Памяти Мастера Ченг Хсианг Ю. Окончание эссе Я.К.
Начало эссе - здесь.
******************************
Теперь расскажу о смерти Мастера Ю. Она застала всех нас врасплох, хотя последние несколько месяцев мы, его ученики, порой тревожились о нём. К его обычным увещеваниям, тирадам и насмешкам направленным, как всегда, против нашей лености и разболтанности, добавился ещё один комментарий: "Вот я, старик, и сердце уже не так хорошо, и врачи говорят: "Перестаньте так интенсивно проводить занятия, дайте себе поблажку", а я всё равно всё делаю в полную силу. Потому, что если я себя начну баловать, то вы будете думать, раз Мастеру Ю можно что-то делать ляп-тяп, то и мне тоже можно заниматься в пол-силы. И вы тогда совсем разленитесь. И поэтому я..." и бывало покажет какое-нибудь заряженное молниеносной энергией движение.
И ещё, он несколько раз сказал нам, что он счастлив, что "у него есть мы", что он "счастливый человек, потому, что у него такие ученики". От этих слов накатывало на сердце и тепло, и щемящая тоска. Но он тут же как ни в чём не бывало снова принимался "чистить нас наждачной бумагой".
Этим летом он впервые за все годы заболел гриппом и пропустил одно занятие. А потом приходил на занятия в течение двух недель явно нездоровый, осунувшийся, не показывал приёмов единоборства. Но потом оправился.
К зиме он стал медленно ходить, тепло одеваться. Но когда он начинал класс, он весь преображался и становился снова лёгким, быстрым, неуловимым и непобедимым. И нам хотелось верить, что он и дальше будет всё также непостижимо и уверенно выскальзывать из хватки старости, болезни, смерти.
30-го ноября Мастер Ю, как всегда, пришёл на занятие за 30 минут до начала урока. Минут через 15 появилась одна из его учениц, которую я условно назову Ина. Она вошла в вестибюль здания и прошла мимо лежавшего в углу человека с надвинутой на лицо шапкой. Ина подумала, что это пьяный или наркоман, который забрёл в вестибюль выспаться. Когда она поднялась на 3-ий этаж, в студию, то к её удивлению там было пусто. Через некоторое время она встревожилась. И тут её осенила ужасная догадка. Она ринулась вниз. Она подбежала к телу распростёртому на полу и сдёрнула с лица шапку. И увидела своего учителя. В этот момент из-за застеклённой двери зубоврачебного кабинета, выходившей на ту же площадку, высунулась секретарша и сказала: "Я уже позвонила в 911. Но я Вам не советую возиться с этим человеком. Мало ли кто это и что с ним."
Ина стала пытаться привести Мастера Ю в чувство, растирала ему руки. Он не отзывался. Тогда она заплакала и спросила его (по-китайски): "Учитель, Вам очень плохо?" И тут Мастер Ю приоткрыл глаза и ответил: "Ничего, ничего." Ина старалась его разговорить, не дать ему впасть в забытьё. Но он снова замолк. Наконец, в отчаянии она сказала: "Учитель, это Ина. Я - Ваша ученица. Вы узнаёте меня?" И он снова открыл глаза и ответил ей: "Я знаю." Причём он сказал это не на формальном китайском языке, на котором он как правило разговаривал со своими учениками-китайцами, а на шанхайском наречии. Ведь Ина, как и сам Мастер Ю, родом из Шанхая.
Между тем стали прибывать остальные пришедшие в тот день на занятие ученики. Они пытались что-то предпринять, как-то помочь. Но Мастер Ю уже больше ни на что не реагировал. Ворвались медики скорой помощи. Они попытались его откачать, им это не удалось, и его помчали в больницу. Полицейские тоже прибыли на вызов. Они отнеслись к ситуации сочувственно и предложили отвезти Ину в больницу, следом за Мастером Ю. Они даже нарушили устав и взяли с собой в машину ещё одну пассажирку - одноклассницу Ины, тоже китаянку, чтобы та хоть как-то поддержала совсем расклеившуюся Ину. Они понеслись в больницу на полной скорости. Возможно, что эти полицейские знали Мастера Ю. Я только недавно узнала от одно из старших учеников, что Мастер Ю неоднократно приглашали проводить занятия для Нью-Йоркских полицейских.
