Моя философия. Синопсис. - 33
Моя философия. Синопсис. - ( 1), ( 2), ( 3), ( 4), ( 5), ( 6), ( 7), ( 8), ( 9), ( 10), ( 11), ( 12), ( 13), ( 14), ( 15), ( 16), ( 17), ( 18), ( 19), ( 20), ( 21), ( 22), ( 23), ( 24), ( 25), ( 26), ( 27), ( 28), ( 29), ( 30), ( 31), ( 32).
Таким образом, тот факт, что в нашем действительном мире существует множество вещей «одного рода», которые природа «производит» огромными «тиражами», вовсе не требует для своего объяснения философской «гипотезы Платона». «Гипотеза Платона», объясняющая этот факт тем, что для всех таких вещей «одного рода» существует некий общий для них «образец», - который при этом существует как-то отдельно от всех таких вещей, - не только представляется совершенно излишней, но и создает множество трудностей и проблем для объяснения множества других явлений и процессов в природе.
Рассмотрим второе обстоятельство, которое, как кажется, делает эту «гипотезу Платона» достаточно убедительной и привлекательной: наличие в нашем разуме и языке понятий для обозначения этой общей природы у множества вещей «одного рода». Так, общую природу, которую мы находим у всех людей, мы называем «человеком». А общую природу, которую находим во всех лошадях, мы называем «лошадью». Видимо, отсюда у Платона и возникла мысль, что эта общая природа множества вещей является чем-то вроде наших понятий (имеет идеальную природу), и все такие идеальные «сущности», эйдосы, находятся в особом умопостигаемом мире, который существует не только отдельно от всяких вещей, но и от нашего разума.
Однако нетрудно понять, что эта проблема носит не столько онтологический или метафизический характер, сколько характер чисто гносеологический. В самом деле, ведь любое наше понятие (за исключением имен, категорий и логико-математических понятий) всегда является неким обобщением эмпирического опыта, и наш рассудок, формируя понятия, делает это на основе обобщения неких свойств или признаков вещей. И поэтому любое понятие уже является неким обобщенным знанием о нашем эмпирическом опыте, но ровно ничего не говорит нам о том, какая объективная (или, тем более, метафизическая) реальность стоит за этим опытом и понятием, образуемым нашим рассудком на основе этого опыта. И в этом смысле понятие «человек» или «лошадь» ничем не хуже понятий «дом», «гора»,«куча», «зеленый», «квадратный». И почему понятию «лошадь» или «человек» мы должны придавать какой-то особый метафизический смысл - совершенно непонятно.
Тем не менее, нужно признать, что именно Платон - пусть он сам и ошибался практически во всем в своей философии - впервые со столь ясностью поставил проблему соотношения нашего разума к объективному миру и к его метафизическим основаниям. Ведь понятие «зеленое» явно отличается от понятия «лошадь», а понятие «квадратное» - которое и вовсе не требует эмпирического опыта и которое мы берем из самого нашего разума, из его геометрических априорных представлений - явно отлично от понятия «сладкий». Поэтому именно с Платона началась настоящая, серьезная философия, и Аристотель, ученик Платона, уже уделял огромное внимание целенаправленному исследованию структур нашего разума - от категорий до логики. Платон впервые показал, - пусть и в ошибочной форме, - что наш разум каким-то образом способен воспроизводить онтологическую и метафизическую структуру нашего мира, а Аристотель - пусть также с некоторыми ошибками - ближе других подошел к разгадке тайны о том, почему это возможно.
Наконец, третье обстоятельство, которое сделало эту «гипотезу Платона» настолько популярной и влиятельной в истории философии: прямая аналогия между тем, как природа «производит» вещи «одного рода» в огромных «тиражах» согласно некоему «образцу» - и тем, как сам человек создает множество вещей по одному своему замыслу. Например, когда горшечник лепит множество одинаковых горшков по одному образцу, или когда автомобильный завод производит множество почти идентичных автомобилей по одному инженерному замыслу и по одним технологиям.
