Рассказ моего отца. Смерть Дона Хуана.
Порочные люди стареют рано. Испанский гранд, граф Хуан Тенорио, прославленный соблазнитель женщин и непобедимый дуэлянт, едва перевалив пятидесятилетний рубеж, быстро превратился в дряхлого старика. Потеряли подвижность сведённые ревматизмом суставы, малейшее физическое или эмоциональное напряжение вызывало острые боли в сердце. Из-за изжоги и мучительных болей в желудке пришлось отказаться от столь любимых им острых блюд и пряных вин.
Как это часто бывает с бывшими атлетами и физически активными людьми, вынужденными перейти на малоподвижный образ жизни, он быстро и неряшливо растолстел несмотря на строгую диету. При каждом шаге колыхалось брюхо и тряслись ляжки, второй подбородок ниспадал на грудь. Даже голос, некогда звучный и сильный, превратился в сиплый фальцет. От роскошной былой шевелюры остались какие-то жалкие перья обрамляющие розовую вечно потеющую лысину. Улыбка, в прошлом неотразимая, нынче обнажала редкие пеньки гнилых зубов между бесформенными слюнявыми губами.
Несмотря на все эти трансформации и вопреки тому что могучая мужская сила истаяла, дона Хуана по-прежнему тянуло к женщинам и он вновь и вновь пытался испытать восторги молодости. Однако его старомодные ухаживания в сочетании с непрезентабельной внешностью вызывали у юных красавиц насмешливые улыбки если не громкий смех.
Ещё в сорокалетнем возрасте зрелая мужественная красота дона Хуана неизменно покоряла самых добродетельных юных девиц. В сорок пять ему уже пришлось переключиться на зрелых матрон, мечтавших об острых ощущениях и скандальной славе очередной жертвы неотразимого дона Хуана. Теперь же, ближе к шестидесяти, ему приходилось довольствоваться услугами жриц любви да собственных простолюдинок, не смевших отказать своему господину. Но ни бездушные ласки первых, ни тупая покорность вторых уже не могли разогреть его остывающую кровь.
Перед его мысленным взором всё чаще представали домашний уют, верная любщая подруга, милые послушные детки тихонько резвящиеся у очага...Так произошло событие, которое лет 20 назад вызвало бы сенсацию не только в Испании, но и во всей Европе: сам Дон Хуан Тенорио решил жениться.
Вначале старик не думал что осуществление этого желания будет сопряжено с какими-либо трудностями. Разумеется он слишком стар и некрасив, чтобы заставить юную красавицу влюбиться до потери благоразумия. Но разве не о браке с самим прославленным доном Хуаном в глубине души мечтает любая девица? Он уже знал что его комплименты, давно ставшие банальными, встречают лишь насмешки. Теперь же он был разочарован тем, что и его признания в любви (выдержаные в стиле, принятом в пору его молодости и потому сказаные вечно некстати), выраженные с неподходящим возрасту юношеским пылом, вопринимались как античные трагедии разыграные клоуном ярморочного балагана.
Впрочем, дон Хуан не был особенно обескуражен. Как известно, в те времена при выборе жениха для родителей невесты мнение самой девицы имело второстепенное значение, а чаще и вовсе не учитывалось. И дон Хуан повёл решительное наступление на своих ровестников - благородных отцов и и жён. Расчёт представлялся ему вполне разумным: титул графа и испанского гранда сам по себе весил немало. А его состояние (правда, немало пострадавшее в пору былых безумств) было весьма значительным по нынешним непростым временам и потому могло стать непреодолимым соблазном даже для далеко не бедных и знатных семейств.
Однако он не учёл что грязный хвост дурной славы тянувшийся за ним с молодых лет способен отпугнуть любую добродетельную семью, а многочисленные влиятельные враги, нажитые в процессе стяжательства той самой славы, способны без труда загубить карьеру любого из родственников его будущей жены. Родители потенциальных невест внимательно выслушивали лестные предложения графа, но неизменно отвечали вежливым отказом, ссылаясь либо на молодость невесты, либо на реальное или мифическое слово уже данное другим соискателям руки их дочери. Дон Хуан уже был готов потерять всякую надежду, когда призрачное счастье внезапно вновь улыбнулось ему.