Остальные ученики поехали в больницу на такси. Но когда они явились туда, всё уже было кончено. Мастера Ю больше не было в живых.
Меня это история поразила по двум причинам.
Во-первых, мне не даёт покоя момент, когда Ина прошла мимо Мастера Ю, не узнав его. Я не случайно выбрала "Ина" как условное имя. Оно в равной мере похоже и на настоящее имя этой женщины, и на моё собственное имя. Я могу себе представить себя на её месте. Вполне возможно, что и я прошла бы, отведя глаза, мимо безвольно распростёртого человека, не признав в нём всегда такого подтянутого и подвижного учителя. Ведь я не раз именно так проходила мимо людей, лежащих где-нибудь на вокзале, подавляя в себе жалость боязливым "мало ли кто это и что с ним." Я не буду обещать себе, что отныне я буду пытаться вмешиваться в несчастную судьбу бомжей и пьяниц (не потому, что их не жалко, а потому, что у меня нет на это энергии и мужества). Но я надеюсь, что теперь я хотя бы остановлюсь и всмотрюсь. Ведь может быть, это - Мастер Ю, которому стало плохо, и которого ещё не поздно спасти.
Во вторых, мне всё время теперь вспоминается эпизод из биографии Будды, написанной человеком по имени по имени Шераб Чодзин Кон, который является переводчиком буддистских текстов на английский язык. Будда в последний год своей жизни, продолжал странствовать со своими учениками и учить всех, кто хотел услышать о его духовных открытиях. Тогда ему было за семьдесят лет. Незадолго до смерти он переболел какой-то мучительной болезнью, но ему на некоторое время полегчало. И между ним и его ближайшим учеником, Анандой, произошёл следующий диалог.
Ананда сказал: "Я так привык видеть тебя здоровым и непринуждённым, что твоя болезнь напугала и смутила меня. Я только тем и мог себя утешить, что я знал, что ты не покинешь нас не дав наставлений и инструкций общине (Санге)."
"Но Ананда, я 45 лет давал наставления и инструкции Санге. Я не один из тех, кто ревниво скрывают свои самые главные учения, зажав их в кулак. Дарма (учение) была полностью открыта. Чего же ты ещё можешь от меня ожидать? Что я должен сказать, в каком направлении Санга должна двигаться? Но человек, который так бы поступил, был бы одним из тех, кто думает "Санга зависит от меня." Однако Татагата так не думает. Как же Санга может зависит от меня? Я старый и ветхий, как изношенная телега, которую приходится стягивать ремнями, чтобы она не развалилась. Я могу чувствовать комфортно в своём теле лишь удаляя своё внимание от всех внешних ощущений и сосредоточивая его внутри своего сердца. ... Дарма должна стать каждому из вас прибежищем..."
Я только теперь понимаю, какими ремнями воли и физических усилий стягивал себя Мастер Ю, чтобы не развалиться во время 2-х и 3-х часовых занятий. Я думаю, что болезнь скосила его именно в момент такого перехода от "старого и ветхого" человека к учителю Тай Чи.
По отношению к Мастеру Ю слова "он себя полностью отдавал своим ученикам" являются не метафорой, а простой правдой, как скажем, утверждение, что он носил очки. Эта само-отдача, сосредоточенность на учениках проявилась в конце его жизни как тихий, но глубоко впечатляющий героизм. Но он отдавал себя полностью и раньше, внося в свои уроки все свои познания и искусность, весь свой опыт.
