это было до Москвы
Плацкартный вагон трясется и дребезжит подстаканниками. Два яруса полок заполнены людьми: они ужинают, выпивают за встречу, шепчутся и режутся в карты, жадно смакуя последние минуты тусклого лампового света.
Я очень люблю это время, когда за масляно-черными окнами движутся забытые поля, и можно просто молчать среди людского гула в заполненном до краев вагоне. Я сижу на нижней полке, поджав ноги и укутавшись в волосатое одеяло. Мне холодно. Можно было накинуть дубленку, но я повесила ее к окну и хитро зацепила за столик, чтоб не сильно дуло на постель.
У меня уже черный пояс по поездкам в плацкарте. За 6 лет я провела в пути 6 сотен часов. Я не маньяк и не путешественник. Просто так случилось, что родители сжалились над младшей дочкой и разрешили поступать туда, куда хочется - за 1000 километров от дома. Я привыкла к поездам и полюбила их. И пропахший углем железнодорожный перрон стал самым родным местом, где бы я ни была.
Я уехала во Владивосток.
Студенчества у меня почти не было. Сразу появилась работа: сначала за интерес, потом за деньги, а потом за то и другое вместе. Я работала на радио и на ТВ - лучшее место, чтобы быстро познакомиться с городом. Я узнавала Владивосток и упивалась им. После тихого советского быта он ошеломил меня суетой, свободой и невероятным умением всегда приводить человека к морю. Но самое странное - его люди. Это город неприкаянных людей. Они выпивали его по капле каждый день, и я смаковала вместе с ними. И полюбила этот грязный, пропахший йодом и японским выхлопом, смелый от безысходности и наглый от безнаказанности порт, суетной и пестрый, как китайский рынок. Он не терпел полумер - и я отдавалась ему без остатка.
А потом садилась в поезд и просто ехала. В конце концов, 28 часов в пути - не так и много, когда меняешь город раз в полгода.
- Домой едешь? - сосед по купе, помятый жизнью офицер, изображает живой интерес. Он уже выпил пару бутылок «Kozel», и теперь ему тоскливо. Я киваю.
- А я на службу. У вас служить буду. За мостом часть, знаешь?...
А дальше - детальное описание службы, тоски по дому, жене и сыну. И сын умница, в 4 года зайца руками поймал, и жена красавица, только за мужем в тайгу ехать отказалась…
Сейчас лучше молчать. Опять-таки, опыт научил слушать пьяных попутчиков так, что они, ошалев от радости, что кому-то интересны, рассказывают всю свою жизнь, а выговорившись, засыпают блаженным сном.
Я киваю, вставляю междометия, но уже почти не слушаю.
Я еду туда, где люди довольны тем, что есть. Я бы тоже была довольна, если б осталась там навсегда. Но я не осталась. Кто знает, что лучше.
Моя родина - Городок-на-Речке - пример советского монументализма в архитектуре и в жизни. Когда-то его строили всем Союзом, потом так же, всем Союзом, забыли. А люди так и живут - в Городе Юности, городе надежд и «Амурского вальса».
И там всегда все так просто-просто, как в детстве. И мешки пузатой от икры кеты в ванной, и сверхсекретные заводы, куда через двухметровую дыру в заборе мы лазили «на разведку», и зима. Бесконечная дальневосточная беззвучная зима.
Здесь прошли 18 лет моей жизни: детский сад, школа, художка и дача, дача, дача… Все как положено. Все как у всех. Не надо что-то доказывать и изобретать - все уже есть. Не выделяйся. И отдохни.
- Я ей говорю: «Отдохни»! Вот женщины все такие - клубы вам подавай, рестораны… Ну я ж не виноват, что переводят!... - офицер напротив от волнения даже привстал. Он смотрит на меня огромными глазами и, похоже, ждет ответа… Нет, заговорил снова, все больше и больше распаляясь.
Я осторожно озираюсь - на боковушке рядом престарелый мужчина, напряженно наблюдает за нами. Отмечаю: если что - он заступится. Но нет, офицер, выговорившись, садится назад и затихает. Просто наболело. Бывает.
Плацкарт опять погружается в свое.
За что люблю поезда - за безымянность. Можешь молчать, можешь рассказывать людям о себе. И что расскажешь, правду или неправду - никто и проверять не станет. А это так хорошо, особенно если рассказывать нечего. Да и что там? Родилась, училась, работала… Кем? Журналистом (и собеседник настораживается и начинает следить за словами). Смешно. Все как положено. Все как у людей. И этот год жизни, потерянный, смазанный год - тоже как у всех. С работой по трудовой книжке, средней зарплатой и необъяснимой тоской, от которой надо просто пойти и взять билет. Куда? Домой. А где дом?...
Офицер пригрелся под одеялом и засопел. Сначала взволнованно, вспоминая, наверное, неурядицы в семье, потом ровно. Заснул. А вместе с ним - весь вагон. Я слушаю стук колес, и мысли расползаются куда-то по углам, и становится спокойно и даже уютно как-то.
