Четырнадцать на двоих (всегда)
Пишется мне нынче совсем паршиво. Потерялся ритм, а без него, сами знаете, текст расползается манной кашей. Остаётся только пытаться, и пытаться, и пытаться…
Именно поэтому я и с заказами так тяну.
Вот
Татка попросила у меня сказку про то, чего действительно стоит бояться. Только по-моему, это не сказка вовсе…
Там здорово было, очень красиво, жаль только, что холм пологий - ни одного завалящего обрывчика, а не то Анька непременно уселась бы на краю и ногами болтала. Она вообще любила ногами болтать, а на качелях уже не получалось - выросла.
- А ты мышей боишься? - неожиданно спросил Мишка.
- Не-а. А что, надо?
- Женщины, вроде, всегда мышей боятся…
Анька задумалась. Мышей она видела только дома у подруги Лельки - белых, красноглазых, и звали их Беня и Соня. Пушистые. Суетливые. Маленькие.
- А я ещё не женщина, - наконец, решила она. - И чего их бояться? У них зубы в сто раз меньше, чем у кролика!
Боится ли она кроликов, Мишка спрашивать не стал. Кролик жил у них в живом уголке, и его все кормили правильной едой (а не одной морковкой!) и гладили.
- А львов и тигров?
- Ага-ага, - ответила Анька противненьким голоском, подражая то ли своей тёте, то ли ещё кому-то, - Так боюсь - аж в зоопарк не хожу!
- А ты представь, что они без клеток, - не сдавался Мишка.
- Ух ты!!!
Они ещё повалялись на траве, глядя на солнце, которое сползало по небосводу вниз, к воде так медленно и неохотно, словно его загоняли ужинать.
- А чего это я вообще должна бояться? - осведомилась Анька.
- Ну, понимаешь, мне папа сказал, что герой - это не тот, кто не боится, а тот, кто преодолевает свой страх. Вот когда тебе страшно, а ты не убегаешь и всё равно делаешь то, что собирался.
Анька опять задумалась. Героем ей всегда хотелось быть. Правда, во всех фильмах герою вечно приходилось спасать каких-то ревущих тёток и даже целоваться с ними, отвлекаясь от захватывающих драк с главным злодеем и погонь на машинах и самолётах, но даже это она согласна была пережить.
- А вот чего ты сам боишься? - решила она зайти с другой стороны.
Мишка наморщил лоб и честно признался:
- Касиножек.
- Нет, ну, они же просто противные!
- Да-а, а если за шиворот заползёт?
- И что, умрёшь?
Мишка помотал головой.
- Вот! Значит, на самом деле ты их не боишься! Просто не любишь. Я вот Коляна-толстого тоже не люблю - он сильнее и щиплется. Но если мне куда-то надо, я и мимо Коляна пройду. Не каждый же раз он щиплется!
- А если б каждый?
- Всё равно бы пошла. Что мне из-за него - дома сидеть?!
Ветер как-то нерешительно прошёлся по холму и вновь вернулся к озеру, собирая воду в мелкие складочки, в которых дробились золотые искры.
- А чего люди вообще боятся? - спросила Анька.
- Ну-у… Кто чего. Вот моя мама, например, боится на самолётах летать. Мы когда в Москву ездили, так она сидит такая вся, сжалась, губы белые… А чего страшного? Сидишь и сидишь, даже скучно. Ну, потрясло немного, как в автобусе - и всё.
На самолётах Аньке пока что летать не приходилось, но она сильно сомневалась, что испугается.
- А ещё?
- Призраков всяких боятся, зомби - как в ужастиках… Да вот! - внезапно вспомнил Мишка, - А когда мы осенью хотели ночью на кладбище привидений смотреть, ты же не пришла! Испугалась?
- Родичи не пустили, - вздохнула Анька и тут же перешла в нападение, - А можно подумать, ты пришёл!
- Да они вечно… Ночью из дома нельзя - бандиты зарежут, через улицу нельзя - машина задавит, в дом-на-снос нельзя - лестница обвалится…
- Так она ж и обвалилась!
- Ну и что? Я же вообще говорю! - разошёлся Мишка, - Только и слышишь: маленький, маленький, вот вырастешь… А сами? Ведь выросли уже - и что? В Африку не едут, с тарзанки не прыгают, самолётом не рулят…
И тут Аньку осенило:
- Слуш, я поняла! Чтобы чего-нибудь испугаться, нужно вначале вырасти! Вот взрослые же всего боятся: и грабителей, и землетрясений и этой… как там её… инфляции…
- Получается, герои только взрослые бывают? Ага, а пятнадцатилетний капитан как же?
- Ну-у, пятнадцатилетний… Это уже совсем большой!