Когда он толковал нам цитаты из классических текстов Тай Чи, то он не просто выписывал для нас эти строки, но создавал у нас на глазах произведения каллиграфического искусства. (Примеры его каллиграфии можно увидеть на его сайте.) Объясняя необходимость точности в выборе и исполнении приёма в соответствии с ситуацией, он приводил пример из своего опыта работы в экспортном бизнесе в Тайване, где ему нужно было правильно заполнить документы на экспорт в разные страны, каждая из которых имела свои правила и требования. Обсуждая развитие компонентов наблюдательности, он рассказывал о том, как он в молодости работал фотографом при газете в Тайване и выходил на поиски интересных сюжетов или "красивых леди" для фотографий, и о том, как приехав в США поначалу зарабатывал деньги работой охранника в ювелирном магазине, и должен был зорко наблюдать за всем происходящим в торговом зале, не привлекая к себе внимания. Когда он говорил о том, как надо "вести" оппонента/партнёра и чувствовать ритм единоборства, то рассказывал и изображал, как когда-то в юности учился бальным танцам. И много, много ещё было таких "примеров из жизни". И он вовсе не всегда говорил о том, в чём он преуспел. Он рассказывал и о своих ошибках, часто посмеивался над своими неладами с английской грамматикой.
Его рассказы всегда состояли на половину из уморительной пантомимы. Его артистичность была наверное частично результатом его участия в любительской труппе классической китайской оперы. Однажды, со мной из-за этой китайской оперы случился в классе казус. С нами тогда училась основной форме женщина, которую я условно назову Кси. Кси (как это часто бывало с учениками) "застряла" на каком-то движении. Мастер Ю неделю за неделей высмеивал её и пытался направить её в правильном направлении, показывая ей, как нужно делать это движение, но не объясняя напрямик, в чём состояла её ошибка. Таков был его стиль обучения - мы все подвергались ему, и как, правило "сносили его улыбаясь". Но в тот день терпение Кси видимо лопнуло. Когда Мастер Ю, как обычно, воскликнул: "Это Ваша форма, это не моя форма - я такого не показывал", она вдруг возразила ему. Что она сказала, я не поняла, так как она заговорила по-китайски. Но её возмущённый и жалобный тон был нам всем совершенно понятен. Мастер Ю ответил ей тоже по-китайски, и таким же жалобно-напевным, чуть визгливым тоном. Кси, видно, вошла в раж, и снова что-то сказала, ещё более напевно и жалобно. И Мастер Ю ответил ей, опять очень точно подстроив свой тон под её. Их диалог продолжился. И тут я чётко услышала в этом обмене репликами речитатив классической китайской оперы. Внутри меня стал раздуваться шар дикого хохота. Я пыталась кусать губы, зажимать рот руками, но поняв, что мне с собой уже не совладать, я бегом ринулась из класса. Я выскочила в коридор, и, прежде чем я успела прикрыть за собой дверь, меня взорвало гомерическим смехом. Тут пробрало и моего мужа (который тоже учился у Мастера Ю), и он вылетел за мной следом. Он правда дверь прикрыл, но захохотал так, что стёкла задребезжали. Следующей, всхрапывая и всхлипывая от смеха, из класса выбежала ещё одна ученица, весьма немолодая и, как правило, невозмутимая женщина. Остальные ученики каким-то образом сумели совладать с собой. Отхохотавшись до изнеможения, мы смутились. Смеяться в классе было не зазорно, когда Мастер Ю насмехался над всеми нами скопом. Но ржать, когда он "разбирал" одного конкретного ученика было, конечно, дурным тоном. Поджав хвосты, мы вползли в класс и пристроились в уголочке, ожидая, что ОН сейчас начнёт метать на нас молнии с Олимпа. Однако Мастер Ю (от внимания которого ничего не ускользало) сделал вид, что не заметил ни побега, ни пристыженного возвращения. Я думаю, что сходство его диалога с китайской оперой было не случайным, и он смилостивился над нами, поняв, что подверг нашу серьёзность непосильному испытанию.
