Иногда что-то пишу.
Очень жарко. Электричка хоть и не совсем древняя, но уже с поломанными механизмами открывания окон. Вроде, всего восемь утра, а так жарко.
Бедра потеют, кончик носа покрывается испариной. И отчего я не худышка? Как же им сейчас хорошо, наверное.
Я еду в свой родной город С. Всю сознательную жизнь я пытаюсь откреститься от него, выместить из жизни любым другим местом. И это получается отчасти. Горожане С. уверены, что я из М. Жителям М. глубоко параллельно, откуда я. И это одна из лучших черт М.
Но внутри себя я знаю, что С. не стереть из паспорта и, что самое страшное, из памяти. Большинство ключевых этапов взросления произошли именно в чертовом, забытым богом городишке.
И вот в свой выходной я несусь, потея, в его чрево. А мимо пролетают перелески, опушки и дачи. И ведь какое же лето выдалось! Оно бушует на своем пике. Цветет все, что может зацвести. Запах влажного, набухшего листвой и влагой леса перебивает даже вонь нутра вагона. Я, изо всех сил работая крыльями носа, пытаюсь втянуть его как можно больше. Кто знает, когда я окажусь в лесу в следующий раз, а люблю его я больше всего на свете.
И все же мы с соседями по несчастью (или вагону, если так точнее) прибываем на вокзал С. Вокзал С. это самый худший и древний вокзал в мире. На нем нет турникетов, надземный мост напоминает ребра голодающего африканского пацана, а здание вокзала не ремонтировалось лет пятьдесят. Я не шучу, зайдите как-нибудь туда сами и вдохните полной грудью. Чарующий аромат мокрой извести и застоявшийся (подозреваю, что те же пятьдесят лет) воздух покорят вас мгновенно.
Лавируя между людьми, поднимающимися по ребрам, я выхожу в город. О, древний город! Ты встречаешь своих гостей беляшами, ржавыми пазиками и отсутствием асфальта. Если вы еще не полностью очаровались, то смело садитесь на двадцатый автобус (да-да, ржавый пазик) и езжайте до конечной остановки. Через черный раскаленный дерматин пробиваются ростки поролона, ржавые дыры заклеены объявлениями о работе кондуктором. Сама же кондуктор плывет по пазику аки лебедь, плавно помахивая своими бедрами, загадочно обтянутыми ситцевым сарафаном. Платите ей 23 рубля, просматривайте билетик на счастье и задыхайтесь от паров солярки.
Как только я начала прилично зарабатывать в М. я прекратила такие поездки и стала брать такси. Хотя до моего родового гнезда от вокзала 15 минут пешком, и, в периоды ностальгии, легкой сумки и хорошей погоды я хожу пешком.
Сегодня как раз тот случай. Я уже забываю улицы, короткие пути и дворы С., но эту дорогу помню хорошо. Я же не лох какой-то, чтобы ходить по длинным дорогам. Уверенно ныряю в кусты около вечной стройки и попадаю на маленькую тропинку. Раньше тропинка шла через старый, разрушенный и порядочно засранный парк. Теперь же тут теснятся три высотки. Конечно, они лучше запущенного парка, в котором справляли малую нужду почти все, сходящие с электрички, но все равно грустно, что то немногое, что сидит в памяти, только там отныне и сидит.
Тропинка выводит меня к двум двухэтажкам. Да-да, в городе С. Очень много таких странных и абсолютно нелогичных домов. Но еще более нелогично смотрятся в этих домах пластиковые окна.
Минуя и эти печальные наследия совка, я попадаю на дорогу. Долго думала, как назвать ее, но решила оставить просто дорогой. Узкая дорога без разметки, тем не менее, с двухсторонним движением, ведет через частный сектор прямиком к моему дому.
Эта дорога одно из немногих, что мне в самом деле дорого. Я помню на ней все дома. И каждый раз, проходя по ней, отмечаю, что и как меняется. Одни дома постепенно приходят в упадок, стареют вместе со своими обитателями. Другие же, напротив, отряхиваются, получая новый фасад и новое сердце молодых хозяев. Третьи же щерятся темными окнами и упавшим в бурьян забором.
Но этим жарким тропическим летом 2013 все не так. Все спрятано за покровами взбесившейся природы. Аккуратно подстриженные английские газоны так и норовят взъерепениться ирокезами. Вишневые деревья нависают над дорогами, намекая, что готовы накормить своими алыми плодами всех желающих. Пионы погибают, не выдерживая тяжести своих же цветов, рыжие лилии хищно разевают пасти из каждого палисадника, всюду бесстыдно торчат ромашки и липы дурманят запахами, не обращая внимания на опутывающий их вьюнок.