А про себя Анька подумала, что вот хорошо Вовчику из третьего подъезда - он-то всего боится, даже собак - из него бы запросто герой получился! Только вот фигушки Вовчик чего преодолеет. А она бы преодолела - ещё как! Только вот нечего…
Город с холма был виден плохо - всё затягивало серой дымкой, и лишь высотная гостиница торчала, как новогодняя ёлка, поблескивая красными от заката стёклами.
- И чего мы тут вообще сидим? Может, оно и не здесь засветит?
- Не, точно здесь. Я чувствую, - солидно сказал Мишка.
- А почему чувствуешь?
- Не знаю… Мне будто бы объяснил кто-то.
- А мне почему не объяснил?
- А ты ещё маленькая!
- Ой-ой-ой, можно подумать! На два с половиной месяца младше!
Анька хотела, было, надуться и обидеться, но любопытство пересилило:
- Мишк, ну, вот оно засветит, мы войдём - и что?
- А всё, что угодно! Можем в Африке оказаться. Или в Нью-Йорке. Или на какой-нибудь Венере через сто лет. Или даже в раю!
- Ну, на Венере - понятно… А в раю, там что?
Мишка вспомнил картинки в брошюрках, которые время от времени оказывались в их почтовом ящике.
- Там солнце, цветов много, все улыбаются, за руки держатся, и звери всякие без клеток бродят - бараны и львы…
- Львы! Ух ты! И погладить можно?
- Сколько хочешь!
Солнце, наконец, окончательно скрылось за тонкой линией, отделяющей озеро от неба, и хотя еще не стемнело, где-то совсем рядом зажёгся ослепительно-белый, широкий, словно от огромного прожектора, луч.
- Вот оно, Мишк, да? - восхищённо выдохнула Анька.
- Ага. Ну что, пошли?
Но она отчего-то не торопилась вставать - всё водила и водила рукой по уже начавшей сохнуть траве, словно пыталась вновь почувствовать, как колются жёсткие травинки, примять, сорвать, порезаться...
- Знаешь, а я поняла, чего боюсь. Вот мы сейчас туда уйдём, да? И в Африке, конечно, здорово, и в Нью-Йорке, и в раю… Только родичей мы уже никогда не увидим. Ни маму, ни папу, ни дедушку… Даже тётю Валю противную… Понимаешь? Никогда-никогда!
Мишка быстро заморгал глазами и плотно сжал губы, чтобы не дрожал подбородок.
- Понимаю, - выдавил он, - А что делать? Лестница-то всё равно уже обвалилась… Пойдём, Аньк!
Именно поэтому я и с заказами так тяну.
Вот
Татка попросила у меня сказку про то, чего действительно стоит бояться. Только по-моему, это не сказка вовсе…
Там здорово было, очень красиво, жаль только, что холм пологий - ни одного завалящего обрывчика, а не то Анька непременно уселась бы на краю и ногами болтала. Она вообще любила ногами болтать, а на качелях уже не получалось - выросла.
- А ты мышей боишься? - неожиданно спросил Мишка.
- Не-а. А что, надо?
- Женщины, вроде, всегда мышей боятся…
Анька задумалась. Мышей она видела только дома у подруги Лельки - белых, красноглазых, и звали их Беня и Соня. Пушистые. Суетливые. Маленькие.
- А я ещё не женщина, - наконец, решила она. - И чего их бояться? У них зубы в сто раз меньше, чем у кролика!
Боится ли она кроликов, Мишка спрашивать не стал. Кролик жил у них в живом уголке, и его все кормили правильной едой (а не одной морковкой!) и гладили.
- А львов и тигров?
- Ага-ага, - ответила Анька противненьким голоском, подражая то ли своей тёте, то ли ещё кому-то, - Так боюсь - аж в зоопарк не хожу!
- А ты представь, что они без клеток, - не сдавался Мишка.
- Ух ты!!!
Они ещё повалялись на траве, глядя на солнце, которое сползало по небосводу вниз, к воде так медленно и неохотно, словно его загоняли ужинать.
- А чего это я вообще должна бояться? - осведомилась Анька.
- Ну, понимаешь, мне папа сказал, что герой - это не тот, кто не боится, а тот, кто преодолевает свой страх. Вот когда тебе страшно, а ты не убегаешь и всё равно делаешь то, что собирался.
Анька опять задумалась. Героем ей всегда хотелось быть. Правда, во всех фильмах герою вечно приходилось спасать каких-то ревущих тёток и даже целоваться с ними, отвлекаясь от захватывающих драк с главным злодеем и погонь на машинах и самолётах, но даже это она согласна была пережить.
- А вот чего ты сам боишься? - решила она зайти с другой стороны.
Мишка наморщил лоб и честно признался:
- Касиножек.
- Нет, ну, они же просто противные!
- Да-а, а если за шиворот заползёт?