Оглядываясь назад, я то и дело начинаю смеяться, вспоминая то один, то другой случай. А потом плачу, от чувства потери и благодарности. Мне повезло узнать человека, который воплощал в себе идеал мудреца-даоса.
В древности, искусные в постижении Дао-Пути,
Проникали в мельчайшее, в неуловимое, в сокровенное.
Так глубоко - невозможно постичь!
А коль скоро постичь невозможно,
Опишу их, насколько я в силах:
О, как чутки они - будто зимой
переходят вброд (полноводную) реку!
Как осторожны - словно боятся соседей
со всех четырех сторон,
Как невозмутимы - будто бы (званые) гости,
Как осмотрительны - будто бы
на подтаявшем льду,
Как естественны - будто бы Древо девственное,
Как отверсты - будто долина (речная),
Как нераздельны - будто (осевшая) грязь!
Кто способен упокоить себя
в (осевшей) грязи и через это очиститься?
Кто способен в успокоении двинуться
и через это родиться?
Хранитель Пути не жаждет ничто наполнять,
Ибо только не наполняя
Можно в ветхости (не иметь) нового становления!
Лао Цзы. Дао дэ Цзин, 15, перевод И. С. Лисевича
И тут я хочу ещё раз подчеркнуть одно очень важное, на мой взгляд, обстоятельство. Мастер Ю вёл себя так естественно и непринуждённо, был столь цельным человеком, что казалось, что он - такой от природы, что ему просто повезло родиться с натурой, которая совпадала с Дао. Но это было не так. И его атлетизм, и его скромность, и его способность быть счастливым "потому, что у него такие ученики" - всё это было результатом упорной работы над собой, которая не прекращалась до конца его жизни.
Он не раз рассказывал нам, что был хилым ребёнком и страдал астмой. Он начал заниматься Ушу став подростком, потому, что ему надоело быть хлюпиком.
Однажды, когда он говорил о том, что занятия Тай Чи вырабатывают в человеке "мягкий характер", он сказал нам: "Теперь у меня мягкий характер. Потому я и могу преуспевать в единоборстве, не напрягая мышц, уступая. Но в молодости я был заносчивым, гордым, очень твёрдым. У меня глаза были на макушке." И он потешно изобразил, как он тогда вышагивал, выкатив грудь колесом и задрав нос так, что глаза его и вправду оказались там, где полагается быть макушке.
Когда я впервые начала заниматься у Мастера Ю (а было это больше 9-ти лет назад), то иногда в его тирадах по поводу нашей лености проступало не только желание помочь нам расти и совершенствоваться, но и горькая досада на то, что никто из нас не мог стать его полномерным преемником, что никто не обладал тем сочетанием дисциплины, познаний в китайском языке и классической культуре и интересом к философии, которые позволили бы ученику вместить все богатства, накопленные Мастером Ю. Но постепенно эта досада угасла, он принял нас такими, какими мы были. (Тут я замечу, что некоторые из его учеников начали учиться у него более 25 лет назад, и достигли высокой степени мастерства. Я испытываю к ним глубокое почтение и хочу у них учиться. Но Мастер Ю не только неповторим, но и неподражаем.)
Несколько месяцев назад я написала о своём опыте общения с пустотой. Теперь к нему добавляется ещё одно измерение. Смерть Мастера Ю пробила брешь в моём существовании. Это создаёт необходимость и желание находить и создавать способы не прекращать общение с учителем даже тогда, когда его место в объективной реальности опустело.
Познавший же вечное, вмещает его в себя.
Вместивший его - уже не своекорыстен,
Не своекорыстный - это Владыка,
Владыка - есть Небо,
Небо - есть Путь,
А Путь долговечен.
Пусть тело исчезнет - ты не погибнешь!
Лао Цзы. Дао дэ Цзин, 17, перевод И. С. Лисевича
Декабрь 2010
Я. К.
******************************
Если у читателей возникнут какие-нибудь вопросы к автору, мы передадим их, и автор попытается на них ответить.
