Унылые кольца дорог времени
Мокрый снег в перчатке, два погнутых гвоздя под ногой, сиреневые плащи, газета «Правда» на окнах, трамвай рано утром, лёд на почерневшей ветке и закрытый киоск.
То, что осталось от прошлого года.
С характерным звуком заправляется кассета в деку, что вызывает к жизни ещё один полупрозрачный, ленточный, дырявый призрак прошлого с мелкими шурупами. И звук отъезжающей машины.
Лежать в окружении лепестков на полу в складках лилового полупрозрачного платья, прислонив тёплые ступни к стене на уровне двухлетнего пятнышка от чумазых рук, не так уж удобно, но навевало бы лолитообразные и слегка инфернальные ассоциации, если бы не отклеившийся уголок обоев и слишком прозаический плинтус. Ты со вздохом встаёшь, комкаешь лиловое, надеваешь шерстяное серое, дублёнку и выходишь на раскисший снег, хлопнув дверью подъезда, и твои ноги вспоминают песок и его руки.
Клякса площади алеет-зеленеет классом шумных школьников, стрелочки пронзительного голоса молодой учительницы, отчаявшейся навести мир, обдают щёки, красные вязаные перчатки набирают мокрый снег, и вчерашний день начинается снова.
То, что осталось от прошлого года.
С характерным звуком заправляется кассета в деку, что вызывает к жизни ещё один полупрозрачный, ленточный, дырявый призрак прошлого с мелкими шурупами. И звук отъезжающей машины.
Лежать в окружении лепестков на полу в складках лилового полупрозрачного платья, прислонив тёплые ступни к стене на уровне двухлетнего пятнышка от чумазых рук, не так уж удобно, но навевало бы лолитообразные и слегка инфернальные ассоциации, если бы не отклеившийся уголок обоев и слишком прозаический плинтус. Ты со вздохом встаёшь, комкаешь лиловое, надеваешь шерстяное серое, дублёнку и выходишь на раскисший снег, хлопнув дверью подъезда, и твои ноги вспоминают песок и его руки.
Клякса площади алеет-зеленеет классом шумных школьников, стрелочки пронзительного голоса молодой учительницы, отчаявшейся навести мир, обдают щёки, красные вязаные перчатки набирают мокрый снег, и вчерашний день начинается снова.