители под надзором военных. Такие хозяйства находились во всех округах. Недолго думая, военные переселили жителей деревень в совхозы, в первую очередь в восточной части региона, который совсем обезлюдел. Тот, у кого была хоть малейшая возможность, пытался избежать подобной принудительной работы, стараясь поселиться у литовской границы, поскольку там было лучше с пропитанием. Однако чаще всего, перед домом немецкого населения останавливался грузовик, солдаты принуждали женщин и детей (мужчин к тому времени практически не осталось) к погрузке и уезжали с ними в неизвестность. Таким образом мирные жители не имели никакой возможности для изъявления протеста.
В апреле 1946 был расселён Земланд (Калининградский полуостров, на юго-восточном побережье Балтийского моря. Здесь расположеня курорты Светлогорск, Зеленоградск и Пионерский, прим. перев.). Летом 1946 года должно было покинуть свои деревни немецкое население районов Гердауен (пос. Железнодорожный) и Хайлигенбайль (Мамоново), поскольку они находились во вновь созданной пограничной советской -польской зоне.
Приказания о выезде всегда предписывали покинуть места проживания в кратчайшие сроки. Военное управление постоянно предпринимало попытки выслать немецкое население Кёнигсберга в сельскую местность, таким образом сократив количество немцев в городе. Но снова и снова люди возвращались, вопреки всем указаниям, обратно в город. Военные и местные власти в совхозах даже изымали документы у работников, стараясь таким образом удержать их на местах. При этом, речь не шла о специально придуманных издевательствах. И в самом Советском Союзе сельское население не владело в то время паспортами, таким образом предотвращались попытки бегства из деревень.
В целом, лишь незначительная часть немцев после окончания войны жила в районе Кёнигсберга на прежних местах обитания и имела постоянное место жительства. Принудительное переселение в совхозы ещё больше послужило делу лишения этих людей корней и связей с родиной. К этому надо добавить травмы, полученные многими во время бегства, в связи с потерей близких, с насилием и прочими злоупотреблениями, которые им пришлось пережить. Многие жители Восточной Пруссии могли бы пожаловаться на потерю Родины, имущества и семьи одновременно. Эти психические потрясения не могли быть высказаны нигде и никому.
В то время, как дети ещё переживали беззаботные моменты в жизни, их матери переносили невиданные нагрузки. Физическое и психическое истощение связанное с трудностями бегства, вынесенное насилие, неизвестность и страх за судьбу мужчин и других родственников, в надежде на то, что они прежили окончание войны, все эти факторы привели множество женщин, в то время бывших ещё в расцвете лет, на грань отчаяния. Необычайно тяжёлая физическая работа и постоянная забота о выживании детей вели к частым заболеваниям, от которых они так и не смогли оправиться (напомню о послевоенной судьбе русских женщин, которые в отсутствие мужчин пахали так, в буквальном смысле слова на себе, что у них выпадали матки. Прим. перев.)
Чувство потери родины усилилось летом 1946 года, когда Кёнигсберг был переименован в Калининград. Переименованию предшествовало присоединение северной части Восточной Пруссии к Советскому Союзу, которое состоялось 7 апреля 1947 года. Таким образом регион теперь официально принадлежал СССР. Немцы даже не заметили, как военная власть сменилась гражданским управлением. В мае 1946 население пересчитали. В Кёнигсберге насчитали 45.120 немцев, во всей области 114.070, при этом речь идёт о приблизительных цифрах, так как не все немцы были зарегистрированы, то есть учтены. Число советских граждан в регионе к этому времени составлял 41.029.
Теперь стало так, что все структуры Восточной Пруссии во всех административных областях были согласованы на советский манер, что казалось, имеет смысл, но только при гарантии того, что район целиком будет заселён советскими гражданами. Летом 1946 года началась большая акция, как её описывали советские пропагандисты, "нового заселения региона". До ноября 1946 года сюда прибыло уже 11.657 семей, большая часть которых пустились в путешествие со старых мест проживания глубокой осенью. Что же заставило этих новых переселенцев покинуть свою "старую родину"?
Кроме молодых идеалистичных коммунистов приехало и множество колхозников из регионов, где свирепствовал голод. Другим вербовщики пообещали здесь золотые горы. Переселенцев завлекали кредитами и материальной помощью. Особый резонанс эти обещания вызвали у семей эвакуированных, которые знали, что их прежнее жильё разрушено. Здесь речь идёт главным образом о горожанах, которые не видели для себя "крестьянской перспективы", однако видели шанс на обновление своего существования в связи с предлагаемыми льготами.