Эта аналогия вроде бы «напрашивается сама собой», кроме того, она придает «гипотезе Платона» еще и некий телеологический и даже теологический смысл: природа или космос наделяются некими творческими способностями, подобными способностям человека, - производить множество вещей «одного рода» по единому «образцу», а жить в осмысленном мире, в котором присутствует какой-то разум и заранее предустановленный порядок и цель, согласитесь, намного приятнее, чем жить в мире, где ничего этого нет.
Именно поэтому философия Платона и Аристотеля позднее была использовала неоплатониками в своем псевдорелигиозном гностическом учении, а вся христианская догматика была сформулирована на языке Платона и Аристотеля. И по этой же причине позднее католические теологи, превратив демиурга платоников и аристотелевский Нус в христианского Бога-Творца, несколько веков пытались «подпереть» католическую веру учением Аристотеля. Причем эту идею приспособить философию Платона и Аристотеля для своих теологических целей европейские католики позаимствовали у арабов-мусульман, которые знали Платона, Аристотеля и неоплатоников (через Византию) гораздо раньше и лучше, и которые ранее уже проделали похожий фокус, превратив аристотелевский Нус в разум Аллаха, творящего мир согласно своим божественным формам.
Но в итоге - как я это показал в ходе изложения моей философии - именно это и сыграло с католиками злую шутку. И желание Католической Церкви «подпереть» свой авторитет и авторитет Папы Римского еще и философией Аристотеля - дабы овладеть не только душами католиков, но и их умами, причем умами наиболее любопытными и сильными - в итоге обернулось для католиков огромными проблемами. В философии Аристотеля есть ошибки, и его учение о формах является ошибочным (не говоря уже об учении Платона). И когда католические схоласты пытались объяснить, каким образом Бог-Творец сотворил мир при помощи форм из своего Божественного Ума, они столкнулись со все теми же неразрешимыми трудностями. А их яростные богословские споры - нередко сопровождавшиеся мордобитием - о том, что первичней: курица или яйцо, или откуда Господь Бог при сотворении мира нашел у Себя формы для множества вещей безобразных и неприятных, в итоге приняли какой-то странный характер, явно далекий от христианского учения.
В общем, католики в какой-то момент сообразили, что «здесь что-то не так». И - что еще хуже - это сообразили и противники Католической Церкви. И по мере того, как в учении Аристотеля обнаруживались все новые ошибки, и авторитет Аристотеля и католических схоластов постепенно начал падать - вместе с тем началось падение авторитета и всего католического учения и всей Католической Церкви.
Более того, подобные попытки использовать эту «гипотезу Платона» в богословских целях могут привести и к еще худшим последствиям: когда творцом мира будет объявлен не Бог-Творец, а какое-то загадочное существо - Великий Архитектор Вселенной, который, при ближайшем рассмотрении, окажется подозрительно похожим на демиурга Платона и неоплатоников. Существо уже вовсе не трансцендентное, и очень подозрительное - сильно напоминающее другое существо из христианского вероучения. И именно так в итоге и произошло: так что когда англичане разрабатывали свою систему масонства, - с тем, чтобы установить свой контроль над европейским оккультным и сатанинским полуподпольем, - им не составило труда снова вернуться к идее о демиурге, создающим наш мир и вещи в нем, назвав его Великим Архитектором Вселенной. И католические эксперименты с философией Платона и Аристотеля в целях богословских в итоге вылились в нечто противоположное - в оккультную систему масонства, которую англичане создали и использовали в том числе и для целенаправленного уничтожения в Европе сначала католицизма, а затем и всего христианства.
Вот что значит смешение философских проблем с проблемами богословскими. И каким бы большим ни был соблазн использовать учение Платона или Аристотеля для объяснения того, как Бог сотворил мир - лучше воздержаться от этого соблазна. Мы не знаем, как Бог сотворил мир. И не знаем, каким образом Он сотворил человека «по образу и подобию Своему». Но Бог совершенно точно не творил мир по каким-то своим заранее заготовленным образцам.