Я любуюсь таким бешенством, фотографирую все, что вижу на телефон, чтобы потом удалить, потому что ни одно фото не передаст полноту того, что я вижу этим утром.
Бедра потеют, кончик носа покрывается испариной. И отчего я не худышка? Как же им сейчас хорошо, наверное.
Я еду в свой родной город С. Всю сознательную жизнь я пытаюсь откреститься от него, выместить из жизни любым другим местом. И это получается отчасти. Горожане С. уверены, что я из М. Жителям М. глубоко параллельно, откуда я. И это одна из лучших черт М.
Но внутри себя я знаю, что С. не стереть из паспорта и, что самое страшное, из памяти. Большинство ключевых этапов взросления произошли именно в чертовом, забытым богом городишке.
И вот в свой выходной я несусь, потея, в его чрево. А мимо пролетают перелески, опушки и дачи. И ведь какое же лето выдалось! Оно бушует на своем пике. Цветет все, что может зацвести. Запах влажного, набухшего листвой и влагой леса перебивает даже вонь нутра вагона. Я, изо всех сил работая крыльями носа, пытаюсь втянуть его как можно больше. Кто знает, когда я окажусь в лесу в следующий раз, а люблю его я больше всего на свете.
И все же мы с соседями по несчастью (или вагону, если так точнее) прибываем на вокзал С. Вокзал С. это самый худший и древний вокзал в мире. На нем нет турникетов, надземный мост напоминает ребра голодающего африканского пацана, а здание вокзала не ремонтировалось лет пятьдесят. Я не шучу, зайдите как-нибудь туда сами и вдохните полной грудью. Чарующий аромат мокрой извести и застоявшийся (подозреваю, что те же пятьдесят лет) воздух покорят вас мгновенно.
Лавируя между людьми, поднимающимися по ребрам, я выхожу в город. О, древний город! Ты встречаешь своих гостей беляшами, ржавыми пазиками и отсутствием асфальта. Если вы еще не полностью очаровались, то смело садитесь на двадцатый автобус (да-да, ржавый пазик) и езжайте до конечной остановки. Через черный раскаленный дерматин пробиваются ростки поролона, ржавые дыры заклеены объявлениями о работе кондуктором. Сама же кондуктор плывет по пазику аки лебедь, плавно помахивая своими бедрами, загадочно обтянутыми ситцевым сарафаном. Платите ей 23 рубля, просматривайте билетик на счастье и задыхайтесь от паров солярки.
Как только я начала прилично зарабатывать в М. я прекратила такие поездки и стала брать такси. Хотя до моего родового гнезда от вокзала 15 минут пешком, и, в периоды ностальгии, легкой сумки и хорошей погоды я хожу пешком.
Сегодня как раз тот случай. Я уже забываю улицы, короткие пути и дворы С., но эту дорогу помню хорошо. Я же не лох какой-то, чтобы ходить по длинным дорогам. Уверенно ныряю в кусты около вечной стройки и попадаю на маленькую тропинку. Раньше тропинка шла через старый, разрушенный и порядочно засранный парк. Теперь же тут теснятся три высотки. Конечно, они лучше запущенного парка, в котором справляли малую нужду почти все, сходящие с электрички, но все равно грустно, что то немногое, что сидит в памяти, только там отныне и сидит.
Тропинка выводит меня к двум двухэтажкам. Да-да, в городе С. Очень много таких странных и абсолютно нелогичных домов. Но еще более нелогично смотрятся в этих домах пластиковые окна.
Минуя и эти печальные наследия совка, я попадаю на дорогу. Долго думала, как назвать ее, но решила оставить просто дорогой. Узкая дорога без разметки, тем не менее, с двухсторонним движением, ведет через частный сектор прямиком к моему дому.
Эта дорога одно из немногих, что мне в самом деле дорого. Я помню на ней все дома. И каждый раз, проходя по ней, отмечаю, что и как меняется. Одни дома постепенно приходят в упадок, стареют вместе со своими обитателями. Другие же, напротив, отряхиваются, получая новый фасад и новое сердце молодых хозяев. Третьи же щерятся темными окнами и упавшим в бурьян забором.
Но этим жарким тропическим летом 2013 все не так. Все спрятано за покровами взбесившейся природы. Аккуратно подстриженные английские газоны так и норовят взъерепениться ирокезами. Вишневые деревья нависают над дорогами, намекая, что готовы накормить своими алыми плодами всех желающих. Пионы погибают, не выдерживая тяжести своих же цветов, рыжие лилии хищно разевают пасти из каждого палисадника, всюду бесстыдно торчат ромашки и липы дурманят запахами, не обращая внимания на опутывающий их вьюнок.
Я любуюсь таким бешенством, фотографирую все, что вижу на телефон, чтобы потом удалить, потому что ни одно фото не передаст полноту того, что я вижу этим утром.