Невыразительность
Меня жутко бесит то, что я не умею разговаривать. Критиковать у меня получается намного лучше и красноречивее, чем хвалить. А когда я что-нибудь рассказываю, я делаю это настолько неуверенно, сбивчиво и некрасиво, что хочется, чтобы кто-нибудь меня ударил. Я до сих пор не могу с гордостью вспомнить ни одну высказанную мною мысль.
Все началось с того, что я стала употреблять слишком много прилагательных. И чем меньше эпитет подходил к описываемому предмету или явлению, тем больше я им гордилась. Теперь мне кажется это безумно глупым. Мне стыдно за написанное мною, и я испытываю неподдельное отвращение к похожим записям. "Что за ребенок", - думаю я, и ищу другой дневник для прочтения. Кстати, ярким примером данному явлению можно привести роман Джонатана Фоера "Жутко громко & и запредельно близко". Автор однако честно приписывает такую манеру общения ребенку.
А потом прилагательные превратились в антидепрессанты. Самовольный ресет, устроенный себе под вопли умирающей частички себя. Я понимала, что совершаю детскую глупость, но мне хотелось стать кем-то другим, потому что такую, как я была не могли принять, приговаривая: "Черт, ты такая классная/умная/добрая/замечательная!" Говорить это надо с предыханием и звенящим восторгом при этом стоя спиной ко мне. Духовное самоубийство привело к необратимым последствиям, регрессу и деградации. Если раньше я писала кучу разных прилагательных, но, по крайней мере, получала от этого удовольствие, теперь я недовольна всем. Причем не только тем, что пишу я, но и тем, что пишут другие. Порой, хочется сказать: "Приди в себя! Что ты пишешь?", но эти вопросы всегда оборачиваются против меня самой. А ответом на все комплименты стала фраза: "Да ты слаще морковки ничего не ел".
Антидепрессанты и безумное количество валерьянки перестали помогать. На смену им пришли книги. Много книг. В огромном количестве. Их было так много, что уже становилось страшно поднять глаза от страницы. Книги я глотала. Погружалась в них с голово. Когда я написала о том, что раньше, чтобы полностью погрузиться в книгу, мне нужно было отгородится от внешнего мира еще и плеером. Я очень забавлялась, когда громко включала музыку и наблюдала за людьми. Они о чем-то говорили, спорили, а я просто смотрела на них, не слыша их. Потихоньку я уходила в себя или в книгу. А когда я читала Коллекционера, нужда в плеере отпала, я научилась быстро проникать внутрь книги без дополнительных переходников. Теперь я развиваю недовольство собой по средствам чтения книг. Слишком часто я стала говорить "я не знаю, как правильно выразиться", или "да, я просто неправильно выразилась", или "как бы это получше сказать?", а еще "главное, ты меня понял", или "все всё поняли". Окружающие меня люди говорят, что я очень неуверена в себе. А мне кажется, что я чересчур уверена в себе. Я объясню. Раньше я считала, что, несомненно, мне стоит развиваться, но в общем-то все очень неплохо. А после того, как я увидела все свои недостатки, я поняла, что не использую своих ресурсов на сто процентов, поэтому постоянно бегу назад, чтобы подобрать все, что растеряла. От этого появляется путанница в мыслях и словах. От чувства, что я могу лучше, от уверенности, что мне необходимо развиваться я перестала пробовать. Перестала писать, теперь мне проще записывать.
Мне стало сложно говорить. Голос сел, я хриплю и кашляю каждый раз , когда пытаюсь что-то рассказать (кстати, эо первое говорит в пользу моей неуверенности в себе). В магазине я не могу сформулировать свою просьбу, я вообще не могу сформулировать свою просьбу. Люди, незнакомые мне, терпеливо ждут, а потом закатывают глаза в полнейше нетерпении. Это толкает меня на то, чтобы, наконец, сказать то, что рвется из меня, но не проходит цензуры. Тогда я быстро выпалваю, что мне нужно.
В рисовании я дошла до того, чо теперь могу увидеть приемы и материаы, использованные художником при работе над той или иной картиной, но я сама не могу ничего нарисовать. Недавно я провела порядка 3 дней, просматривая видеоблог одного художника, который давал уроки рисования. Я понимала все, что он говорит, дает, руки невольно двигались так, как будто рисовали что-то по темноте, но чистый лист остался чистым листом, и карандаш остался безупресчно заточеным. Теперь мне нравится анализировать не только изобразительное искусство, но и чужие речи, чужие статьи, чужие книги. При этом, я остаюсь тем критиком, который ни разу ничего не сделал самостоятельно хорошо и даже сказать ничего не может. Я боюсь, что когда-нибудь я замолчу, так же, как однажды перестала рисовать.