Жизнь как средство
Пару-тройку лет назад прочитал статью Е. Холмогорова, где были, помимо прочих, такие слова:
«Возрастающая интенсивность контактов между сторонами подспудно зреющего конфликта будет приводить к тому, что и сам конфликт будет приобретать все более и более острые формы. Столкновения граждан России с мигрантами пока сравнительно редки и малоинтенсивны. Но с каждым уже даже не годом, а месяцем, количество таких конфликтов будет возрастать, а вместе с нею и степень жестокости и общественной опасности таких конфликтов. На практике это будет значить, что русских горожан начнут убивать за резко сказанное слово, взгляд исподлобья, за нежелание уступать мигрантам в чем-то, что русские будут считать своим. И тут уже речь пойдет не о скамейках, а о жизнях» (http://www.rus-obr.ru/lj/14961).
.................................................................
Я сразу тогда подумал об Алике Стацевиче....
Прохладным летним вечером 1988 года мы: Алик, Меля и я -- сидели за столом (ну, как за столом... за тумбочкой, выполнявшей функцию стола) в одном из домиков на базе отдыха под Ходыженском. Пили самогон и домашнее вино, которые принесли с собой, -- и угощали пригласивших нас отдыхающих. Было уютно и покойно. Мы там на базе как бы работали. Алик был там фотографом, Меля -- у него помощником, а я -- и помощником (писал маслом всякие смешные фоны с разными персонажами на холсте, где потом вырезались отверстия для лиц, и отдыхающие с удовольствием фотографировались), и еще рисовал отдыхающих углем, отдавая за небольшие деньги. "Как бы" работали потому, что мы не числились сотрудниками базы, а работали на себя, выплачивая по договору какую-то сумму администрации. Собственно этим всем занимался только Алик; мы с Мелей вообще официально не существовали.
И вот мы -- как бы гости, но и как бы "принимающая сторона" -- гостеприимно развлекали тихой мирной беседой своих новых знакомых (кажется, из Тюмени). Все было очень-очень тепло и славно. Но мирная наша уютная беседа была прервана женскими криками. Сразу было ясно, что это не веселье до нас доносится. Мы вскочили и выбежали из домика, стараясь по ходу понять, откуда крик раздается. Девушки кричали совсем рядом, в домике метрах в пятидесяти от того, в котором мы тихо проводили вечер. Алик ударом распахнул дверь и мы вошли. Увидели мы отвратительную картину. Трое юных "кавказцев" (как потом оказалось -- армян) пытались силой удержать двух девушек и затащить их на кровати. Конечно, на руку нам была неожиданность. Они и не ожидали нас увидеть, и не ожидали, что кто-то посмеет им мешать. Но и вообще они были не в состоянии оказать серьезное нам сопротивление: мы были уже взрослыми тридцатилетними (или около) мужчинами со спортивным прошлым, владевшими достаточно хорошо (а уж Алик -- просто фантастически хорошо!) навыками уличной драки. Довольно быстро негодяи оказались на полу, поскуливающие от боли и страха. Одна из девушек предложила вызвать милицию. Алик мягко сказал:
-- Не надо... Они все поняли. Ведь так?
Юные донжуаны закивали, что-то бормоча и явно показывая, что искренне раскаиваются. Мы вывели их из домика и отпустили. При этом Алик напутствовал каждого добрым советом стараться вести себя хорошо и сильным пинком в зад. Великодушно отказавшись от предложения девушек "посидеть", мы пошли назад, сопровождаемые опасливо-одобрительными взглядами десятков набежавших зевак.
Но этим дело не закончилось. Когда через пару часов мы шли к своему домику, то увидели возле столовой толпу молодых (некоторых -- явно наших ровесников или даже немного постарше) армян человек из двадцати. Ждали явно именно нас, и явно жаждали отомстить за своих. И обойти их не было никакой возможности, хотя они стояли чуть в стороне от дороги к домику. Я, признаюсь, испугался, почувствовал некую слабость в ногах. Заметил, что Меля тоже вдруг стал как-то медленнее, даже как-то прихрамывая, переставлять ноги. Но Алик. Он весело и абсолютно легко шагнул в сторону толпы, радушно разводя руками и так же радушно и словно напевая веселую песенку, сказал:
-- А вот теперь мы можем поговорить как мужчины!
