Илья Глазунов "Шурочка у Ромашова"
Заключительная глава "Поединка": Накануне дуэли Ромашова с ее мужем Шурочка пришла к влюбленному в нее офицеру с просьбой обязательно стреляться, но целить мимо, дескать в отказе Ромашова от дуэли и его извинениях будет что то сомнительное для репутации ее мужа, зато дуэль, хотя бы и бескровная будет полезна для его карьеры. Разумеется, муж тоже будет стрелять мимо, "он все знает".
Все шито белыми нитками: бескровная дуэль ("обменялись выстрелами а потом пожали друг другу руки") после пьяного мордобития (причем набили морду именно мужу Шурочки), еще быстрее уничтожит его карьеру чем извинения противной стороны. Это нелепо, но Ромашов, даже по наивности не удивившись, не задав ни одного вопроса, соглашается, - почему?
Беллетрист типа Мамина-Сибиряка или Боборыкина просто наплевали бы на логику, Достоевский бы выдал что нибудь "подпольное" на разрыв аорты, Куприн же... Ох уж этот Куприн...
"Ромашов почувствовал, как между ними незримо проползало что-то тайное, гадкое, склизкое, от чего пахнуло холодом на его душу. Он опять хотел высвободиться из ее рук, он она его не пускала. Стараясь скрыть непонятное, глухое раздражение, он сказал сухо:
- Ради Бога, объясни прямее. Я все тебе обещаю".
Т.е. Куприн вытащил как джокера из рукава отсыл на "гнусную, лживую женскую сущность", которую Ромашев интуитивно ухватил, но не стал пускать в свое сознание. Не стал орать как Пьер Безухов на Элен, не убежал как Лаврецкий от Вареньки, а всего лишь поступил как бесчисленные герои Чехова в схожих ситуациях.
Но почему же исполненный скрытого благородства, наивный, тонкий Ромашов хотя бы брезгливо не отшатнулся в этот момент? Для последнего штриха - скотское провинциальное существование, бессмысленный армейский быт это не среда Безухова и Лаврецкого, это такая эпическая мерзость запустения которая даже Ромашова примирила с лживой сукой. Круг замкнулся, выхода нет, теперь только смерть.