За что люблю поезда - в них хорошо спится.
Я очень люблю это время, когда за масляно-черными окнами движутся забытые поля, и можно просто молчать среди людского гула в заполненном до краев вагоне. Я сижу на нижней полке, поджав ноги и укутавшись в волосатое одеяло. Мне холодно. Можно было накинуть дубленку, но я повесила ее к окну и хитро зацепила за столик, чтоб не сильно дуло на постель.
У меня уже черный пояс по поездкам в плацкарте. За 6 лет я провела в пути 6 сотен часов. Я не маньяк и не путешественник. Просто так случилось, что родители сжалились над младшей дочкой и разрешили поступать туда, куда хочется - за 1000 километров от дома. Я привыкла к поездам и полюбила их. И пропахший углем железнодорожный перрон стал самым родным местом, где бы я ни была.
Я уехала во Владивосток.
Студенчества у меня почти не было. Сразу появилась работа: сначала за интерес, потом за деньги, а потом за то и другое вместе. Я работала на радио и на ТВ - лучшее место, чтобы быстро познакомиться с городом. Я узнавала Владивосток и упивалась им. После тихого советского быта он ошеломил меня суетой, свободой и невероятным умением всегда приводить человека к морю. Но самое странное - его люди. Это город неприкаянных людей. Они выпивали его по капле каждый день, и я смаковала вместе с ними. И полюбила этот грязный, пропахший йодом и японским выхлопом, смелый от безысходности и наглый от безнаказанности порт, суетной и пестрый, как китайский рынок. Он не терпел полумер - и я отдавалась ему без остатка.
А потом садилась в поезд и просто ехала. В конце концов, 28 часов в пути - не так и много, когда меняешь город раз в полгода.
- Домой едешь? - сосед по купе, помятый жизнью офицер, изображает живой интерес. Он уже выпил пару бутылок «Kozel», и теперь ему тоскливо. Я киваю.
- А я на службу. У вас служить буду. За мостом часть, знаешь?...
А дальше - детальное описание службы, тоски по дому, жене и сыну. И сын умница, в 4 года зайца руками поймал, и жена красавица, только за мужем в тайгу ехать отказалась…
Сейчас лучше молчать. Опять-таки, опыт научил слушать пьяных попутчиков так, что они, ошалев от радости, что кому-то интересны, рассказывают всю свою жизнь, а выговорившись, засыпают блаженным сном.
Я киваю, вставляю междометия, но уже почти не слушаю.
Я еду туда, где люди довольны тем, что есть. Я бы тоже была довольна, если б осталась там навсегда. Но я не осталась. Кто знает, что лучше.
Моя родина - Городок-на-Речке - пример советского монументализма в архитектуре и в жизни. Когда-то его строили всем Союзом, потом так же, всем Союзом, забыли. А люди так и живут - в Городе Юности, городе надежд и «Амурского вальса».
И там всегда все так просто-просто, как в детстве. И мешки пузатой от икры кеты в ванной, и сверхсекретные заводы, куда через двухметровую дыру в заборе мы лазили «на разведку», и зима. Бесконечная дальневосточная беззвучная зима.
Здесь прошли 18 лет моей жизни: детский сад, школа, художка и дача, дача, дача… Все как положено. Все как у всех. Не надо что-то доказывать и изобретать - все уже есть. Не выделяйся. И отдохни.
- Я ей говорю: «Отдохни»! Вот женщины все такие - клубы вам подавай, рестораны… Ну я ж не виноват, что переводят!... - офицер напротив от волнения даже привстал. Он смотрит на меня огромными глазами и, похоже, ждет ответа… Нет, заговорил снова, все больше и больше распаляясь.
Я осторожно озираюсь - на боковушке рядом престарелый мужчина, напряженно наблюдает за нами. Отмечаю: если что - он заступится. Но нет, офицер, выговорившись, садится назад и затихает. Просто наболело. Бывает.
Плацкарт опять погружается в свое.
За что люблю поезда - за безымянность. Можешь молчать, можешь рассказывать людям о себе. И что расскажешь, правду или неправду - никто и проверять не станет. А это так хорошо, особенно если рассказывать нечего. Да и что там? Родилась, училась, работала… Кем? Журналистом (и собеседник настораживается и начинает следить за словами). Смешно. Все как положено. Все как у людей. И этот год жизни, потерянный, смазанный год - тоже как у всех. С работой по трудовой книжке, средней зарплатой и необъяснимой тоской, от которой надо просто пойти и взять билет. Куда? Домой. А где дом?...
Офицер пригрелся под одеялом и засопел. Сначала взволнованно, вспоминая, наверное, неурядицы в семье, потом ровно. Заснул. А вместе с ним - весь вагон. Я слушаю стук колес, и мысли расползаются куда-то по углам, и становится спокойно и даже уютно как-то.
За что люблю поезда - в них хорошо спится.