И страх сразу прошел. И пришла веселая уверенность. И мы с Мелей шагнули в сторону толпы (пусть и не так удивительно легко и пластично, как Алик), готовые к веселой драке. Мы вошли в толпу и она расступилась, впустила нас. Алик совершенно естественно, как будто таким и должно было быть его место в этой толпе, оказался в самом центре ее. И спросил, выделив одного, в котором почуял главного:
-- Проблемы? Взрослые люди пришли защитить своих юных хулиганов?
...Дальше был долгий разговор. Вдвоем с Аликом (Меля никогда не был речист) мы смогли убедить толпу, постепенно превращавшуюся в нормальных людей, что девушек обижать нехорошо, а заступаться за них -- хорошо. И что побитые хулиганы еще и должны быть нам благодарны, так как мы не стали ваызывать милицию, а просто отпустили их. Один из троих, особенно агрессивный (он пострадал больше других именно из-за своей агрессивности; я разбил ему об голову его же фонарь, а Алик разбил ему то, что иногда в народе называют testiculus) попытался возмутиться:
-- Я хатель ему (девушку -- К.Ш.) е...ть! Я -- малядой, бляд! Хачу е...ть!
Алик, миролюбиво улыбаясь (да прямо светясь доброжелательностью и искренней заботой о пареньке!), ответил:
-- Ты или будешь ухаживать за девушкой, как это принято у нас, или тебе придется иметь дело с нами всякий раз, когда попробуешь сделать что-то так, как уже попробовал. И яйца твои мы будем отбивать, пока ты вообще не перестанешь хотеть е...ться :)).
Толпа снова напряглась. Но они чувствовали, что мы не дрогнем, что -- да! -- тут уже речь пойдет не о скамейках, а о жизнях. И они знали, что на самом-то деле их единоплеменники неправы. А правы -- мы, среди которых тоже, кстати, есть их единоплеменник. И я видел это, и сказал им по-армянски, что мужчина не должен вести себя недостойно, а если он ведет себя так, то стыдно должно быть его защищать. И я закончил по-русски:
-- Девочек считайте нашими сестрами.
И они признали наше право устанавливать правила. Нет, они не были сломлены. Они видели, что мы не отступили от того, что предложил Алик -- говорить как мужчины с мужчинами. Они... покорились, но не чувствовали себя униженными. Они даже рады были, что они теперь не чужды благородного отношения к нашим (в смысле -- защищаемым нами) девушкам.
Я понимаю, что тот вечер не определил их жизнь. Но он был в ней, и все время, пока мы жили на базе, они вели себя очень прилично, сами останавливая некоторых из своих несдержанных товарищей.
Я понимаю также, что можно предположить и такое развитие событий. Завтра приехали бы купленные менты и нас закрыли бы за хулиганство, да еще и сняли бы с «неуиновных рафиков» побои. В данном конкретном случае ничего бы не вышло ни у рафиков, ни у их заступников: за нас «подписались» бы гораздо более серьезные люди, в частности прокурор соседнего Горячеключевского района, друг детства Алика*. Но меньше всего тут следует свести все дело к проблеме коррупции в правоохранительных органах.
Все дело -- в целях, в ценностях. Речь не должна вестись о том, как защититься, даже не о том, как защитить свою жизнь, какие для этого избрать пути и способы. Речь должна вестись о том, за что мы готовы жизнью пожертвовать. Ну, понятно, что можно сказать о жертвовании жизни за других, за свой народ, например... Ну, а если спросить о стране, о народе в целом? За что может отдать жизнь вся нация? От чего она готова погибнуть, но не отступиться? Если этого нет -- нет и смысла жизни, все сведется к биологическому выживанию. Наверное для каких-то наций это и возможно. Но не для русских. Поэтому в России речь должна вестись о том, чтобы служить великой цели и заставить служить ей всех, кто оказывается в сфере соприкосновения с Россией и русскими. Защищающие свою жизнь обречены не потому, что защита сама по себе неверная стратегия, а потому, что защищается не то, ради чего стоит жить и стоит умереть, а жизнь. И высшей целью оказывается лишь само выживание (максимально комфортное, но тут уж как получится), то есть, что жить-то и не для чего...
