Как возможен синтез философии Аристотеля и философии Канта? - 11
Таким образом, рассмотрев, как функционирует разум с его понятиями и как он соотнесен с опытом, в четвертой части изложения нашей философии - « Что есть объективное Ratio?» - мы перешли к рассмотрению вопроса о том, что такое рациональное познание, и почему возможно рациональное познание объективного мира. Важнейший, ключевой, быть может, самый важный вопрос для философии - и для нашей философии, конечно, тоже. И мы пришли к выводу, что единственным возможным объяснением этого может быть некая соотнесенность нашего ratio с Ratio объективного мира.
Вывод, надо заметить, далеко новый, и во многих философских системах предполагалось существование некоего объективного Ratio, через причастность к которому тем или иным образом нашего человеческого разума объяснялась возможность объективного рационального познания. У Платона и платоников это объективное Ratio представляло из себя божественный мир идей (эйдосов), припоминая которые через созерцание вещей, мы познаем сущность этих вещей. У Аристотеля роль такого объективного Ratio играл Ум с его формами. Европейские варвары здесь также много чего напридумывали, и, скажем, у Декарта роль объективного Ratio играет мыслящая субстанция. Но дальше всех из европейских варваров пошел, конечно, безумный немецкий шарлатан Гегель, который придумал какую-то свою «диалектику», а потом приписал ее своей Абсолютной Идее - могучему духу, который, мучаясь в собственных противоречиях, порождает понятия, а вместе с понятиями - и все сущее. Соответственно, когда этот немецкий шарлатан объявил, что он познал эту свою Абсолютную Идею с ее «диалектикой» своей дурной немецкой башкой, на этом можно было бы и закончить, но на этом развитие немецкой Абсолютной Идеи почему-то не остановилось, и гегельянство напоследок породило нам на счастье еще и Карла Маркса с Адольфом Гитлером в придачу. Все по Гегелю - как тезис и антитезис, синтезом которых стал разрушенный Берлин.
А вот Кант в этом смысле стоит совершенно особняком - у него нет никакого объективного Ratio. Никаких божественных миров идей, ни субстанций, ни могучего Абсолютного Духа Гегеля. У него есть только человеческий разум, и всякое ratio в нашем мире основано и исходит из этого ratio человеческого разума. И мне это нравится. Мне нравится, что в философии Канта - в отличие от всех прочих философских систем - нет никаких дополнительных сущностей, отвечающих за рациональность объективного мира. Проблема, однако, в том, что у Канта и от объективного мира мало что осталось - какая-то непонятная и непостижимая вещь-в-себе. И про нее Кант мог бы сказать что-нибудь более определенное, помимо того, что она существует и является причиной наших ощущений.
Но Кант испугался. Кант зассал. Он испугался признать, что в нашем мире существуют настоящие плотяные бабские сиськи, и существуют они совершенно объективно, как и всякие прочие материальные вещи. Мы вернули в философию Канта бабские сиськи, а вместе с ними - объективный мир материальных вещей и материю, а вместе с этим - вопрос о возможности объективного рационального познания в нашей философии звучит уже совсем иначе, чем у Канта. И мы снова должны признать, что в нашем мире, помимо ratio нашего разума, все же существует и некое объективное Ratio. Почему?
Потому что объяснить возможность рационального познания мира только наличием ratio человеческого разума - как это пытался сделать Кант - невозможно. Безусловно (и в этом мы согласны с Кантом), окружающий нас мир - вещь-для-человека - дан нам и существует для нас уже в формах нашего сознания и нашего разума, а значит, в этом мире уже присутствуют формы нашего собственного сознания и разума. Но познаем мы не эти формы (познанием этих форм занимается только математика и логика), а эмпирический опыт, в котором «слито» воедино с формами нашего сознание объективное содержание, полученное из объективного мира материальных вещей. То есть через опыт мы познаем то, что находится за опытом и является его причиной - вещи-в-себе и вещи-как-материя. В этом состоит суть и цель всякого нашего познания, и наш эмпирический опыт - лишь часть этого познания, так как задача нашего сознания и разума состоит в том, чтобы мы могли существовать в объективном мире, как тело среди других материальных вещей. А значит, и конечная цель нашего рационального познания состоит не в познании форм нашего разума, которые мы находим в самом нашем разуме или в опыте, и даже не опыта - а Ratio объективного мира.