В Мадрид приехала прекрасная девятнадцатилетняя вдова, Донна Инесса Де Камагер. Её покойный супруг, дон Алонсо Де Камагер, не уступавший дону Хуану в знатности, хотя далеко не столь богатый, стремился превзойти его в распутстве и бретёрстве; и был убит на дуэли. Юная вдова получила в наследство вконец разорённое имение, обременённое такими долгами, что выплата процентов съедала львиную долю и без того скромного дохода.
Унизительная бедность глубоко удручала донну Инессу, щедро наделённую амбициями и потребностями. Единственным выходом из положения представлялся выгодный брак. Вот почему красавица, едва дождавшись окончания траура, поспешила в Мадрид охотиться на жениха.
Дон Хуан Тенорио привлёк её внимание почти сразу: одинокий, знатный и, главное, богатый, он отвечал самым высоким критериям. Старость и болезни расценивались Донной Инессой как достоинства: они сулили заманчивую перспективу вскоре вновь овдоветь осуществив мечту молодой, красивой, влиятельной, свободной и богатой жизни.
Дон Хуан, изголодавшийся по женской ласке, оказался лёгкой добычей: два-три лукавых взгляда, брошеных поверх веера; вовремя с намёком оброненная перчатка; несколько бессмысленных слов, но произнесённы с видом тайного послания, и Дон Хуан вовлёкся в игру. Стоило донне Инессе появиться на балу или королевском приёме, на корриде или в театре, на охоте или в салоне, как там тут же возникала грузная фигура её престарелого воздыхателя. Замысловатые комплименты, томные вздохи, доверительные беседы, жалобы на одиночество, дорогие подарки - весь арсенал старого соблазнителя был пущен в ход.
Ну и разумеется, какая же любовь без серенад? Дон Хуан, наделённый недюжиными музыкальными способностями, понимал что его карьера исполнителя закончена раз и навсегда. Но сочинительский талант ему не изменил. Серенады созданные им в молодости до сих пор исполнялись под балконами красавиц по всей Испании. Но те что он сочинил для Инессы, оказались оказались самыми лучшими в его наследии и самые прославленные певцы и музыканты нанятые стариком, доводили его сочинения до слуха избранницы.
И вот настал день когда дон Хуан явился в аппартаменты донны Инессы и громко хрустнув суставами пал перед ней на колени. О как он был красноречив! Он не скрывал своих прошлых грехов. Напротив, он пылко каялся в них. Он оправдывал себя тем, что всю жизнь искал свой идеал, но раз за разом ошибался. И вот теперь, на закате жизни,встретил её, донну Инессу, тот самый недостижимый идеал о котором столько мечтал. Его голос дрожал от волнения, искренние слёзы текли ручьём по дряблым щекам.
Донна Инессы слушала закрывшись веером чтобы скрыть распиравший её смех, но дон Хуан посчитал что она прячет за веером трогательное девичье смущение, что лишь распаляло его вдохновение. При словах: "О, Донна Инесса! Услышьте же глас моей любви!" дон Хуан приготовился вставать рассчитывая немедля услышать её ответ. Но тут его бедный кишечник не выдержал наплыва высоких чувств и внезапно освободился от переполнявших газов с громким продолжительным хлопком. Это было уже слишком. Чёрный кружевной веер с треском отлетел в сторону и донна Инесса разразилась неудержимым хохотом то откидываяст на спинку кресла, то припадая головой к коленям.