Это, в общем-то, довольно простая и ясная истина: смысл жизни не в ней самой, а в том, для чего она. Но все-таки для большей убедительности отошлю читателя к статье прекрасного русского философа А. Введенского "Условия допустимости веры в смысл жизни", мне лично очень помогшей в свое время. Там он дает "определение понятия смысла жизни":
смысл "состоит в том, чтобы наша жизнь была назначена и служила действительным средством для достижения абсолютно ценной цели, то есть такой цели, преследование которой было бы обязательно не ради других целей, для которых она служила бы средством, а ради нее самой" (http://hpsy.ru/public/x776.htm).
.........................................................................
В каком-то роковом непонимании этого заключена главная, может быть, беда наших национал-демократов: что Холмогорова, что близкой ему по духу НДПР, что других.
Вот цитата из программы НДПР:
"Наша задача -- построить государство европейского типа, восстановить нашу цивилизацию в её блеске, и вновь занять достойное место среди народов мира" (https://vk.com/doc-33941110_227265558?dl=78682eb7f047bff7e2) **.
Это унылая безнадега, дорогие мои... Россия лучше сопьется с тоски, чем будет служить такой задаче...
А вот некоторые размышления Холмогорова:
"Русские национал-демократы рассматривают русский народ и его благоденствие не как средство, а как цель существования Российского государства" (http://newsland.com/news/detail/id/923590/).
Ведь это же лукавый малодушный отказ в смысле жизни целому (великому) народу***! Разумеется, народ не есть средство существования государства, и именно государство есть средство для достижения целей народа.. Но цель существования государства -- быть средством осуществления народом своей великой (если она есть!) цели. И жизнь великого народа -- средство для достижения им его великой цели.
Если у народа нет великой, абсолютно ценной цели в жизни, нет высокого предназначения, то жизнь народа -- малодушная, мелкая, бессмысленная, бесцельныя, а сам народ -- неспособный на великие чувства и поступки. Когда такое случается с прежде великим народом, он оказывается неспособным и к выживанию. Незачем жить, не для чего..........................................................................
В начале августа 2009 года мне позвонил брат: Алика убили.
(Окончание следует)
________________________________
* Впрочем, сама такая опасность всегда существует и есть любимая отговорка тех, кто ни при каких условиях не станет рисковать собою.
** Ничего иного НДПР не предлагает и в своем Уставе (http://rosndp.org/ustav-partii.htm).
*** И это еще и такое мелкое лукавство, когда под "благоденствием" любой читающий волен понимать, что угодно, а писавший может сказать, что он не то имел в виду :)
«Возрастающая интенсивность контактов между сторонами подспудно зреющего конфликта будет приводить к тому, что и сам конфликт будет приобретать все более и более острые формы. Столкновения граждан России с мигрантами пока сравнительно редки и малоинтенсивны. Но с каждым уже даже не годом, а месяцем, количество таких конфликтов будет возрастать, а вместе с нею и степень жестокости и общественной опасности таких конфликтов. На практике это будет значить, что русских горожан начнут убивать за резко сказанное слово, взгляд исподлобья, за нежелание уступать мигрантам в чем-то, что русские будут считать своим. И тут уже речь пойдет не о скамейках, а о жизнях» (http://www.rus-obr.ru/lj/14961).
.................................................................
Я сразу тогда подумал об Алике Стацевиче....
Прохладным летним вечером 1988 года мы: Алик, Меля и я -- сидели за столом (ну, как за столом... за тумбочкой, выполнявшей функцию стола) в одном из домиков на базе отдыха под Ходыженском. Пили самогон и домашнее вино, которые принесли с собой, -- и угощали пригласивших нас отдыхающих. Было уютно и покойно. Мы там на базе как бы работали. Алик был там фотографом, Меля -- у него помощником, а я -- и помощником (писал маслом всякие смешные фоны с разными персонажами на холсте, где потом вырезались отверстия для лиц, и отдыхающие с удовольствием фотографировались), и еще рисовал отдыхающих углем, отдавая за небольшие деньги. "Как бы" работали потому, что мы не числились сотрудниками базы, а работали на себя, выплачивая по договору какую-то сумму администрации. Собственно этим всем занимался только Алик; мы с Мелей вообще официально не существовали.
