Ночь перед истграмом
Попугай Рэмбо слушал Лену, внимательно свесившись с люстры.
Было уже поздно.
Рэмбо всегда очень любил наблюдать за своей хозяйкой, особенно в период подготовки к экзаменам. Он всегда ощущал какой-то благоговейный трепет, когда за два дня до экзамена Лена отрешалась от мира. Рабочий стол, стул рядом, постель и всё прилегающее пространство были заполнены книжками и тетрадками. «В этой атмосфере прорастающих знаний,- неторопливо думал Рэмбо, расхаживая по подоконнику,- делаешься чище, как-то духовно растёшь». После чего пробирался на кухню и деловито таскал печенья из вазочки, обосновывая это тем, что умственный труд требует материального подкрепления.
Лена любила учить вслух. Попугай, по совместительству подрабатывавший домовым и барабашкой, был безнадёжно влюблён в Лену и в неиссякаемый поток знаний, обрушивавшийся на него дважды в год. Чтобы привлечь её внимание, он в меру своих сил занимался лётным спортом и произносил пламенные речи, в ответ на которые девушка благосклонна гладила его по холке.
Каждый экзамен был чем-то особенным. Лекции по истории русской литературы Лена читала вдохновенно, и особенно за полночь романтично настроенный Рэмбо прикрывал глаза и представлял себя кудрявым поэтом, нервно грызущим перо, а потом с сумасшедшей скоростью записывающим гениальные строки. Потом открывал глаза и со вздохом думал: «Нет, это не Рио-де-Жанейро. Это гораздо хуже».
Ярким невыводимым пятном на памяти Рэмбо осталась подготовка к античной литературе, которая далась Лене очень тяжело. Так, что попугай и сам ощущал себя рабом, который гребет против ветра на огромной ладье, перевозящей аргонавтов через моря. Он титанически ждал, пока экзамен наконец уже пройдёт, и в конце пути, когда была получена долгожданная пятёрка, героически поглотил всё съестное, что нашёл на кухне.
Но когда-то должно было произойти и это.
Истграм.
Нет, в принципе, Рэмбо слышал много страшных слов от своей прабабки, знатной колдуньи. Она могла и не такое завернуть. Но истграм последние полгода занимал всё воображение попугая. В его мыслях истграм был как надвигающийся чугунный паровоз в непосредственной близости от гражданки А. Карениной. Он светился неясным светом во тьме, он стучал в висках тяжкой неотвратимостью тёмными ночами и грозовыми вечерами.
Истграм. Попугай внятно произнёс это слово про себя. Мысленно, но отчётливо.
Только полдня назад он узнал, что это «историческая грамматика».
На воображение Рэмбо никогда не жаловался. Он слушал, как уважительно Леночка читает тексты тысячелетней давности, и представлял себе, как русоволосые русичи с весомыми бородами и ясноокие славянки с настоящими, а не накладными косами водят хороводы, напевая архаичным языком песни, пишут друг другу на бересте любовные записки, прыгают через костёр и подбадривают друг друга словами с твёрдым знаком на конце. Бесчисленные таблицы склонений и спряжений, которые в представлении бедного попугая древние русичи зубрили по ночам после полевых работ, потрясали его взор. Запомнить это было невозможно. Но Лена на его глазах совершала невозможное.
Экзамен, как попугай знал твёрдо, был назначен на завтра на 14.00. Море времени в представлении его хозяйки. Подготовка её носила характер разгоняющегося поезда. То есть сначала она бегала на кухню за провиантом. Занимала себя всем, чем можно, лишь бы перерывы были почаще: полить цветы, прибраться на столе, выглянуть в окно, поболтать по телефону. Но чем позднее, тем реже и короче становились перерывы. Еда просто запасалась на всю ночь, дислоцировалась рядом с местом, где окопалась Лена, и тут уже начиналось таинство. Рэмбо забывал дышать, говорить и перемещаться и просто наблюдал. Сначала она сидела с мирной позе, с книжкой на коленях. Потом по-турецки. Потом замёрзла и надела носочки. Потом легла на живот, не прекращая читать, и стала болтать ногами. Потом опять села. Потом попугай уснул на пять минут, а когда проснулся, хозяйка уже лежала на спине, не отрываясь от книжки и задрав ноги на стену. Все следующие её позы Рэмбо помнил уже отрывочно. На рассвете, когда он снова случайно проснулся, Лена готовилась ко сну, расчёсывая волосы. Хороший признак: значит, всё выучила.
Весь следующий день попугай провёл, изнывая от безвестности. И только к вечеру, в районе четырёх, он подслушал, как по телефону Лена сообщила родителям, что получила пять.
Рэмбо вздохнул с облегчением. Ещё один семестр он прожил не зря.