- И что, умрёшь?
Мишка помотал головой.
- Вот! Значит, на самом деле ты их не боишься! Просто не любишь. Я вот Коляна-толстого тоже не люблю - он сильнее и щиплется. Но если мне куда-то надо, я и мимо Коляна пройду. Не каждый же раз он щиплется!
- А если б каждый?
- Всё равно бы пошла. Что мне из-за него - дома сидеть?!
Ветер как-то нерешительно прошёлся по холму и вновь вернулся к озеру, собирая воду в мелкие складочки, в которых дробились золотые искры.
- А чего люди вообще боятся? - спросила Анька.
- Ну-у… Кто чего. Вот моя мама, например, боится на самолётах летать. Мы когда в Москву ездили, так она сидит такая вся, сжалась, губы белые… А чего страшного? Сидишь и сидишь, даже скучно. Ну, потрясло немного, как в автобусе - и всё.
На самолётах Аньке пока что летать не приходилось, но она сильно сомневалась, что испугается.
- А ещё?
- Призраков всяких боятся, зомби - как в ужастиках… Да вот! - внезапно вспомнил Мишка, - А когда мы осенью хотели ночью на кладбище привидений смотреть, ты же не пришла! Испугалась?
- Родичи не пустили, - вздохнула Анька и тут же перешла в нападение, - А можно подумать, ты пришёл!
- Да они вечно… Ночью из дома нельзя - бандиты зарежут, через улицу нельзя - машина задавит, в дом-на-снос нельзя - лестница обвалится…
- Так она ж и обвалилась!
- Ну и что? Я же вообще говорю! - разошёлся Мишка, - Только и слышишь: маленький, маленький, вот вырастешь… А сами? Ведь выросли уже - и что? В Африку не едут, с тарзанки не прыгают, самолётом не рулят…
И тут Аньку осенило:
- Слуш, я поняла! Чтобы чего-нибудь испугаться, нужно вначале вырасти! Вот взрослые же всего боятся: и грабителей, и землетрясений и этой… как там её… инфляции…
- Получается, герои только взрослые бывают? Ага, а пятнадцатилетний капитан как же?
- Ну-у, пятнадцатилетний… Это уже совсем большой!
А про себя Анька подумала, что вот хорошо Вовчику из третьего подъезда - он-то всего боится, даже собак - из него бы запросто герой получился! Только вот фигушки Вовчик чего преодолеет. А она бы преодолела - ещё как! Только вот нечего…
Город с холма был виден плохо - всё затягивало серой дымкой, и лишь высотная гостиница торчала, как новогодняя ёлка, поблескивая красными от заката стёклами.
- И чего мы тут вообще сидим? Может, оно и не здесь засветит?
- Не, точно здесь. Я чувствую, - солидно сказал Мишка.
- А почему чувствуешь?
- Не знаю… Мне будто бы объяснил кто-то.
- А мне почему не объяснил?
- А ты ещё маленькая!
- Ой-ой-ой, можно подумать! На два с половиной месяца младше!
Анька хотела, было, надуться и обидеться, но любопытство пересилило:
- Мишк, ну, вот оно засветит, мы войдём - и что?
- А всё, что угодно! Можем в Африке оказаться. Или в Нью-Йорке. Или на какой-нибудь Венере через сто лет. Или даже в раю!
- Ну, на Венере - понятно… А в раю, там что?
Мишка вспомнил картинки в брошюрках, которые время от времени оказывались в их почтовом ящике.
- Там солнце, цветов много, все улыбаются, за руки держатся, и звери всякие без клеток бродят - бараны и львы…
- Львы! Ух ты! И погладить можно?
- Сколько хочешь!
Солнце, наконец, окончательно скрылось за тонкой линией, отделяющей озеро от неба, и хотя еще не стемнело, где-то совсем рядом зажёгся ослепительно-белый, широкий, словно от огромного прожектора, луч.
- Вот оно, Мишк, да? - восхищённо выдохнула Анька.
- Ага. Ну что, пошли?
Но она отчего-то не торопилась вставать - всё водила и водила рукой по уже начавшей сохнуть траве, словно пыталась вновь почувствовать, как колются жёсткие травинки, примять, сорвать, порезаться...
- Знаешь, а я поняла, чего боюсь. Вот мы сейчас туда уйдём, да? И в Африке, конечно, здорово, и в Нью-Йорке, и в раю… Только родичей мы уже никогда не увидим. Ни маму, ни папу, ни дедушку… Даже тётю Валю противную… Понимаешь? Никогда-никогда!
Мишка быстро заморгал глазами и плотно сжал губы, чтобы не дрожал подбородок.
- Понимаю, - выдавил он, - А что делать? Лестница-то всё равно уже обвалилась… Пойдём, Аньк!