В самом деле, ведь высказывание «все тела тяжелы» сначала возникает как обобщение определенного опыта: мы поднимаем различные вещи, находим, что все они имеют тяжесть, после чего делаем то, что делает наш разум постоянно - обобщаем этот опыт, и утверждаем, что все поднятые нами вещи имеют тяжесть. Но на этом дело не заканчивается, и мы идем дальше, и утверждаем, что тяжелы вообще все тела - даже те, которые мы никогда не поднимали и которые никогда не сможем поднять. Это уже чисто логическая операция - мы распространяем высказывание «все тела тяжелы» уже на все вообще вещи, а не только на те, что мы поднимали в своем опыте. Но эта логическая операция принимает форму «закона природы» - то есть уже объективного Ratio. Кант этого признать не хочет, и продолжает утверждать, что это всего лишь логическая операция нашего разума, и без нашего разума никаких объективных законов в природе не существует. Но, очевидно, это не так, и если мы определяем этот закон с помощью нашего разума, через обобщение опыта и логические операции, то это еще вовсе не значит, что мы тем самым диктуем законы природе.
Возьмем даже не высказывание, а понятие - а понятия, как мы установили ранее, также есть ни что иное, как обобщение опыта. Например, понятие «лошадь», которое у нас возникло на основе опыта нашего общения со многими лошадями, из чего мы определили лошадь как «травоядное животное». И исходя из такого определения, мы - как и в случае с высказыванием «все тела тяжелы» - далее распространяем это определение на всех вообще лошадей, даже тех, которых мы никогда не видели. И если мы потом вдруг встретим лошадь, и поймем, что это лошадь, то, очевидно, мы из этого также поймем, что эта лошадь - как и все лошади - является травоядным животным. Означает ли это, что наш разум предписал всем вообще лошадям быть травоядными и при встречи с нами не покушаться на нашу жизнь? Конечно, нет. Травоядность - это свойство всех лошадей, это объективный закон их природы, и наш разум лишь устанавливает (открывает) этот объективный закон - путем логической операции, свойственной природе нашего разума, то есть исходя из собственных законов. Но не мы, не Кант не можем предписать всем лошадям быть травоядными.
Но как такое возможно? Почему наш разум, руководствуясь собственными законами и своим ratio, тем не менее, умудряется постигать объективные закономерности и законы природы - то есть объективное Ratio? Причем часто выходя за пределы эмпирического опыта? Очевидно, ответ на этот вопрос нужно искать в природе этого ratio, которое и задает все правила деятельности нашего мышления (включая логические и математические правила). А как функционирует наш разум - это Кант хорошо описал, и он показал, что вся деятельность нашего разума (и сознания в целом) подчинена одной цели: создать единую картинку мира, то есть подвести не только все ощущения, но и все понятия под единство нашего «Я». А значит, ratio нашего разума и есть ни что иное, как его единство. И если, скажем, мы встречаем логическое противоречие, или наши суждения расходятся с опытом - мы должны пересмотреть нашу умопостигаемую (теоретическую) картинку мира, так как всякое противоречие и есть ни что иное, как нарушение единства нашего разума, нечто, что уже противоречит рациональности и нашему ratio.
И после этого нам остается сделать еще один шаг - понять, что и объективное Ratio, которые мы пытаемся познать с помощью нашего ratio, есть ни что иное, как единство. Но уже не единство нашего разума и нашего «Я», а объективное единство объективного мира. Безусловно, это объективное единство существует совершенно иначе, чем единство нашего разума или единство нашего «Я», но это единство и есть объективное Ratio. И, таким образом, пытаясь достичь единство нашего разума и нашего «Я» - как нашего ratio, мы тем самым просто пытаемся воспроизвести объективное единство объективного мира и его объективное Ratio. Хотя делаем мы это, конечно, в формах нашего разума - которые никак не могут быть тождественны объективному миру. Тождества здесь нет. А рациональное познание объективного мира, тем не менее, происходит.