loop
Мой дед живет в прошлом. Это, наверное, случается со всеми стариками, перешагнувшими за семидесятилетний порог. Ему скоро 90. Он не выбрасывает и нежно хранит подшивку журнала "Наука и жизнь". Самый старый экземпляр которого датирован 1963 годом. Все эти журналы аккуратно сложены на чердаке. Он выписывает газету "Рабочий край", ежедневную газету, которая стараниями почты России приходит ему 2 раза в неделю, а когда почтальон в отпуске - 1 раз. Экземпляры этой газеты тоже не выбрасываются, а внимательно читаются, набираются в стопку, а потом перевязываются и отправляются в кладовку, ждать отправки на чердак деревни с ближайшей оказией, которой всегда оказываюсь я. Эти газеты собираются для потомков. Надеюсь, что я избавлю их от необходимости переработки такого количества макулатуры, а попутно обзаведусь несколькими ведрами калийного удобрения.
Дед до сих пор живет где-то в шестидесятых. Во времена своей наибольшей силы, как душевной так и физической. Он до сих пор гонит самогон и до сих пор считает, что за бутылку такого пойла можно договориться обо всем на свете и хоть с самим чертом.
Все улицы города он называет именами, данными им не меньше полвека назад. В общем-то не только улицы, любые места, так, например, парк 1905 года для него Куваевский лес: там он еще до войны собирал белые грибы, говорят что 41-й был сказочно грибным. Это добавляет трудностей в общении с ним, потому что я-то далеко не так прошарен в делах краеведения.
Его понятия о жизни лично меня раздражает. Он не верит власти, не верит родным, думая, что мы - это прямая угроза его жизни, так как нам просто необходимо его наследство, но все дело в том, что количество его друзей и знакомых постепенно стремится к нулю. Мало кто в 90 может похвастаться обилием живых товарищей, а те, кто у него есть -- говорят с ним только о болезнях. это его злит. Для него время остановилось 50 лет назад.
50 лет назад он был отцом двоих детей, неверным пьющим мужем, изредка бьющим свою жену - учительницу математики и своим в доску мужиком -- начальником отдела снабжения, который мотался по всей Родине, выбивая из поставщиков материал. Он был незаменим на работе, уважаем соседями, не смотря на побои любим женой: он любил компании и частенько засиживался допоздна на своей кухонке в хрущевке, данной ему от завода. Ему было в общем-то плевать на то, как к этому относится его семья, важно что его уважали.
Потом, время вдруг ускорилось. Началось все с выхода на пенсию. Спились и умерли уважавшие друзья, былые начальники разворовали завод, возраст стал давать о себе знать болями в суставах. Потом умерла жена. Сорок лет уложились в маленький абзац истории его жизни.
Но со смертью сына, которого он собственной рукой за месяц до роковой рюмки бил по голове молотком, время для него сделало петлю, забросив его воспаленное сознание снова в шестидесятые. Этот удар сублимировал какие-то скрытые резервы. Здоровье улучшилось, он обзавелся новыми молодыми собутыльниками, которые как в былые времена стали его уважать, а родные никогда не существовавшие для него до этого времени внезапно растворились в ежемесячных визитах и редких телефонных звонках. Но потом стали умирать и новые друзья-товарищи. Алкоголь имеет такое свойство - катализировать естественный отбор. И вот в свой девяностолетний юбилей он вступает в гордом одиночестве, среди сломанных судеб, в окружении наборных текстов и вещей, пропахших нафталином с твердой уверенностью, что проживает жизнь достойно и честно.
Только время, зная всю его историю, словно смеется над ним, петляя и не обрываясь, заставляя его раз за разом проживать, то, что уже было прожито.
Дед до сих пор живет где-то в шестидесятых. Во времена своей наибольшей силы, как душевной так и физической. Он до сих пор гонит самогон и до сих пор считает, что за бутылку такого пойла можно договориться обо всем на свете и хоть с самим чертом.
Все улицы города он называет именами, данными им не меньше полвека назад. В общем-то не только улицы, любые места, так, например, парк 1905 года для него Куваевский лес: там он еще до войны собирал белые грибы, говорят что 41-й был сказочно грибным. Это добавляет трудностей в общении с ним, потому что я-то далеко не так прошарен в делах краеведения.
Его понятия о жизни лично меня раздражает. Он не верит власти, не верит родным, думая, что мы - это прямая угроза его жизни, так как нам просто необходимо его наследство, но все дело в том, что количество его друзей и знакомых постепенно стремится к нулю. Мало кто в 90 может похвастаться обилием живых товарищей, а те, кто у него есть -- говорят с ним только о болезнях. это его злит. Для него время остановилось 50 лет назад.
50 лет назад он был отцом двоих детей, неверным пьющим мужем, изредка бьющим свою жену - учительницу математики и своим в доску мужиком -- начальником отдела снабжения, который мотался по всей Родине, выбивая из поставщиков материал. Он был незаменим на работе, уважаем соседями, не смотря на побои любим женой: он любил компании и частенько засиживался допоздна на своей кухонке в хрущевке, данной ему от завода. Ему было в общем-то плевать на то, как к этому относится его семья, важно что его уважали.
Потом, время вдруг ускорилось. Началось все с выхода на пенсию. Спились и умерли уважавшие друзья, былые начальники разворовали завод, возраст стал давать о себе знать болями в суставах. Потом умерла жена. Сорок лет уложились в маленький абзац истории его жизни.
Но со смертью сына, которого он собственной рукой за месяц до роковой рюмки бил по голове молотком, время для него сделало петлю, забросив его воспаленное сознание снова в шестидесятые. Этот удар сублимировал какие-то скрытые резервы. Здоровье улучшилось, он обзавелся новыми молодыми собутыльниками, которые как в былые времена стали его уважать, а родные никогда не существовавшие для него до этого времени внезапно растворились в ежемесячных визитах и редких телефонных звонках. Но потом стали умирать и новые друзья-товарищи. Алкоголь имеет такое свойство - катализировать естественный отбор. И вот в свой девяностолетний юбилей он вступает в гордом одиночестве, среди сломанных судеб, в окружении наборных текстов и вещей, пропахших нафталином с твердой уверенностью, что проживает жизнь достойно и честно.
Только время, зная всю его историю, словно смеется над ним, петляя и не обрываясь, заставляя его раз за разом проживать, то, что уже было прожито.