И вот мы -- как бы гости, но и как бы "принимающая сторона" -- гостеприимно развлекали тихой мирной беседой своих новых знакомых (кажется, из Тюмени). Все было очень-очень тепло и славно. Но мирная наша уютная беседа была прервана женскими криками. Сразу было ясно, что это не веселье до нас доносится. Мы вскочили и выбежали из домика, стараясь по ходу понять, откуда крик раздается. Девушки кричали совсем рядом, в домике метрах в пятидесяти от того, в котором мы тихо проводили вечер. Алик ударом распахнул дверь и мы вошли. Увидели мы отвратительную картину. Трое юных "кавказцев" (как потом оказалось -- армян) пытались силой удержать двух девушек и затащить их на кровати. Конечно, на руку нам была неожиданность. Они и не ожидали нас увидеть, и не ожидали, что кто-то посмеет им мешать. Но и вообще они были не в состоянии оказать серьезное нам сопротивление: мы были уже взрослыми тридцатилетними (или около) мужчинами со спортивным прошлым, владевшими достаточно хорошо (а уж Алик -- просто фантастически хорошо!) навыками уличной драки. Довольно быстро негодяи оказались на полу, поскуливающие от боли и страха. Одна из девушек предложила вызвать милицию. Алик мягко сказал:
-- Не надо... Они все поняли. Ведь так?
Юные донжуаны закивали, что-то бормоча и явно показывая, что искренне раскаиваются. Мы вывели их из домика и отпустили. При этом Алик напутствовал каждого добрым советом стараться вести себя хорошо и сильным пинком в зад. Великодушно отказавшись от предложения девушек "посидеть", мы пошли назад, сопровождаемые опасливо-одобрительными взглядами десятков набежавших зевак.
Но этим дело не закончилось. Когда через пару часов мы шли к своему домику, то увидели возле столовой толпу молодых (некоторых -- явно наших ровесников или даже немного постарше) армян человек из двадцати. Ждали явно именно нас, и явно жаждали отомстить за своих. И обойти их не было никакой возможности, хотя они стояли чуть в стороне от дороги к домику. Я, признаюсь, испугался, почувствовал некую слабость в ногах. Заметил, что Меля тоже вдруг стал как-то медленнее, даже как-то прихрамывая, переставлять ноги. Но Алик. Он весело и абсолютно легко шагнул в сторону толпы, радушно разводя руками и так же радушно и словно напевая веселую песенку, сказал:
-- А вот теперь мы можем поговорить как мужчины!
И страх сразу прошел. И пришла веселая уверенность. И мы с Мелей шагнули в сторону толпы (пусть и не так удивительно легко и пластично, как Алик), готовые к веселой драке. Мы вошли в толпу и она расступилась, впустила нас. Алик совершенно естественно, как будто таким и должно было быть его место в этой толпе, оказался в самом центре ее. И спросил, выделив одного, в котором почуял главного:
-- Проблемы? Взрослые люди пришли защитить своих юных хулиганов?
...Дальше был долгий разговор. Вдвоем с Аликом (Меля никогда не был речист) мы смогли убедить толпу, постепенно превращавшуюся в нормальных людей, что девушек обижать нехорошо, а заступаться за них -- хорошо. И что побитые хулиганы еще и должны быть нам благодарны, так как мы не стали ваызывать милицию, а просто отпустили их. Один из троих, особенно агрессивный (он пострадал больше других именно из-за своей агрессивности; я разбил ему об голову его же фонарь, а Алик разбил ему то, что иногда в народе называют testiculus) попытался возмутиться:
-- Я хатель ему (девушку -- К.Ш.) е...ть! Я -- малядой, бляд! Хачу е...ть!
Алик, миролюбиво улыбаясь (да прямо светясь доброжелательностью и искренней заботой о пареньке!), ответил:
-- Ты или будешь ухаживать за девушкой, как это принято у нас, или тебе придется иметь дело с нами всякий раз, когда попробуешь сделать что-то так, как уже попробовал. И яйца твои мы будем отбивать, пока ты вообще не перестанешь хотеть е...ться :)).
Толпа снова напряглась. Но они чувствовали, что мы не дрогнем, что -- да! -- тут уже речь пойдет не о скамейках, а о жизнях. И они знали, что на самом-то деле их единоплеменники неправы. А правы -- мы, среди которых тоже, кстати, есть их единоплеменник. И я видел это, и сказал им по-армянски, что мужчина не должен вести себя недостойно, а если он ведет себя так, то стыдно должно быть его защищать. И я закончил по-русски:
-- Девочек считайте нашими сестрами.
И они признали наше право устанавливать правила. Нет, они не были сломлены. Они видели, что мы не отступили от того, что предложил Алик -- говорить как мужчины с мужчинами. Они... покорились, но не чувствовали себя униженными. Они даже рады были, что они теперь не чужды благородного отношения к нашим (в смысле -- защищаемым нами) девушкам.