Несчастный дон Хуан охотнее всего провалился бы сквозь землю или по-крайней мере бросился вон из этого дома и самого Мадрида. Но он не мог этого сделать! Колени упорно не желали разогнуться обратно! Он кряхтел и пыхтел безуспешно пытаясь встать хотя бы с четверенек. Наконец донна Инесса, женщина в общем-то отзывчивая, отсмеявшись, поспешила ему на помощь кликнув служанку, так как сама справиться с Доном была не в состоянии. Её служанкой была рослая сильная дочь андалузского мельника, привыкшая ворочать пудовые мешки с зерном и мукой. Вдвоём они поставили дона Хуана на ноги и он не простившись и не поднимая глаз кинулся из комнаты, чудом не споткнувшись на лестнице выбрался из дома и тяжело плюхнувшись в поджидавшую карету ткнул кучера палкой приказав ехать прямиком в наследственный замок Эстремадуру без заезда в свои мадридские апартаменты.
Трясясь в карете по каменистым горным дорогам дон Хуан тяжело переживал свой позор, проклинал ни в чём не повинную донну Инессу, давал себе и Богу клятвы оставить мысли о женитьбе и обещания вообще никогда больше не смотреть на женщин.
Прибыв в замок и едва отдохнув с дороги, дон Хуан вызвал к себе духовника и объявил о желании уйти в монастырь. Более того, дон Хуан ненавидевший всех своих родственников, выразил готовность передать всё движимое и недвижимое имущество в дар церкви.
Cкромный молодой священник был потрясён: обращение на путь истины такого закоренелого грешника, пополнение церковной казны богатствами представлявшиеся нищему канонику сказочными, сулили великие перспективы разбудившие в его душе дремавшее честолюбие. Перед мысленным взором юноши уже представали епископская кафедра и пурперная мантия кардинала. Временами он даже мотал головой отгоняя порождение гордыни: туманные кощунственные мечтания увидеть в зеркале своё отражение в папской тиаре...
Граф и священник много времени проводили наедине ведя благочестивые беседы, обсуждая детали подготовки к постригу и необходимые формальности оформления дара. Воспоминания о позорном происшествии и самый образ донны Инессы всё больше блёкли, отступая перед видениями скромной монашеской жизни открывающей прямую дорогу к райскому блаженству.
Однако, покуда дон Хуан оставался сеньором в своих владениях, временами ему приходилось отвлекаться ради выполнения обязанностей повелителя: хозяйственных и финансовых хлопот, административных дел - иногда приятных, а чаще назойливых.
К числу традиций которых веками придерживался род Тенорио относилось освящение своим присутствием скромных деревенских праздников. И когда староста села Эррера явился пригласить своего господина на праздник в честь местного святого, дону Хуану пришлось сделать перерыв в богословских занятиях.
После долгого затворничества поездка и сам праздник приятно его освежили. Всё шло по заведённому ритуалу: торжественное богослужение, праздничное шествие возглавляемое пастором и четырьмя крепкими красавцами несшими статую святого на богато разукрашенных носилках, весёлые танцы на площади перед церковью.
Сидя на помосте украшенном цветами и флагами чуть впереди старосты и наиболее уважаемых жителей села, дон Хуан с милостивой улыбкой смотрел на кружащихся в танце юношей и девушек в праздничных нарядах. Музыканты неистовствали. Пели гитары, смеялись и рыдали скрипки, гремели тамбурины. Развевались юбки и волосы, изгибались юные тела, стучали каблуки, щёлкали кастаньеты. Но вот в толпе раздались возгласы: "Анна, Анна!" и танцоры отступили освободив просторный круг перед помостом. В круг вошла стройная девушка с оживлённым юным лицом, гибкая как тростинка. Нежный румянец на щеках, яркие влажные губы, чёрные брови, зелёные глаза. Цветная юбка развевалась как знамя, бирюзовые серьги раскачивались в ушах, ожерелье из золотых монет позванивало в такт ходьбе.