При вербовке новые граждане не знали о том, что их будущая родина представляет из себя разрушенный войной регион, где всё ещё проживают немцы. К этому надо добавить, что обещания советских вербовщиков и государтственная поддержка, сильно перешагнули тогдашние возможности страны. Для расселения всех желающих, власти в свою очередь должны были выселить многочисленные немецкие деревни, где ещё жили люди, поскольку каждому из вновь прибывших гарантировалось жильё. Только осенью 1946 появилось примерно 300 деревень, заселённых исключительно переселенцами. Немцев перевезли в другие деревни. Существовали также смешанные русско-немецкие поселения.
Первые поселенцы прибыли поздней осенью 1946, когда уже невозможно было засевать поля. Зиму 1946/47, самую суровую в послевоенные годы, они встретили без всяких припасов. Уже 1 октября региональные власти сократили хлебный рацион для нетрудоспособных членов семей. Позже, зимой, уже вообще было нечего есть. Голодали в ту зиму все, и немцы и русские.К концу 1946 многие, главным образом немцы, потеряли работу. Чаще всего, их заменяли вновь приехавшие русские. В сельском хозяйстве зимой не стало ни работы, ни обеспечения, таким образом людей просто напросто уволили.
Большинство "аборигенов" кёнигсбергского региона вскоре после окончания войны было постоянно гонимо с места на место. И хотя эти немцы по-прежнему проживали в границах своего родного края, они уже чувствовали себя "перекати поле" бездомными и лишёнными всяких перспектив. Так у взрослых всё больше зрело желание навсегда покинуть Восточную Пруссию и уехать в Германию. Разумеется, граница к тому времени уже была "на замке" и лишь немногим удалось бежать через границу в пустых товарных вагонах. Однако постоянный вопрос, мучавший взрослых: "Когда, наконец, мы вернёмся в Рейх?", дети-сироты себе не задавали. У них просто не было представления о возможных родственниках в Германии, и слово "Рейх" они никак не связывали с надеждами на выезд.
Глава 3
Голод
Страшнее всего был голод. В основном плохое положение с продовольствием в Советском Союзе, косвенно отражалось и на восточно-прусском населении. Почему русские должны были давать немцам, которых они только что победили, больше еды, чем своим мирным жителям в разорённых войной регионах? Военное управление было готово ставить на довольствие лишь рабочую силу. Выражаясь языком того времени, немцев поделили на "специалистов" и "паразитов", на людей с "пригодными для использования" способностями и "бесполезных" едоков. Переживания голода остались в памяти каждого, кто перенёс его в то время. Сначала немцы пытались всё, что было им бесполезно или больше не нужно, выменять на продукты или продать. Среди русских переселенцев, приезжавших в Калининград часто с простыми деревянными сундуками, находились покупатели на всё - от полотенец и занавесок, до посуды. Все более-менее интересные предметы, включая украшения и ценности, голодавшие обменивали на продукты (интересно, а как же столь излюбленная тема о "грабежах русских" согласуется с этим утверждением?? Прим. перев.) В первые годы в сёлах находили также запасы, в подвалах и в буртах (хранилище для сельскохозяйственной продукции в полевых условиях, прим. перев.), часто заботливо приготовленные ещё зимой 44/45. Дети и подростки стали настоящими "искателями кладов". Они ползали среди развалин и руин домов, иногда находя там запасы съестного: сахар, муку, крупы, консервы и варенье. Но это было чистой удачей. В 1945 в развалинах ещё можно было найти многое, но позже каждый камешек был осмотрен многократно. А то, что уцелело под обломками, давно сгрызли крысы.
Голод - постоянное, мучительное, не ослабевающее чувство, забивающее всё остальное, доводил людей почти до безумия. Они ели всё, что могли найти: картофельные очистки, овощи, ворон, лошадиные трупы. В последних отчаянных попытках они ловили лягушек и птиц. Кошки и собаки, когда-то бродившие по округе, уже давно закончили свой земной путь в кастрюлях и котлах. Однако такое питание не могло насытить. Силы людей таяли. Голод ослабляет любого. Взрослые слабели быстрее, чем дети. Если умирали бабушки, матери и тётки, то дети должны были выживать сами. А шансов на это в оккупированной советской Восточной Пруссии было мало.
