Tertium non datur
По поводу ailoyros, Комбинат ритуальных услуг; pretre_philippe, Церковная общинность или дальнейшая индивидуализация: что впереди?.
Представляется вполне очевидным, что для Церкви возможны лишь два теоретически возможных способа существования. Либо - в хорошем смысле! - секта, оппозиционная "внешнему" социуму (хотя в идеале миссионерски к нему открытая), либо встроенный в него институт.
Предполагаемые при второй модели отсутствие, формальность или максимальная заниженность порога вхождения закономерно и неизбежно ведут к тому, что внутреннее иерархическое устройство из структуризации единого организма ("взаимно скрепляющие связи, дающие телу приращения для созидания себя в любви", Еф.4:16) превращается в стратификацию. Иными словами, порог вносится вовнутрь (подобно тому как в славянской традиции название "Царские врата" оказалось незаметно перенесено со входа из притвора храм на вход в алтарь), разделяя "клир" и "лаос" - в то время, как официально речь по прежнему идёт о делегировании "по жребию" осуществления царственного священства народа Божия (де-факто превратившегося в фикцию: "лаос" растворяется в "космосе", так что русское название "мир" оказывается очень даже уместным для описания этой новой реальности). Поскольку налицо обслуживающий персонал ("служители") и обслуживаемые, сии услуги оплачивающие, то и отношение к "церкви" как к комбинату ритуальных услуг с претензиями за качество обслуживания и защитой прав потребителей не только естественны, но и легитимны. По крайней мере, в современной общественной парадигме.
Другое дело, что, в принципе, столь же очевидно: из этих двух моделей право на существование имеет только одна. Первая. Образом второй во всех её исторических манифестациях, вернее, пределом её развития, является вавилонская блудница. Историческая эпоха, традиционно, хотя и несправедливо (в действительности Миланский эдикт закладывал скорее современные - и апостольские - принципы отделения религии от государства) называемая "константиновским периодом", создавала пищу для культивировании второй. Но прямо пропорционально степени секуляризации Церкви формируются структуры "сектантского" типа - монастыри и братства - восстанавливающие порог между Церковью и "космосом" для осуществления в себе модуса церковного бытия.
Эпоха эта ушла в историю (смею надеяться - навсегда), заложив основы новой общественной парадигмы, и Российская ПЦ вплотную подошла к осознанию необходимости её осмысления и рецепции ещё на Поместном соборе 1917-1918 гг., намеченные вехи которого будут во многом успешно развиты "парижской школой" (в основном уже в "американский" период), а у католиков реализованы на Втором Ватиканском соборе. Причины современного кризиса Церкви - в слишком робком движении по намеченному пути (а для сегодняшней РПЦ - фактическом отречении от него), слабом понимании безальтернативной необходимости перестройки по "сектантскому" образцу. С немалым скрипом введённая в РПЦ (хотя бы формально) обязательная предкрещальная катехизация и инициированный вопрос о частоте причащения и необходимом минимуме подготовки к нему (в сегодняшнем справедливо критикуемом виде, увы, вполне органичном и единственно возможном для наличной ситуации "комбината ритуальных услуг") виснут в воздухе без перестройки Церкви в Секту, которой она обязана быть по своей (человеческой) природе, при фактическом отсутствии (да и юридическом, по букве действующего Устава) приходского устройства и т.п.
Здесь, кстати, ответ на вопрос, также часто всплывающий в последнее время: справедливо ли говорить о сектантстве "сысоевцев" или, скажем, внутрикатолических традиционалистских движений. Действительно, признаки, которые обычно ассоциируются с "сектантскими" (в первую очередь, внутренняя организованность, пресловутая общинность, с неизбежностью капсулирующая от "большой Церкви"), им свойствены в меньшей степени чем их условным "антиподам" - "кочетковцам", католическим неокатехуменам. Но сектантство "антиподов" является сектантством самой Церкви, её природой, в том числе и определённая оппозиционность по отношению к "большой" (читай: "секуляризованной", "окомбиначенной") Церкви - та же, что у монашества и других форм "посвящённой жизни". Что же касается нынешних "традиционалистов" и неоохранителей, то их пафос - в ностальгии по "константиновской" модели Церкви, интегрированной в "мир", которая является не только антицерковной и антиевангельской, но и неосуществимой в современной реальности. То бишь эти движения являются сектантскими как по отношению к Церкви-Секте, так и по отношению к действительности.