Cмолкнувшая было музыка заиграла снова - негромко, протяжно. Девушка не спеша пошла по кругу поводя поднятыми над головой руками. Всё быстрее и быстрее играют музыканты, всё стремительне и резче движения девушки. И вот уже словно огненный смерч носится по кругу: волосы мечутся как пламя, скользят по тонким рукам золотые браслеты, кастаньеты выбивают дробь мелодии.
Как это часто бывает с бывшими атлетами и физически активными людьми, вынужденными перейти на малоподвижный образ жизни, он быстро и неряшливо растолстел несмотря на строгую диету. При каждом шаге колыхалось брюхо и тряслись ляжки, второй подбородок ниспадал на грудь. Даже голос, некогда звучный и сильный, превратился в сиплый фальцет. От роскошной былой шевелюры остались какие-то жалкие перья обрамляющие розовую вечно потеющую лысину. Улыбка, в прошлом неотразимая, нынче обнажала редкие пеньки гнилых зубов между бесформенными слюнявыми губами.
Несмотря на все эти трансформации и вопреки тому что могучая мужская сила истаяла, дона Хуана по-прежнему тянуло к женщинам и он вновь и вновь пытался испытать восторги молодости. Однако его старомодные ухаживания в сочетании с непрезентабельной внешностью вызывали у юных красавиц насмешливые улыбки если не громкий смех.
Ещё в сорокалетнем возрасте зрелая мужественная красота дона Хуана неизменно покоряла самых добродетельных юных девиц. В сорок пять ему уже пришлось переключиться на зрелых матрон, мечтавших об острых ощущениях и скандальной славе очередной жертвы неотразимого дона Хуана. Теперь же, ближе к шестидесяти, ему приходилось довольствоваться услугами жриц любви да собственных простолюдинок, не смевших отказать своему господину. Но ни бездушные ласки первых, ни тупая покорность вторых уже не могли разогреть его остывающую кровь.
Перед его мысленным взором всё чаще представали домашний уют, верная любщая подруга, милые послушные детки тихонько резвящиеся у очага...Так произошло событие, которое лет 20 назад вызвало бы сенсацию не только в Испании, но и во всей Европе: сам Дон Хуан Тенорио решил жениться.
Вначале старик не думал что осуществление этого желания будет сопряжено с какими-либо трудностями. Разумеется он слишком стар и некрасив, чтобы заставить юную красавицу влюбиться до потери благоразумия. Но разве не о браке с самим прославленным доном Хуаном в глубине души мечтает любая девица? Он уже знал что его комплименты, давно ставшие банальными, встречают лишь насмешки. Теперь же он был разочарован тем, что и его признания в любви (выдержаные в стиле, принятом в пору его молодости и потому сказаные вечно некстати), выраженные с неподходящим возрасту юношеским пылом, вопринимались как античные трагедии разыграные клоуном ярморочного балагана.
Впрочем, дон Хуан не был особенно обескуражен. Как известно, в те времена при выборе жениха для родителей невесты мнение самой девицы имело второстепенное значение, а чаще и вовсе не учитывалось. И дон Хуан повёл решительное наступление на своих ровестников - благородных отцов и и жён. Расчёт представлялся ему вполне разумным: титул графа и испанского гранда сам по себе весил немало. А его состояние (правда, немало пострадавшее в пору былых безумств) было весьма значительным по нынешним непростым временам и потому могло стать непреодолимым соблазном даже для далеко не бедных и знатных семейств.
Однако он не учёл что грязный хвост дурной славы тянувшийся за ним с молодых лет способен отпугнуть любую добродетельную семью, а многочисленные влиятельные враги, нажитые в процессе стяжательства той самой славы, способны без труда загубить карьеру любого из родственников его будущей жены. Родители потенциальных невест внимательно выслушивали лестные предложения графа, но неизменно отвечали вежливым отказом, ссылаясь либо на молодость невесты, либо на реальное или мифическое слово уже данное другим соискателям руки их дочери. Дон Хуан уже был готов потерять всякую надежду, когда призрачное счастье внезапно вновь улыбнулось ему.