Дети думали только о еде и скреблись, как маленькие голодные зверьки в любую лавку и в любую дверь, откуда доносился запах еды, в любую рыночную палатку и в любой мусорный бак. В то время, весной 1946 года, все чаще стали звучать рассказы о Литве, соседней стране, где должно быть осталось продовольствие. До войны немецкие дети из Кёнигсберга практически ничего не слышали о Литве и никто не знал толком, где она находится. Теперь, в голодные времена, литовские крестьяне стали приезжать на рынки Восточной Пруссии и продавать хлеб и другие продукты. Часто литовцы немного говорили по-немецки и рассказывали умиравшим с голоду кёнигсбергцам, что в Литве можно наесться досыта.
Глава 4
Бегство на поезде
Прибалтийская республика Литва, c которой Восточная Пруссия граничит на севере и востоке, была занята Красной армией в 1945 году, к слову это было во-второй раз. Как это уже произошло в 1940, Литва вновь была присоединена к Советскому Союзу. И хотя и там были видны разрушения и последствия войны, однако нормальная жизнь продолжалась, несмотря ня присутствие оккупационных войск. Денег у литовских крестьян постоянно не хватало, но продукты в первые послевоенные годы, были. Таким образом они быстро начали продавать свои урожаи на рынках Восточной Пруссии, имея неплохой доход.
Советским органам власти не нравилась частная торговля продуктами, так как в их глазах это была спекулятивная деятельность, однако они мирились с её существованием, поскольку официальные мероприятия по снабжению продовольствием не покрывали даже самых минимальных потребностей. Продуктовых магазинов в деревнях тогда практически не было. В сельпо часто продавали только керосин, мыло и соль. Время от времени торговцы после рыночных дней, привозили немецких детей с собой в Литву, где предлагали, а порой и навязывали им свой ассортимент. В деревнях всё чаще оставались лишь старые люди, чьи дети уже давно покинули отчий дом, эмигрировали или погибли на войне. Они охотно заботились о найдёнышах, часто даже оплачивая посредников, привозивших им бездомных сирот. Когда же голод в Кёнигсбергском регионе стал всё сильнее, началось буквальное паломничество в Литву.
Это было непросто, покинуть Восточную Пруссию, занятую русскими войсками. Официально немцам не разрешалось выезжать в Литву, тем не менее, попытки совершали многие. Детей контролировали меньше и потому, в первую очередь, они собирались в дорогу, которая была не только длинной и нелёгкой, но и полной опасностей.
В те годы между Германией и Советским Союзом было налажено довольно оживлённое железнодорожное сообщение. Поезда с различным имуществом в качестве компенсаций, заполненные трофеями из Германии, приезжая в Кёнигсбергский район, переставлялись здесь немецкими рабочими на широкую русскую колею и ехали дальше в Россию через Литву. Кроме того, существовали и ежедневные пассажирские поезда, главным образом для нужд военных. Большинство тех, у кого не было денег на билет, пристраивались на поезде где-то снаружи. Они пытались использовать и товарные поезда, невзирая на погоду, во время дождей и морозов, устраивались на открытых платформах, на буферах между вагонами или в тормозных ящиках. Если детей замечали советские милиционеры, то чаще всего дело ограничивалось крепкими подзатыльниками, порой и красноармейцы сами наводили порядок, вышвыривая пассажиров, невзирая на последствия, из вагонов, спихивая с крыш, буферов и сцеплений товарных поездов (что-то она прямо зверей каких-то рисует из бойцов Красной Армии. Всяко бывало, конечно. Но мне вот вспоминается фильм "Александр Маленький". Кто не видел - посмотрите, очень рекомендую, прим. перев.) Никто не знает, сколько детей пустилось в путь. испытывая свою судьбу, никто не знает, сколько их в дороге погибло. Многие ездили каждую неделю, снабжая таким образом продуктами членов своих семей, оставшихся в Кёнигсберге. Другие совершали поездку лишь однажды. Для таких детей после смерти матери будущего в Восточной Пруссии уже не было. Жертвы этого вида путешествий - последней отчаянной попытки спастись из лап голода - навсегда останутся неподсчитанными.