Я понимаю, что тот вечер не определил их жизнь. Но он был в ней, и все время, пока мы жили на базе, они вели себя очень прилично, сами останавливая некоторых из своих несдержанных товарищей.
Я понимаю также, что можно предположить и такое развитие событий. Завтра приехали бы купленные менты и нас закрыли бы за хулиганство, да еще и сняли бы с «неуиновных рафиков» побои. В данном конкретном случае ничего бы не вышло ни у рафиков, ни у их заступников: за нас «подписались» бы гораздо более серьезные люди, в частности прокурор соседнего Горячеключевского района, друг детства Алика*. Но меньше всего тут следует свести все дело к проблеме коррупции в правоохранительных органах.
Все дело -- в целях, в ценностях. Речь не должна вестись о том, как защититься, даже не о том, как защитить свою жизнь, какие для этого избрать пути и способы. Речь должна вестись о том, за что мы готовы жизнью пожертвовать. Ну, понятно, что можно сказать о жертвовании жизни за других, за свой народ, например... Ну, а если спросить о стране, о народе в целом? За что может отдать жизнь вся нация? От чего она готова погибнуть, но не отступиться? Если этого нет -- нет и смысла жизни, все сведется к биологическому выживанию. Наверное для каких-то наций это и возможно. Но не для русских. Поэтому в России речь должна вестись о том, чтобы служить великой цели и заставить служить ей всех, кто оказывается в сфере соприкосновения с Россией и русскими. Защищающие свою жизнь обречены не потому, что защита сама по себе неверная стратегия, а потому, что защищается не то, ради чего стоит жить и стоит умереть, а жизнь. И высшей целью оказывается лишь само выживание (максимально комфортное, но тут уж как получится), то есть, что жить-то и не для чего...
Это, в общем-то, довольно простая и ясная истина: смысл жизни не в ней самой, а в том, для чего она. Но все-таки для большей убедительности отошлю читателя к статье прекрасного русского философа А. Введенского "Условия допустимости веры в смысл жизни", мне лично очень помогшей в свое время. Там он дает "определение понятия смысла жизни":
смысл "состоит в том, чтобы наша жизнь была назначена и служила действительным средством для достижения абсолютно ценной цели, то есть такой цели, преследование которой было бы обязательно не ради других целей, для которых она служила бы средством, а ради нее самой" (http://hpsy.ru/public/x776.htm).
.........................................................................
В каком-то роковом непонимании этого заключена главная, может быть, беда наших национал-демократов: что Холмогорова, что близкой ему по духу НДПР, что других.
Вот цитата из программы НДПР:
"Наша задача -- построить государство европейского типа, восстановить нашу цивилизацию в её блеске, и вновь занять достойное место среди народов мира" (https://vk.com/doc-33941110_227265558?dl=78682eb7f047bff7e2) **.
Это унылая безнадега, дорогие мои... Россия лучше сопьется с тоски, чем будет служить такой задаче...
А вот некоторые размышления Холмогорова:
"Русские национал-демократы рассматривают русский народ и его благоденствие не как средство, а как цель существования Российского государства" (http://newsland.com/news/detail/id/923590/).
Ведь это же лукавый малодушный отказ в смысле жизни целому (великому) народу***! Разумеется, народ не есть средство существования государства, и именно государство есть средство для достижения целей народа.. Но цель существования государства -- быть средством осуществления народом своей великой (если она есть!) цели. И жизнь великого народа -- средство для достижения им его великой цели.
Если у народа нет великой, абсолютно ценной цели в жизни, нет высокого предназначения, то жизнь народа -- малодушная, мелкая, бессмысленная, бесцельныя, а сам народ -- неспособный на великие чувства и поступки. Когда такое случается с прежде великим народом, он оказывается неспособным и к выживанию. Незачем жить, не для чего..........................................................................
В начале августа 2009 года мне позвонил брат: Алика убили.
(Окончание следует)
________________________________
* Впрочем, сама такая опасность всегда существует и есть любимая отговорка тех, кто ни при каких условиях не станет рисковать собою.
** Ничего иного НДПР не предлагает и в своем Уставе (http://rosndp.org/ustav-partii.htm).
*** И это еще и такое мелкое лукавство, когда под "благоденствием" любой читающий волен понимать, что угодно, а писавший может сказать, что он не то имел в виду :)