В Мадрид приехала прекрасная девятнадцатилетняя вдова, Донна Инесса Де Камагер. Её покойный супруг, дон Алонсо Де Камагер, не уступавший дону Хуану в знатности, хотя далеко не столь богатый, стремился превзойти его в распутстве и бретёрстве; и был убит на дуэли. Юная вдова получила в наследство вконец разорённое имение, обременённое такими долгами, что выплата процентов съедала львиную долю и без того скромного дохода.
Унизительная бедность глубоко удручала донну Инессу, щедро наделённую амбициями и потребностями. Единственным выходом из положения представлялся выгодный брак. Вот почему красавица, едва дождавшись окончания траура, поспешила в Мадрид охотиться на жениха.
Дон Хуан Тенорио привлёк её внимание почти сразу: одинокий, знатный и, главное, богатый, он отвечал самым высоким критериям. Старость и болезни расценивались Донной Инессой как достоинства: они сулили заманчивую перспективу вскоре вновь овдоветь осуществив мечту молодой, красивой, влиятельной, свободной и богатой жизни.
Дон Хуан, изголодавшийся по женской ласке, оказался лёгкой добычей: два-три лукавых взгляда, брошеных поверх веера; вовремя с намёком оброненная перчатка; несколько бессмысленных слов, но произнесённы с видом тайного послания, и Дон Хуан вовлёкся в игру. Стоило донне Инессе появиться на балу или королевском приёме, на корриде или в театре, на охоте или в салоне, как там тут же возникала грузная фигура её престарелого воздыхателя. Замысловатые комплименты, томные вздохи, доверительные беседы, жалобы на одиночество, дорогие подарки - весь арсенал старого соблазнителя был пущен в ход.
Ну и разумеется, какая же любовь без серенад? Дон Хуан, наделённый недюжиными музыкальными способностями, понимал что его карьера исполнителя закончена раз и навсегда. Но сочинительский талант ему не изменил. Серенады созданные им в молодости до сих пор исполнялись под балконами красавиц по всей Испании. Но те что он сочинил для Инессы, оказались оказались самыми лучшими в его наследии и самые прославленные певцы и музыканты нанятые стариком, доводили его сочинения до слуха избранницы.
И вот настал день когда дон Хуан явился в аппартаменты донны Инессы и громко хрустнув суставами пал перед ней на колени. О как он был красноречив! Он не скрывал своих прошлых грехов. Напротив, он пылко каялся в них. Он оправдывал себя тем, что всю жизнь искал свой идеал, но раз за разом ошибался. И вот теперь, на закате жизни,встретил её, донну Инессу, тот самый недостижимый идеал о котором столько мечтал. Его голос дрожал от волнения, искренние слёзы текли ручьём по дряблым щекам.
Донна Инессы слушала закрывшись веером чтобы скрыть распиравший её смех, но дон Хуан посчитал что она прячет за веером трогательное девичье смущение, что лишь распаляло его вдохновение. При словах: "О, Донна Инесса! Услышьте же глас моей любви!" дон Хуан приготовился вставать рассчитывая немедля услышать её ответ. Но тут его бедный кишечник не выдержал наплыва высоких чувств и внезапно освободился от переполнявших газов с громким продолжительным хлопком. Это было уже слишком. Чёрный кружевной веер с треском отлетел в сторону и донна Инесса разразилась неудержимым хохотом то откидываяст на спинку кресла, то припадая головой к коленям.