******************************
Теперь расскажу о смерти Мастера Ю. Она застала всех нас врасплох, хотя последние несколько месяцев мы, его ученики, порой тревожились о нём. К его обычным увещеваниям, тирадам и насмешкам направленным, как всегда, против нашей лености и разболтанности, добавился ещё один комментарий: "Вот я, старик, и сердце уже не так хорошо, и врачи говорят: "Перестаньте так интенсивно проводить занятия, дайте себе поблажку", а я всё равно всё делаю в полную силу. Потому, что если я себя начну баловать, то вы будете думать, раз Мастеру Ю можно что-то делать ляп-тяп, то и мне тоже можно заниматься в пол-силы. И вы тогда совсем разленитесь. И поэтому я..." и бывало покажет какое-нибудь заряженное молниеносной энергией движение.
И ещё, он несколько раз сказал нам, что он счастлив, что "у него есть мы", что он "счастливый человек, потому, что у него такие ученики". От этих слов накатывало на сердце и тепло, и щемящая тоска. Но он тут же как ни в чём не бывало снова принимался "чистить нас наждачной бумагой".
Этим летом он впервые за все годы заболел гриппом и пропустил одно занятие. А потом приходил на занятия в течение двух недель явно нездоровый, осунувшийся, не показывал приёмов единоборства. Но потом оправился.
К зиме он стал медленно ходить, тепло одеваться. Но когда он начинал класс, он весь преображался и становился снова лёгким, быстрым, неуловимым и непобедимым. И нам хотелось верить, что он и дальше будет всё также непостижимо и уверенно выскальзывать из хватки старости, болезни, смерти.
30-го ноября Мастер Ю, как всегда, пришёл на занятие за 30 минут до начала урока. Минут через 15 появилась одна из его учениц, которую я условно назову Ина. Она вошла в вестибюль здания и прошла мимо лежавшего в углу человека с надвинутой на лицо шапкой. Ина подумала, что это пьяный или наркоман, который забрёл в вестибюль выспаться. Когда она поднялась на 3-ий этаж, в студию, то к её удивлению там было пусто. Через некоторое время она встревожилась. И тут её осенила ужасная догадка. Она ринулась вниз. Она подбежала к телу распростёртому на полу и сдёрнула с лица шапку. И увидела своего учителя. В этот момент из-за застеклённой двери зубоврачебного кабинета, выходившей на ту же площадку, высунулась секретарша и сказала: "Я уже позвонила в 911. Но я Вам не советую возиться с этим человеком. Мало ли кто это и что с ним."
Ина стала пытаться привести Мастера Ю в чувство, растирала ему руки. Он не отзывался. Тогда она заплакала и спросила его (по-китайски): "Учитель, Вам очень плохо?" И тут Мастер Ю приоткрыл глаза и ответил: "Ничего, ничего." Ина старалась его разговорить, не дать ему впасть в забытьё. Но он снова замолк. Наконец, в отчаянии она сказала: "Учитель, это Ина. Я - Ваша ученица. Вы узнаёте меня?" И он снова открыл глаза и ответил ей: "Я знаю." Причём он сказал это не на формальном китайском языке, на котором он как правило разговаривал со своими учениками-китайцами, а на шанхайском наречии. Ведь Ина, как и сам Мастер Ю, родом из Шанхая.
Между тем стали прибывать остальные пришедшие в тот день на занятие ученики. Они пытались что-то предпринять, как-то помочь. Но Мастер Ю уже больше ни на что не реагировал. Ворвались медики скорой помощи. Они попытались его откачать, им это не удалось, и его помчали в больницу. Полицейские тоже прибыли на вызов. Они отнеслись к ситуации сочувственно и предложили отвезти Ину в больницу, следом за Мастером Ю. Они даже нарушили устав и взяли с собой в машину ещё одну пассажирку - одноклассницу Ины, тоже китаянку, чтобы та хоть как-то поддержала совсем расклеившуюся Ину. Они понеслись в больницу на полной скорости. Возможно, что эти полицейские знали Мастера Ю. Я только недавно узнала от одно из старших учеников, что Мастер Ю неоднократно приглашали проводить занятия для Нью-Йоркских полицейских.
