Невезуха.
Как вы помните, в среду после обеда, главный врач нашего отделения в очередной раз "развёлся" со мной и принял обет молчания. Он искренно молчал весь остаток среды. В четверг, ближе к вечеру, наш главный врач стал молчать как-то натужно и заискивающе поглядывать в мою сторону. В пятницу утром (то есть сегодня) он молча принёс мне чашку кофия и печенек.
- Do you know sign language? - спросил дядюшка Ф, выдержав драматическую паузу. Он очень хотел поговорить со мной, но стеснялся, ибо зарёкся этого не делать.
Я ответила, что у меня имеется limited knowledge of sign language.
- I only know one gesture, - я даже не стала показывать о чём идёт речь. Итак понятно.
Я принесла наборы слепков и машину, на которой симулируется человечкий прикус. Повесила на стенку диагностические фотографии. Мы приготовились делать model surgery. Речь идёт о пред-операционном процессе, когда слепки меряются, пилятся, склеиваются нужным образом, меряются ещё раз и отдаются хирургам, которые воспользуются нашими замерами, для того, чтобы распилить черепушку нуждающегося и собрать её (черепушку) обратно таким образом, чтобы окружающие не кричали в спину нуждающемуся "Вот урод, так урод!"
Сегодня, на нашем не-операционном столе лежали слепки челюстей некоей шестнадцатилетней девочки Наташи, которая родилась где-то под Воронежем и была брошена родителями. Девочке Наташе очень не повезло в жизни. Она родилась с заячьей губой и с волчьим нёбом. Родители сразу же сдали ребёнка в детский дом. Девочку Наташу усыновили какие-то добрые американские люди. Усыновили и привезли в богомерзкую Индиану.
У Наташи - сутулые плечи и очень "русское лицо". Неброское. Тонкие губы и широкие скулы. Если бы не взгляд пронзительных серых глаз, то это лицо можно было бы назвать совсем некрасивым. Я даже не знаю, как это объяснить. Одного взгляда на Наташины фотографии достаточно для того, чтобы понять, что она - русская. Я всё смотрела на её фотографии и представляла эту девочку в сером пальто совдеповского пошива. В бесформенной серой шали, которая досталась бы девочке с бабушкинского плеча. Эта Наташа просто обязана окать и волноваться об урожае огородной редиски. О прополке огурцов. Окучивать картошку. Гулять по Воронежской промзоне в синих сумерках. Ходить в церковь каждое воскресное утро. Выйти замуж за невзрачного шофёра. Родить троих детей и безысходно шамкать "Отче Наш" своим рано-обеззубевшим ртом. Серая российская мышь в сером пальто и в серой шали должна была бы органично вписаться в серые российские хляби, распластавшиеся от горизонта до горизонта под низким Воронежским небом.
Девочке Наташе очень не повезло в жизни. Она родилась с заячей губой. Попала в детский дом. И в конечном итоге очутилась на другой стороне земного шара в какой-то Индиане. Она свободно говорит по-английски и не знает никакого другого языка. Она никогда не будет окать. Не прочтёт "Отче Наш" в оригинале. Не расстанется со своими зубами. Не попадёт в Воронеж. Не узнает о существовании бесформенных серых шалей. Не узнает много-много другого.
Никто из Наташиного окружения не увидит признаков её изначальной судьбы, которая изменилась от того, что девочке очень не повезло в жизни.
- Do you know sign language? - спросил дядюшка Ф, выдержав драматическую паузу. Он очень хотел поговорить со мной, но стеснялся, ибо зарёкся этого не делать.
Я ответила, что у меня имеется limited knowledge of sign language.
- I only know one gesture, - я даже не стала показывать о чём идёт речь. Итак понятно.
Я принесла наборы слепков и машину, на которой симулируется человечкий прикус. Повесила на стенку диагностические фотографии. Мы приготовились делать model surgery. Речь идёт о пред-операционном процессе, когда слепки меряются, пилятся, склеиваются нужным образом, меряются ещё раз и отдаются хирургам, которые воспользуются нашими замерами, для того, чтобы распилить черепушку нуждающегося и собрать её (черепушку) обратно таким образом, чтобы окружающие не кричали в спину нуждающемуся "Вот урод, так урод!"
Сегодня, на нашем не-операционном столе лежали слепки челюстей некоей шестнадцатилетней девочки Наташи, которая родилась где-то под Воронежем и была брошена родителями. Девочке Наташе очень не повезло в жизни. Она родилась с заячьей губой и с волчьим нёбом. Родители сразу же сдали ребёнка в детский дом. Девочку Наташу усыновили какие-то добрые американские люди. Усыновили и привезли в богомерзкую Индиану.
У Наташи - сутулые плечи и очень "русское лицо". Неброское. Тонкие губы и широкие скулы. Если бы не взгляд пронзительных серых глаз, то это лицо можно было бы назвать совсем некрасивым. Я даже не знаю, как это объяснить. Одного взгляда на Наташины фотографии достаточно для того, чтобы понять, что она - русская. Я всё смотрела на её фотографии и представляла эту девочку в сером пальто совдеповского пошива. В бесформенной серой шали, которая досталась бы девочке с бабушкинского плеча. Эта Наташа просто обязана окать и волноваться об урожае огородной редиски. О прополке огурцов. Окучивать картошку. Гулять по Воронежской промзоне в синих сумерках. Ходить в церковь каждое воскресное утро. Выйти замуж за невзрачного шофёра. Родить троих детей и безысходно шамкать "Отче Наш" своим рано-обеззубевшим ртом. Серая российская мышь в сером пальто и в серой шали должна была бы органично вписаться в серые российские хляби, распластавшиеся от горизонта до горизонта под низким Воронежским небом.
Девочке Наташе очень не повезло в жизни. Она родилась с заячей губой. Попала в детский дом. И в конечном итоге очутилась на другой стороне земного шара в какой-то Индиане. Она свободно говорит по-английски и не знает никакого другого языка. Она никогда не будет окать. Не прочтёт "Отче Наш" в оригинале. Не расстанется со своими зубами. Не попадёт в Воронеж. Не узнает о существовании бесформенных серых шалей. Не узнает много-много другого.
Никто из Наташиного окружения не увидит признаков её изначальной судьбы, которая изменилась от того, что девочке очень не повезло в жизни.