Бесик
Из моего детства: в нашем дачном кооперативе на соседнем участке, у дяди Миши, однажды появился рыжий пёс. Наверное, какая-то овчарка. Точно не лайка, потому что лайки, как принято считать, любят людей.
Пёс был злобен и о нём шла дурная слава. И звали его Бес.
По традиции тех времён, дачные участки не огораживались забором по всему периметру, подъездная часть оставалась открытой. И Бес яростно бросился на всех, кто проходил мимо участка. Длина цепи позволяла пройти к водохранилищу, прижимаясь к забору одного из соседних участков.
Бес однажды укусил моего двоюродного брата, Валеру, прокусив ему резиновый сапог.
А со мной Бес дружил.
Уж не знаю, почему.
Я ни разу не приносил ему вкусняшек. Я просто его гладил.
И я помню эти ощущения: он никогда не был расслаблен или добродушен. Его тело всегда было напряжено и готово броситься в атаку. И то, что я его гладил, как будто на мгновения снимало его внутреннюю боль. Он не любил меня. Он позволял любить себя.
Он не радовался ласке. Он принимал ласку, как неприятное, но необходимое лекарство.
Потом я встретил Беса (которого для себя всегда именовал Бесик) на прогулке с одним художником из дальнего конца дачного кооператива.
Бес не бросился мне на встречу - о нет! - но позволил себя обнять и погладить.
- Друг, что ли, твой? - спросил художник. Его голос был холоден и отстранён.
- Да. Он хороший, - сказал я.
- Ясно, - сказал художник. И, как мне показалось, строго посмотрел на Бесика.
Больше я их не видел. Не совпало.
Пёс был злобен и о нём шла дурная слава. И звали его Бес.
По традиции тех времён, дачные участки не огораживались забором по всему периметру, подъездная часть оставалась открытой. И Бес яростно бросился на всех, кто проходил мимо участка. Длина цепи позволяла пройти к водохранилищу, прижимаясь к забору одного из соседних участков.
Бес однажды укусил моего двоюродного брата, Валеру, прокусив ему резиновый сапог.
А со мной Бес дружил.
Уж не знаю, почему.
Я ни разу не приносил ему вкусняшек. Я просто его гладил.
И я помню эти ощущения: он никогда не был расслаблен или добродушен. Его тело всегда было напряжено и готово броситься в атаку. И то, что я его гладил, как будто на мгновения снимало его внутреннюю боль. Он не любил меня. Он позволял любить себя.
Он не радовался ласке. Он принимал ласку, как неприятное, но необходимое лекарство.
Потом я встретил Беса (которого для себя всегда именовал Бесик) на прогулке с одним художником из дальнего конца дачного кооператива.
Бес не бросился мне на встречу - о нет! - но позволил себя обнять и погладить.
- Друг, что ли, твой? - спросил художник. Его голос был холоден и отстранён.
- Да. Он хороший, - сказал я.
- Ясно, - сказал художник. И, как мне показалось, строго посмотрел на Бесика.
Больше я их не видел. Не совпало.