Остальные ученики поехали в больницу на такси. Но когда они явились туда, всё уже было кончено. Мастера Ю больше не было в живых.
Меня это история поразила по двум причинам.
Во-первых, мне не даёт покоя момент, когда Ина прошла мимо Мастера Ю, не узнав его. Я не случайно выбрала "Ина" как условное имя. Оно в равной мере похоже и на настоящее имя этой женщины, и на моё собственное имя. Я могу себе представить себя на её месте. Вполне возможно, что и я прошла бы, отведя глаза, мимо безвольно распростёртого человека, не признав в нём всегда такого подтянутого и подвижного учителя. Ведь я не раз именно так проходила мимо людей, лежащих где-нибудь на вокзале, подавляя в себе жалость боязливым "мало ли кто это и что с ним." Я не буду обещать себе, что отныне я буду пытаться вмешиваться в несчастную судьбу бомжей и пьяниц (не потому, что их не жалко, а потому, что у меня нет на это энергии и мужества). Но я надеюсь, что теперь я хотя бы остановлюсь и всмотрюсь. Ведь может быть, это - Мастер Ю, которому стало плохо, и которого ещё не поздно спасти.
Во вторых, мне всё время теперь вспоминается эпизод из биографии Будды, написанной человеком по имени по имени Шераб Чодзин Кон, который является переводчиком буддистских текстов на английский язык. Будда в последний год своей жизни, продолжал странствовать со своими учениками и учить всех, кто хотел услышать о его духовных открытиях. Тогда ему было за семьдесят лет. Незадолго до смерти он переболел какой-то мучительной болезнью, но ему на некоторое время полегчало. И между ним и его ближайшим учеником, Анандой, произошёл следующий диалог.
Ананда сказал: "Я так привык видеть тебя здоровым и непринуждённым, что твоя болезнь напугала и смутила меня. Я только тем и мог себя утешить, что я знал, что ты не покинешь нас не дав наставлений и инструкций общине (Санге)."
"Но Ананда, я 45 лет давал наставления и инструкции Санге. Я не один из тех, кто ревниво скрывают свои самые главные учения, зажав их в кулак. Дарма (учение) была полностью открыта. Чего же ты ещё можешь от меня ожидать? Что я должен сказать, в каком направлении Санга должна двигаться? Но человек, который так бы поступил, был бы одним из тех, кто думает "Санга зависит от меня." Однако Татагата так не думает. Как же Санга может зависит от меня? Я старый и ветхий, как изношенная телега, которую приходится стягивать ремнями, чтобы она не развалилась. Я могу чувствовать комфортно в своём теле лишь удаляя своё внимание от всех внешних ощущений и сосредоточивая его внутри своего сердца. ... Дарма должна стать каждому из вас прибежищем..."
Я только теперь понимаю, какими ремнями воли и физических усилий стягивал себя Мастер Ю, чтобы не развалиться во время 2-х и 3-х часовых занятий. Я думаю, что болезнь скосила его именно в момент такого перехода от "старого и ветхого" человека к учителю Тай Чи.
По отношению к Мастеру Ю слова "он себя полностью отдавал своим ученикам" являются не метафорой, а простой правдой, как скажем, утверждение, что он носил очки. Эта само-отдача, сосредоточенность на учениках проявилась в конце его жизни как тихий, но глубоко впечатляющий героизм. Но он отдавал себя полностью и раньше, внося в свои уроки все свои познания и искусность, весь свой опыт.
