Власовцы на Одере. Мифы и действительность. Часть-2
Продолжаем разбирать подробности операции «Апрельская погода» в апреля 1945 г., ставшей фактически концом власовской армии, в ходе которой части 1‑й дивизии ВС КОНР атаковали 415‑й батальон Красной армии с целью ликвидации предмостного укрепления Эрленгоф на Одере.
А. В. Мартынов в своей книге «По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация» пишет, что согласно плану, предложенному командиром 1‑й дивизии ВС КОНР генерал‑майором Сергеем Буняченко, после артиллерийской подготовки и авиаудара, власовцы должны были атаковать части 415‑го батальона силами батальонов 2‑го и 3‑го полков с северного и южного направлений по сходящимся операционным линиям (излучина ограничивала возможности маневра). Фронт атаки с северного направления составлял 104 метра, а с южного - 520.
Таким образом, ограниченное пространство для наступления не только нивелировало численное преимущество власовцев, но также делало атакующих уязвимыми от огня прикрывавших плацдарм батарей.
За пять минут до конца артподготовки в 6.55 две роты 1‑го батальона 3‑го полка подполковника Георгия Рябцова (Александрова) нанесли вспомогательный удар по южному фасу плацдарма. До взвода власовцев проникли в траншею первой линии обороны, но после усиления огня противника вынуждены были остановиться. Около 10.00 Рябцов приказал своим частям отойти на исходные позиции.
Наступление на северном (основном) участке началось позднее, хотя первоначально оно должно было быть проведено незадолго до рассвета. Предполагалось, что коллаборанты затемно дойдут до укреплений красноармейцев.
До 9.30 власовцы вели интенсивную перестрелку и лишь затем перешли в наступление. Как и бойцам Рябцова, им в начале способствовал успех. Две роты 1‑го батальона 2‑го полка подполковника Артемьева, укомплектованные в основном чинами 29‑й дивизии СС бригадефюрера Бронислава Каминского, прорвали первую линию траншей и проникли вглубь предмостного укрепления на три сотни метров, но вскоре попали под «дружественный огонь», а затем были остановлены кинжальным огнем пулеметного взвода защитников плацдарма.
Впрочем, по версии Артемьева, прорыва не было: «…советская оборона не проявляла никакого упорства. Встревоженные и обескураженные первыми же выстрелами артиллерийского обстрела советские солдаты организованно отходили со своих позиций в хорошо оборудованные укрытия, почти не оказывая сопротивления наступающим. Зато пулеметный огонь с флангов пронизывал всю линию наступления с близкой дистанции почти в упор. Кроме того, советские минометы интенсивно дополняли огонь пулеметов. Это огневое заграждение было настолько сильным, что продвигаться вперед не было возможности». Усилилась и стрельба артиллерии с восточного берега Одера. По утверждению Дичбалиса, самого непосредственно в бою не участвовавшего, дальнейшему наступлению препятствовал «неистовый заслон огня», в результате чего «атака утратила целостность, превратившись в бедлам, солдаты стремились спастись от концентрированного огня…».
Пополненные ротой 3‑го полка власовцы во второй половине дня предприняли еще четыре неудачных атаки, после которых вечер и ночь провели в занятых окопах, а утром в результате успешного контрудара красноармейцев были вынуждены отступить.
Анализируя причины неудачи, участники событий и исследователи обращают внимание на недостаточную помощь со стороны 9‑й полевой армии вермахта, в чьем оперативном подчинении находилась дивизия. Так, Артемьев писал, что «…немецкое командование отказало дивизии в выдаче боеприпасов для проведения этой боевой операции. Немцы потребовали использовать имеющиеся в дивизии запасы, обещая впоследствии их пополнить…»
В данном случае, касаясь отсутствия (или неадекватности) поддержки коллаборантов, важно иметь в виду, что Буняченко сам отказался от всяческого участия в бою германских частей. Последнее не было обусловлено какими‑то трениями с командованием 9‑й армии (разнообразные немецкие свидетельства говорят, напротив, о взаимопонимании и сотрудничестве). Мотивация генерал‑майора была прозаичнее: «успех - если он будет достигнут - должен безраздельно принадлежать РОА».
Отдельный вопрос касается масштабов помощи, которую потребовал Буняченко. Она предполагала артиллерийскую подготовку (28 000 выстрелов) и поддержку атакующих с воздуха. По мнению Станислава Ауски, «все эти условия были выполнены со стороны немецкого командования».
Правда, германский историк Йоахим Хоффманн выражал сомнение, что они были осуществлены в полном объеме - «экстраординарное требование в условиях недостатка вооружения на этом этапе войны».
Однако и Хоффманн признавал, что артналет был чрезвычайно мощным, ссылаясь на командира 1233‑го фанен‑юнкерского полка подполковника Фридриха‑Вильгельма фон Нотца.
Последний утверждал, что это был последний сильный огонь с немецкой стороны, который он видел за всю войну. О «массированном применении немецкой артиллерии» писали современные отечественные историки Сергей Ермаченков и Андрей Почтарев. Впрочем, другие современные историки, Александр Колесник и Сергей Дробязко, просто писали о «мощной артиллерийской подготовке», не указывая, кому принадлежали батареи, принимавшие участие в налете, вермахту или только 1‑й дивизии.
Правда, некоторые власовцы отрицали участие в налете германской артиллерии.
Представляется более убедительным взгляд «немецкой» стороны, утверждавшей о массированном огне. Впрочем, даже если данные вермахта не соответствуют действительности, согласно воспоминаниями Артемьева, «в 1‑й дивизии боеприпасов было более, чем требовалось», то есть налет можно было эффективно провести и собственными средствами.
Более сложный вопрос связан с авиационной поддержкой власовцев. Рейтлингер отрицал участие чьей‑либо авиации в штурме плацдарма. Ауски и Хоффманн писали, что она была предоставлена немцами. При этом Ауски утверждал, что в авиаударах приняли участие только силы люфтваффе с символикой ВВС КОНР, а Хоффманн обращал внимание на совместные атаки германских пилотов (26 штурмовиков 4‑й дивизии люфтваффе) и власовских летчиков, которые составили десятую часть всех воздушных сил Восточного фронта.
В свою очередь некоторые коллаборанты отрицали участие в воздушных налетах немцев. С ними не соглашался Артемьев, когда вспоминал, как «в воздухе появилась немецкая “авиация”, которая должна была поддержать наступление. Пять самолетов устаревших типов, с немецкими летчиками и наскоро нарисованными эмблемами Русской освободительной армии на крыльях и фюзеляжах, появились над районом боя на небольшой высоте, сделали несколько разворотов и, сбросив небольшое количество бомб, вернулось обратно».
Продолжение следует…