14/15 февраля 2009
Было уже поздно.
Рэмбо всегда очень любил наблюдать за своей хозяйкой, особенно в период подготовки к экзаменам. Он всегда ощущал какой-то благоговейный трепет, когда за два дня до экзамена Лена отрешалась от мира. Рабочий стол, стул рядом, постель и всё прилегающее пространство были заполнены книжками и тетрадками. «В этой атмосфере прорастающих знаний,- неторопливо думал Рэмбо, расхаживая по подоконнику,- делаешься чище, как-то духовно растёшь». После чего пробирался на кухню и деловито таскал печенья из вазочки, обосновывая это тем, что умственный труд требует материального подкрепления.
Лена любила учить вслух. Попугай, по совместительству подрабатывавший домовым и барабашкой, был безнадёжно влюблён в Лену и в неиссякаемый поток знаний, обрушивавшийся на него дважды в год. Чтобы привлечь её внимание, он в меру своих сил занимался лётным спортом и произносил пламенные речи, в ответ на которые девушка благосклонна гладила его по холке.
Каждый экзамен был чем-то особенным. Лекции по истории русской литературы Лена читала вдохновенно, и особенно за полночь романтично настроенный Рэмбо прикрывал глаза и представлял себя кудрявым поэтом, нервно грызущим перо, а потом с сумасшедшей скоростью записывающим гениальные строки. Потом открывал глаза и со вздохом думал: «Нет, это не Рио-де-Жанейро. Это гораздо хуже».
Ярким невыводимым пятном на памяти Рэмбо осталась подготовка к античной литературе, которая далась Лене очень тяжело. Так, что попугай и сам ощущал себя рабом, который гребет против ветра на огромной ладье, перевозящей аргонавтов через моря. Он титанически ждал, пока экзамен наконец уже пройдёт, и в конце пути, когда была получена долгожданная пятёрка, героически поглотил всё съестное, что нашёл на кухне.
Но когда-то должно было произойти и это.
Истграм.
Нет, в принципе, Рэмбо слышал много страшных слов от своей прабабки, знатной колдуньи. Она могла и не такое завернуть. Но истграм последние полгода занимал всё воображение попугая. В его мыслях истграм был как надвигающийся чугунный паровоз в непосредственной близости от гражданки А. Карениной. Он светился неясным светом во тьме, он стучал в висках тяжкой неотвратимостью тёмными ночами и грозовыми вечерами.
Истграм. Попугай внятно произнёс это слово про себя. Мысленно, но отчётливо.
Только полдня назад он узнал, что это «историческая грамматика».
На воображение Рэмбо никогда не жаловался. Он слушал, как уважительно Леночка читает тексты тысячелетней давности, и представлял себе, как русоволосые русичи с весомыми бородами и ясноокие славянки с настоящими, а не накладными косами водят хороводы, напевая архаичным языком песни, пишут друг другу на бересте любовные записки, прыгают через костёр и подбадривают друг друга словами с твёрдым знаком на конце. Бесчисленные таблицы склонений и спряжений, которые в представлении бедного попугая древние русичи зубрили по ночам после полевых работ, потрясали его взор. Запомнить это было невозможно. Но Лена на его глазах совершала невозможное.
Экзамен, как попугай знал твёрдо, был назначен на завтра на 14.00. Море времени в представлении его хозяйки. Подготовка её носила характер разгоняющегося поезда. То есть сначала она бегала на кухню за провиантом. Занимала себя всем, чем можно, лишь бы перерывы были почаще: полить цветы, прибраться на столе, выглянуть в окно, поболтать по телефону. Но чем позднее, тем реже и короче становились перерывы. Еда просто запасалась на всю ночь, дислоцировалась рядом с местом, где окопалась Лена, и тут уже начиналось таинство. Рэмбо забывал дышать, говорить и перемещаться и просто наблюдал. Сначала она сидела с мирной позе, с книжкой на коленях. Потом по-турецки. Потом замёрзла и надела носочки. Потом легла на живот, не прекращая читать, и стала болтать ногами. Потом опять села. Потом попугай уснул на пять минут, а когда проснулся, хозяйка уже лежала на спине, не отрываясь от книжки и задрав ноги на стену. Все следующие её позы Рэмбо помнил уже отрывочно. На рассвете, когда он снова случайно проснулся, Лена готовилась ко сну, расчёсывая волосы. Хороший признак: значит, всё выучила.
Весь следующий день попугай провёл, изнывая от безвестности. И только к вечеру, в районе четырёх, он подслушал, как по телефону Лена сообщила родителям, что получила пять.
Рэмбо вздохнул с облегчением. Ещё один семестр он прожил не зря.
14/15 февраля 2009