Наиболее популярная трасса пролегала от Кёнигсберга через Инстербург (Черняховск) и Гумбинен (Гусев) в литовский Каунас. Другая дорога вела через Тильзит (Советск), Тауроген (Таураге) и север Литвы в Ригу.
Тот, кто ехал через Тильзит, должен был переправляться через Мемель (Неман). В первые два послевоенных года мосты ещё только восстанавливались. Дети переплывали реку на досках. Многие заплатили за это своими жизнями. Но таким образом путешествовали не только немецкие дети, много и русских бездомных ребятишек бродяжничало на поездах по просторам Советского Союза. Таким образом создавались удивительные и причудливые интернациональные компании странников.
Те, кто должен был обеспечивать пропитание родственникам, оставшимся в Кёнигсберге, чаше всего ездили по "литовской ветке", чтобы как можно скорее вернуться назад. Те, кто путешествовал сам по себе, старался покинуть пограничные районы и уезжал дальше. При этом мало кто имел при себе карту и лишь очень немногие обладали достаточными знаниями по географии. Большинство знало очень мало населённых пунктов, не умело читать надписи на кириллице и просто считало по пальцам количество проеханных станций. Таким образом, иногда случалось и так, что некоторые путешественники по незнанию уезжали совсем в другом направлении. Немецкие дети оказывались в Латвии, Эстонии, Белоруссии и даже на Украине. В те времена через Прибалтику катились волны беженцев и попрошаек, инвалидов и возвращавшихся с войны, это были оборванные, исхудавшие, оголодавшие создания.
Глава 5
Пути-дороги в соседней стране
В Литве восточно-прусских детей, которых голод толкал в соседнюю страну, называли "вокейтукай" - маленькие немцы. Многие литовцы испытывали сочувствие к ним и видели в помощи голодавшим своеобразную форму протеста против ненавидимой русской оккупации. Хотя повсюду распространялись листовки, в которых было сказано, что приём и укрывательство немцев наказуемо (вообще-то детям было не место на литовских фермах в качестве работников, потому их и собирали, чтобы отправить в детские дома, где они могли пойти учиться, а не батрачить на хуторах, прим. перев.) "Калиниградские немцы", как официально стали называть жителей бывшей Восточной Пруссии, имели в Советской Литве статус иностранных граждан и вообще не могли в конце 40-х легально там находиться. Дети моложе 16 лет не имели никаких регистрационных документов, никаких бумаг и так просто "просачивались" через все указы и законы. Милиция их также задерживала намного реже, чем взрослых, находившихся в пути. Тесно заполненные крыши поездов и буфера между вагонами были тогда обычным делом. Проехав границу, они спрыгивали и разбредались по окрестностям, выпрашивая еду по деревням и хуторам.
Расстояния между населёнными пунктами были немалыми, в Литве было много отдельно стоящих усадеб. На песчаных дорогах встречались лишь повозки, запряжённые лошадьми. Так что дети бродили пешком по лесам в любую погоду. Когда они натыкались на военные патрули, чаще всего их арестовывали или избивали. Потому они старались любых людей в форме обходить стороной. Большой хутор на горизонте, однако, совсем не означал, что там дадут еду.
Подавали чаще всего именно менее состоятельные. Да и не каждый мог себе позволить быть постоянно щедрым, слишком много попрошаек ходило тогда в пограничных районах. В одних домах ежедневно варили ведро супа для прохожих, в других же просто спускали с цепи собаку. "Маленькие гитлеры", "фашисты", "фрицы" - такие ругательства были в ходу в те времена. Многие литовские крестьяне жили тогда, в сравнении с прежними условиями жизни детей из Кёнигсберга, скорее бедно. Дома были скудно обставлены, полы из утрамбованной глины. Часто в доме была лишь одна большая комната, в которой стояло несколько кроватей. Матрасы были только у богатых крестьян, бедняки спали на соломе. Дети зимой ночевали на широкой печи. Еда тоже была иной, чем в Восточной Пруссии. По утрам часто ели суп, это был суп из свёклы с капелькой сливок и затем картофельные оладьи или блинчики. В обед на стол часто подавали Кугелис (литовское национальное блюдо - картофельная бабка, прим. перев.) - картофельный пирог. На ужин семья ела молочный суп, все черпали ложками из одной большой миски. К началу весны у крестьян заканчивались зерновые, а новые ещё не созрели и тогда долгое время не было хлеба. В деревнях, расположенных вдоль железной дороги, ведущей в Восточную Прцуссию, многие дети быстро нашли пристанище. Ежедневная еда и крыша над головой для многих стали спасением. Однако последствия большого голода преодолеть было непросто. Можно было съесть хоть сколько, но насыщения не наступало, даже если ты выхлебал целое ведро супа. Часто оголодавшие дети вообще не могли переварить пищу. Однако, вопреки предостережениям, набрасывались на еду, которая для местных была вполне привычной, но их приводила на край гибели.