Несчастный дон Хуан охотнее всего провалился бы сквозь землю или по-крайней мере бросился вон из этого дома и самого Мадрида. Но он не мог этого сделать! Колени упорно не желали разогнуться обратно! Он кряхтел и пыхтел безуспешно пытаясь встать хотя бы с четверенек. Наконец донна Инесса, женщина в общем-то отзывчивая, отсмеявшись, поспешила ему на помощь кликнув служанку, так как сама справиться с Доном была не в состоянии. Её служанкой была рослая сильная дочь андалузского мельника, привыкшая ворочать пудовые мешки с зерном и мукой. Вдвоём они поставили дона Хуана на ноги и он не простившись и не поднимая глаз кинулся из комнаты, чудом не споткнувшись на лестнице выбрался из дома и тяжело плюхнувшись в поджидавшую карету ткнул кучера палкой приказав ехать прямиком в наследственный замок Эстремадуру без заезда в свои мадридские апартаменты.
Трясясь в карете по каменистым горным дорогам дон Хуан тяжело переживал свой позор, проклинал ни в чём не повинную донну Инессу, давал себе и Богу клятвы оставить мысли о женитьбе и обещания вообще никогда больше не смотреть на женщин.
Прибыв в замок и едва отдохнув с дороги, дон Хуан вызвал к себе духовника и объявил о желании уйти в монастырь. Более того, дон Хуан ненавидевший всех своих родственников, выразил готовность передать всё движимое и недвижимое имущество в дар церкви.
Cкромный молодой священник был потрясён: обращение на путь истины такого закоренелого грешника, пополнение церковной казны богатствами представлявшиеся нищему канонику сказочными, сулили великие перспективы разбудившие в его душе дремавшее честолюбие. Перед мысленным взором юноши уже представали епископская кафедра и пурперная мантия кардинала. Временами он даже мотал головой отгоняя порождение гордыни: туманные кощунственные мечтания увидеть в зеркале своё отражение в папской тиаре...
Граф и священник много времени проводили наедине ведя благочестивые беседы, обсуждая детали подготовки к постригу и необходимые формальности оформления дара. Воспоминания о позорном происшествии и самый образ донны Инессы всё больше блёкли, отступая перед видениями скромной монашеской жизни открывающей прямую дорогу к райскому блаженству.
Однако, покуда дон Хуан оставался сеньором в своих владениях, временами ему приходилось отвлекаться ради выполнения обязанностей повелителя: хозяйственных и финансовых хлопот, административных дел - иногда приятных, а чаще назойливых.
К числу традиций которых веками придерживался род Тенорио относилось освящение своим присутствием скромных деревенских праздников. И когда староста села Эррера явился пригласить своего господина на праздник в честь местного святого, дону Хуану пришлось сделать перерыв в богословских занятиях.
После долгого затворничества поездка и сам праздник приятно его освежили. Всё шло по заведённому ритуалу: торжественное богослужение, праздничное шествие возглавляемое пастором и четырьмя крепкими красавцами несшими статую святого на богато разукрашенных носилках, весёлые танцы на площади перед церковью.
Сидя на помосте украшенном цветами и флагами чуть впереди старосты и наиболее уважаемых жителей села, дон Хуан с милостивой улыбкой смотрел на кружащихся в танце юношей и девушек в праздничных нарядах. Музыканты неистовствали. Пели гитары, смеялись и рыдали скрипки, гремели тамбурины. Развевались юбки и волосы, изгибались юные тела, стучали каблуки, щёлкали кастаньеты. Но вот в толпе раздались возгласы: "Анна, Анна!" и танцоры отступили освободив просторный круг перед помостом. В круг вошла стройная девушка с оживлённым юным лицом, гибкая как тростинка. Нежный румянец на щеках, яркие влажные губы, чёрные брови, зелёные глаза. Цветная юбка развевалась как знамя, бирюзовые серьги раскачивались в ушах, ожерелье из золотых монет позванивало в такт ходьбе.
Cмолкнувшая было музыка заиграла снова - негромко, протяжно. Девушка не спеша пошла по кругу поводя поднятыми над головой руками. Всё быстрее и быстрее играют музыканты, всё стремительне и резче движения девушки. И вот уже словно огненный смерч носится по кругу: волосы мечутся как пламя, скользят по тонким рукам золотые браслеты, кастаньеты выбивают дробь мелодии.