Ситуация "по Галковскому"
Говорят, что жизнь богаче литературы. Но можно сказать и то, что литература изобретает новые богатства жизни.
Хотел поделиться нижеследующим мемуаром.
Несколько лет назад мы с супругой отправились на книжную ярмарку Non fiction. Всё было как обычно, ходили по разным рядам, покупали себе разное заинтересовавшее. По-моему, именно тогда я взял себе "Русское старообрядчество" Зеньковского, книгу про судьбы пленных под Полтавой и разные прочие не менее любопытные вещи. Утолив таким образом до некоторой степени голод интеллектуальный, мы почувствовали голод физический. Посему было принято решение зайти в кафетерий, расположенный на территории ярмарки, где можно было попить кофе или чай и съесть что-то лёгкое.
На нашу беду кафетерий оказался культурным заведением. То есть его функции не ограничивались общепитовскими. В людях, приходивших сюда отдохнуть и подкрепиться, организаторы угадали аудиторию, которую можно застать врасплох. Поэтому имевшуюся в этом помещении сцену (небольшую) решили использовать "по назначению". Разные люди что-то говорили в микрофон, пока добрые покупатели, переговариваясь друг с другом, попивали кофе и поедали булочки. К нашему приходу на сцене как раз проходила рокировка - кто-то уже закончил, а кое-кто собирался начинать. Мы сели за столик. Место на сцене заняла женщина. Как выяснилось, это была постсоветская поэтесса Евгения Лавут. Она собиралась читать свои стихи. Вынужденно оказавшиеся в роли аудитории русские покупатели книг вежливо притихли. Они услышали следующее стихотворение:
Давай с тобой, Господи, поговорим по числам:
Что у нас получается по числам.
Как бы органайзер почистим.
То, что переносимо - перенесем.
В принципе несомое - по смыслу.
Только непереносимое ни за что не перенесем.
Лучше сразу же отсосем.
О чем я, Боже?
Да обо всем.
Микрофон работал исправно. Люди с книгами за столиками молчали. Воцарилась хрупкая тишина. Некоторым (нам, например) было неловко. Постсоветская поэтесса Евгения Лавут ничего не заметила. Она смотрела на свои записи и курила сигарету, думая, видимо, что перед ней более-менее привычная богемная тусовка, с которой именно так и надо. Пришло время второго стихотворения:
Уже не хочется ни перед кем особо раздеться.
Ну не пиздец, а, господи, не пиздец, а?
Я, скорее, болотный царь, чем его игрушечные лебядки,
я поэтому не лечу на блядки,
у меня везде складки.
Тут постсоветская поэтесса внезапно посмотрела в зал, который продолжал молчать. В этом молчании ей, вероятно, чувствовалось отчуждение. Неожиданно Лавут увидела среди аудитории детей. В этот момент шаблон, видимо, начал постепенно разрываться. Русские семьи, пришедшие купить какие-то книги (включая детские), увы, на роль благодарных слушателей не годились. Пепел с сигареты "поэтессы" падал куда-то вниз. Её творческий "вечер" пошёл не по программе. Возникла пауза. Некоторые русские (мы в их числе) потянулись к выходу - обратно на ярмарку, покупать новые книги. Незапланированная встреча с постсоветской культурой требовала оперативно залечить душевную рану покупкой чего-нибудь душеполезного, например, Пьера Бурдье.
Хотел поделиться нижеследующим мемуаром.
Несколько лет назад мы с супругой отправились на книжную ярмарку Non fiction. Всё было как обычно, ходили по разным рядам, покупали себе разное заинтересовавшее. По-моему, именно тогда я взял себе "Русское старообрядчество" Зеньковского, книгу про судьбы пленных под Полтавой и разные прочие не менее любопытные вещи. Утолив таким образом до некоторой степени голод интеллектуальный, мы почувствовали голод физический. Посему было принято решение зайти в кафетерий, расположенный на территории ярмарки, где можно было попить кофе или чай и съесть что-то лёгкое.
На нашу беду кафетерий оказался культурным заведением. То есть его функции не ограничивались общепитовскими. В людях, приходивших сюда отдохнуть и подкрепиться, организаторы угадали аудиторию, которую можно застать врасплох. Поэтому имевшуюся в этом помещении сцену (небольшую) решили использовать "по назначению". Разные люди что-то говорили в микрофон, пока добрые покупатели, переговариваясь друг с другом, попивали кофе и поедали булочки. К нашему приходу на сцене как раз проходила рокировка - кто-то уже закончил, а кое-кто собирался начинать. Мы сели за столик. Место на сцене заняла женщина. Как выяснилось, это была постсоветская поэтесса Евгения Лавут. Она собиралась читать свои стихи. Вынужденно оказавшиеся в роли аудитории русские покупатели книг вежливо притихли. Они услышали следующее стихотворение:
Давай с тобой, Господи, поговорим по числам:
Что у нас получается по числам.
Как бы органайзер почистим.
То, что переносимо - перенесем.
В принципе несомое - по смыслу.
Только непереносимое ни за что не перенесем.
Лучше сразу же отсосем.
О чем я, Боже?
Да обо всем.
Микрофон работал исправно. Люди с книгами за столиками молчали. Воцарилась хрупкая тишина. Некоторым (нам, например) было неловко. Постсоветская поэтесса Евгения Лавут ничего не заметила. Она смотрела на свои записи и курила сигарету, думая, видимо, что перед ней более-менее привычная богемная тусовка, с которой именно так и надо. Пришло время второго стихотворения:
Уже не хочется ни перед кем особо раздеться.
Ну не пиздец, а, господи, не пиздец, а?
Я, скорее, болотный царь, чем его игрушечные лебядки,
я поэтому не лечу на блядки,
у меня везде складки.
Тут постсоветская поэтесса внезапно посмотрела в зал, который продолжал молчать. В этом молчании ей, вероятно, чувствовалось отчуждение. Неожиданно Лавут увидела среди аудитории детей. В этот момент шаблон, видимо, начал постепенно разрываться. Русские семьи, пришедшие купить какие-то книги (включая детские), увы, на роль благодарных слушателей не годились. Пепел с сигареты "поэтессы" падал куда-то вниз. Её творческий "вечер" пошёл не по программе. Возникла пауза. Некоторые русские (мы в их числе) потянулись к выходу - обратно на ярмарку, покупать новые книги. Незапланированная встреча с постсоветской культурой требовала оперативно залечить душевную рану покупкой чего-нибудь душеполезного, например, Пьера Бурдье.