Представляется вполне очевидным, что для Церкви возможны лишь два теоретически возможных способа существования. Либо - в хорошем смысле! - секта, оппозиционная "внешнему" социуму (хотя в идеале миссионерски к нему открытая), либо встроенный в него институт.
Предполагаемые при второй модели отсутствие, формальность или максимальная заниженность порога вхождения закономерно и неизбежно ведут к тому, что внутреннее иерархическое устройство из структуризации единого организма ("взаимно скрепляющие связи, дающие телу приращения для созидания себя в любви", Еф.4:16) превращается в стратификацию. Иными словами, порог вносится вовнутрь (подобно тому как в славянской традиции название "Царские врата" оказалось незаметно перенесено со входа из притвора храм на вход в алтарь), разделяя "клир" и "лаос" - в то время, как официально речь по прежнему идёт о делегировании "по жребию" осуществления царственного священства народа Божия (де-факто превратившегося в фикцию: "лаос" растворяется в "космосе", так что русское название "мир" оказывается очень даже уместным для описания этой новой реальности). Поскольку налицо обслуживающий персонал ("служители") и обслуживаемые, сии услуги оплачивающие, то и отношение к "церкви" как к комбинату ритуальных услуг с претензиями за качество обслуживания и защитой прав потребителей не только естественны, но и легитимны. По крайней мере, в современной общественной парадигме.
Другое дело, что, в принципе, столь же очевидно: из этих двух моделей право на существование имеет только одна. Первая. Образом второй во всех её исторических манифестациях, вернее, пределом её развития, является вавилонская блудница. Историческая эпоха, традиционно, хотя и несправедливо (в действительности Миланский эдикт закладывал скорее современные - и апостольские - принципы отделения религии от государства) называемая "константиновским периодом", создавала пищу для культивировании второй. Но прямо пропорционально степени секуляризации Церкви формируются структуры "сектантского" типа - монастыри и братства - восстанавливающие порог между Церковью и "космосом" для осуществления в себе модуса церковного бытия.
Эпоха эта ушла в историю (смею надеяться - навсегда), заложив основы новой общественной парадигмы, и Российская ПЦ вплотную подошла к осознанию необходимости её осмысления и рецепции ещё на Поместном соборе 1917-1918 гг., намеченные вехи которого будут во многом успешно развиты "парижской школой" (в основном уже в "американский" период), а у католиков реализованы на Втором Ватиканском соборе. Причины современного кризиса Церкви - в слишком робком движении по намеченному пути (а для сегодняшней РПЦ - фактическом отречении от него), слабом понимании безальтернативной необходимости перестройки по "сектантскому" образцу. С немалым скрипом введённая в РПЦ (хотя бы формально) обязательная предкрещальная катехизация и инициированный вопрос о частоте причащения и необходимом минимуме подготовки к нему (в сегодняшнем справедливо критикуемом виде, увы, вполне органичном и единственно возможном для наличной ситуации "комбината ритуальных услуг") виснут в воздухе без перестройки Церкви в Секту, которой она обязана быть по своей (человеческой) природе, при фактическом отсутствии (да и юридическом, по букве действующего Устава) приходского устройства и т.п.
Здесь, кстати, ответ на вопрос, также часто всплывающий в последнее время: справедливо ли говорить о сектантстве "сысоевцев" или, скажем, внутрикатолических традиционалистских движений. Действительно, признаки, которые обычно ассоциируются с "сектантскими" (в первую очередь, внутренняя организованность, пресловутая общинность, с неизбежностью капсулирующая от "большой Церкви"), им свойствены в меньшей степени чем их условным "антиподам" - "кочетковцам", католическим неокатехуменам. Но сектантство "антиподов" является сектантством самой Церкви, её природой, в том числе и определённая оппозиционность по отношению к "большой" (читай: "секуляризованной", "окомбиначенной") Церкви - та же, что у монашества и других форм "посвящённой жизни". Что же касается нынешних "традиционалистов" и неоохранителей, то их пафос - в ностальгии по "константиновской" модели Церкви, интегрированной в "мир", которая является не только антицерковной и антиевангельской, но и неосуществимой в современной реальности. То бишь эти движения являются сектантскими как по отношению к Церкви-Секте, так и по отношению к действительности.