Когда он толковал нам цитаты из классических текстов Тай Чи, то он не просто выписывал для нас эти строки, но создавал у нас на глазах произведения каллиграфического искусства. (Примеры его каллиграфии можно увидеть на его сайте.) Объясняя необходимость точности в выборе и исполнении приёма в соответствии с ситуацией, он приводил пример из своего опыта работы в экспортном бизнесе в Тайване, где ему нужно было правильно заполнить документы на экспорт в разные страны, каждая из которых имела свои правила и требования. Обсуждая развитие компонентов наблюдательности, он рассказывал о том, как он в молодости работал фотографом при газете в Тайване и выходил на поиски интересных сюжетов или "красивых леди" для фотографий, и о том, как приехав в США поначалу зарабатывал деньги работой охранника в ювелирном магазине, и должен был зорко наблюдать за всем происходящим в торговом зале, не привлекая к себе внимания. Когда он говорил о том, как надо "вести" оппонента/партнёра и чувствовать ритм единоборства, то рассказывал и изображал, как когда-то в юности учился бальным танцам. И много, много ещё было таких "примеров из жизни". И он вовсе не всегда говорил о том, в чём он преуспел. Он рассказывал и о своих ошибках, часто посмеивался над своими неладами с английской грамматикой.
Его рассказы всегда состояли на половину из уморительной пантомимы. Его артистичность была наверное частично результатом его участия в любительской труппе классической китайской оперы. Однажды, со мной из-за этой китайской оперы случился в классе казус. С нами тогда училась основной форме женщина, которую я условно назову Кси. Кси (как это часто бывало с учениками) "застряла" на каком-то движении. Мастер Ю неделю за неделей высмеивал её и пытался направить её в правильном направлении, показывая ей, как нужно делать это движение, но не объясняя напрямик, в чём состояла её ошибка. Таков был его стиль обучения - мы все подвергались ему, и как, правило "сносили его улыбаясь". Но в тот день терпение Кси видимо лопнуло. Когда Мастер Ю, как обычно, воскликнул: "Это Ваша форма, это не моя форма - я такого не показывал", она вдруг возразила ему. Что она сказала, я не поняла, так как она заговорила по-китайски. Но её возмущённый и жалобный тон был нам всем совершенно понятен. Мастер Ю ответил ей тоже по-китайски, и таким же жалобно-напевным, чуть визгливым тоном. Кси, видно, вошла в раж, и снова что-то сказала, ещё более напевно и жалобно. И Мастер Ю ответил ей, опять очень точно подстроив свой тон под её. Их диалог продолжился. И тут я чётко услышала в этом обмене репликами речитатив классической китайской оперы. Внутри меня стал раздуваться шар дикого хохота. Я пыталась кусать губы, зажимать рот руками, но поняв, что мне с собой уже не совладать, я бегом ринулась из класса. Я выскочила в коридор, и, прежде чем я успела прикрыть за собой дверь, меня взорвало гомерическим смехом. Тут пробрало и моего мужа (который тоже учился у Мастера Ю), и он вылетел за мной следом. Он правда дверь прикрыл, но захохотал так, что стёкла задребезжали. Следующей, всхрапывая и всхлипывая от смеха, из класса выбежала ещё одна ученица, весьма немолодая и, как правило, невозмутимая женщина. Остальные ученики каким-то образом сумели совладать с собой. Отхохотавшись до изнеможения, мы смутились. Смеяться в классе было не зазорно, когда Мастер Ю насмехался над всеми нами скопом. Но ржать, когда он "разбирал" одного конкретного ученика было, конечно, дурным тоном. Поджав хвосты, мы вползли в класс и пристроились в уголочке, ожидая, что ОН сейчас начнёт метать на нас молнии с Олимпа. Однако Мастер Ю (от внимания которого ничего не ускользало) сделал вид, что не заметил ни побега, ни пристыженного возвращения. Я думаю, что сходство его диалога с китайской оперой было не случайным, и он смилостивился над нами, поняв, что подверг нашу серьёзность непосильному испытанию.