Особенно много детей оказалось в районе Каунаса. Здесь, во втором по величине городе Литвы, регулярно работали большие рынки, что давало достаточно возможностей для того, чтобы обменять последние пожитки из домашнего имущества на продукты, чтобы выпросить хлеба или наняться в работники к многочисленным крестьянам.
Жизнь в литовских городах в первые послевоенные годы не отличалась особенно благоприятными условиями; здесь было голодно, люди жили в тесноте а на вокзалах и в других общественных местах патрулировали наряды милиции. В то время как в деревнях приют могли найти целые семьи (беженцев), в городах приживались лишь отдельные маленькие немцы, в первую очередь девочки, которые зарабатывали на жизнь, ухаживая за детьми.
Снова и снова случалось так, что взрослые, в чьём сопровождении дети приехали из Восточной Пруссии, бросали их на рынке или просто забывали. Порой это были совершенно посторонние женщины, которые по пути в Литву брали с собой сирот в надежде, что может люди пожалеют их, поскольку шанс на выживание у несамостоятельных малышей в Калининградской области, практически был равен нулю. Нередко бывало, что и русские женщины из Восточной Пруссии, ехавшие за продуктами в соседний регион, брали с собой детей из знакомых им беспризорников, чтобы отдать в Литву. Случалось, что и немцы принимали к себе чужих детей для того, чтобы вызвать большую жалость и возможно заставить попрошайничать. Иногда происходило так, что взрослые просто выгоняли несовершеннолетних родственников, которые были лишними едоками, абсолютно не задумываясь о том, как дети должны жить дальше. Так и теряются во мраке их пути между рынками Каунаса, и не только там. Сколько разыгралось драм, сколько было несостоявшихся встреч на перекрёстках дорог, сколько облав на вокзалах, сколько детей потерялось, а сколько заплатило своими жизнями просто за то, что оказали сопротивление вору, пытавшемуся срезать плечевые ремни у рюкзака с продуктами. которые им так тяжело приходилось добывать.
Каждый немец, который был в состоянии, ехал из Кёнигсберга в Литву, чтобы добыть пропитание. Семьи, не имевшие направления на работу в северной части Восточной Пруссии, нелегально переселялись в другие места. Те же, кто обязан был работать, пытался всеми силами отдать детей хоть на время в Литву, порой даже за высокую плату. Некоторые потом часто навещали их, регулярно обмениваясь письмами через родных и знакомых, но многие матери были просто рады, что смогли избавиться от лишних ртов не мучаясь угрызениями совести.
В то время дети быстро стали предметом купли-продажи. На хуторах каждая пара рук была дорога. Те, у кого не было собственных детей, охотно брали на воспитание чужих, чтобы обеспечить себе поддержку на старости. Бездетность тогда считалась недостатком и потерей капитала. В селе было достаточно и еды и места, где можно было приклонить голову, летом в амбаре, а зимой - на печи. А любая пара рук находила себе занятие. Маленькие найдёныши начинали пасти гусей, позже им доверяли коров. Девочки помогали в домашнем хозяйстве и часто должны были присматривать за малолетними хозяйскими детьми. Нагрузки были большими, но для сирот из Восточной Пруссии важным тогда казалось лишь одно - ежедневная еда. Жизнь ограничивалась лишь самым необходимым для существования. Думать о будущем казалось детям просто нереальным. Сейчас речь шла лишь об одном - о выживании. Далеко не каждый, кто искал приюта и работы, находил их. Некоторые бродили по лесам многие месяцы. Малыши быстрее вызывали сочувствие, для подростков найти крышу над головой оказалось труднее. "За так" еду им не давали. Многие крестьяне были заинтересованы в дополнительной рабочей силе, но часто только на период сбора урожая. Кормить кого-то целый год, крестьянки не хотели.
Окончание читайте тут