Оглядываясь назад, я то и дело начинаю смеяться, вспоминая то один, то другой случай. А потом плачу, от чувства потери и благодарности. Мне повезло узнать человека, который воплощал в себе идеал мудреца-даоса.
В древности, искусные в постижении Дао-Пути,
Проникали в мельчайшее, в неуловимое, в сокровенное.
Так глубоко - невозможно постичь!
А коль скоро постичь невозможно,
Опишу их, насколько я в силах:
О, как чутки они - будто зимой
переходят вброд (полноводную) реку!
Как осторожны - словно боятся соседей
со всех четырех сторон,
Как невозмутимы - будто бы (званые) гости,
Как осмотрительны - будто бы
на подтаявшем льду,
Как естественны - будто бы Древо девственное,
Как отверсты - будто долина (речная),
Как нераздельны - будто (осевшая) грязь!
Кто способен упокоить себя
в (осевшей) грязи и через это очиститься?
Кто способен в успокоении двинуться
и через это родиться?
Хранитель Пути не жаждет ничто наполнять,
Ибо только не наполняя
Можно в ветхости (не иметь) нового становления!
Лао Цзы. Дао дэ Цзин, 15, перевод И. С. Лисевича
И тут я хочу ещё раз подчеркнуть одно очень важное, на мой взгляд, обстоятельство. Мастер Ю вёл себя так естественно и непринуждённо, был столь цельным человеком, что казалось, что он - такой от природы, что ему просто повезло родиться с натурой, которая совпадала с Дао. Но это было не так. И его атлетизм, и его скромность, и его способность быть счастливым "потому, что у него такие ученики" - всё это было результатом упорной работы над собой, которая не прекращалась до конца его жизни.
Он не раз рассказывал нам, что был хилым ребёнком и страдал астмой. Он начал заниматься Ушу став подростком, потому, что ему надоело быть хлюпиком.
Однажды, когда он говорил о том, что занятия Тай Чи вырабатывают в человеке "мягкий характер", он сказал нам: "Теперь у меня мягкий характер. Потому я и могу преуспевать в единоборстве, не напрягая мышц, уступая. Но в молодости я был заносчивым, гордым, очень твёрдым. У меня глаза были на макушке." И он потешно изобразил, как он тогда вышагивал, выкатив грудь колесом и задрав нос так, что глаза его и вправду оказались там, где полагается быть макушке.
Когда я впервые начала заниматься у Мастера Ю (а было это больше 9-ти лет назад), то иногда в его тирадах по поводу нашей лености проступало не только желание помочь нам расти и совершенствоваться, но и горькая досада на то, что никто из нас не мог стать его полномерным преемником, что никто не обладал тем сочетанием дисциплины, познаний в китайском языке и классической культуре и интересом к философии, которые позволили бы ученику вместить все богатства, накопленные Мастером Ю. Но постепенно эта досада угасла, он принял нас такими, какими мы были. (Тут я замечу, что некоторые из его учеников начали учиться у него более 25 лет назад, и достигли высокой степени мастерства. Я испытываю к ним глубокое почтение и хочу у них учиться. Но Мастер Ю не только неповторим, но и неподражаем.)
Несколько месяцев назад я написала о своём опыте общения с пустотой. Теперь к нему добавляется ещё одно измерение. Смерть Мастера Ю пробила брешь в моём существовании. Это создаёт необходимость и желание находить и создавать способы не прекращать общение с учителем даже тогда, когда его место в объективной реальности опустело.
Познавший же вечное, вмещает его в себя.
Вместивший его - уже не своекорыстен,
Не своекорыстный - это Владыка,
Владыка - есть Небо,
Небо - есть Путь,
А Путь долговечен.
Пусть тело исчезнет - ты не погибнешь!
Лао Цзы. Дао дэ Цзин, 17, перевод И. С. Лисевича
Декабрь 2010
Я. К.
******************************
Если у читателей возникнут какие-нибудь вопросы к автору, мы передадим их, и автор попытается на них ответить.