Поездка "художника" на Утриш.
Сказав про тот разговор в машине с Дедом Хасаном, о котором я говорил в прошлом посте (http://kiprian-sh.livejournal.com/317770.html), что он случился по дороге на Утриш, я несколько упростил сюжет. На самом деле мы ездили на освящение армянского храма в Гайкадзоре (под Анапой). Приглашены мы были Николаем Испирьяном (упокой, Господи!), одним из самых влиятельных людей Анапы, да и вообще побережья. О нем не могу не сказать хоть пару слов, хотя к истории, которую я рассказываю, он имеет косвенное отношение. Он не был вором в законе, был коммерсантом, но слово его имело вес много больший, чем слово местных воров. Был он человек очень сильного характера, совершенно несгибаемый и потому вовсе не поддающийся попыткам его "нагнуть". Однако и сам он не стремился кого-то нагнуть, дела старался решать миром, по справедливости. Он был уважаем во всех кругах, был одновременно авторитеным человеком, утихомиривавшим самые кровавые криминальные конфликты, лидером, наладившим достаточно спокойные межнациональные отношения в Анапе и вокруг, и решавшим проблемы города депутатом горсовета. Коля не был ангелом, но на фоне тогдашнего беспредела он явно выделялся. Он был убит вместе с женой в 1997 году в своей квартире. Сын его, еще совсем маленький, получил страшные ранения. Убийцы так и не были найдены. Равно как и заказчики. Хотя искали, и усердно, все. И вот интересно, изначально никто не пытался искать среди несправедливо Колей обиженных. Потому что таковых не смогли вспомнить. Коля действительно был справедливым человеком (разумеется, насколько мне известно; но известно-то мне немало). И лет десять после его смерти ко мне продолжали обращаться с просьбой написать портрет или Коли, или их вместе с женой.
Так вот. Мы приехали в Гайкадзор.
Там было очень много людей. Были и официальные лица, и общественные организации из Анапы, района и края: кто-то из краевой администрации, от РПЦ, мэр Анапы, кто-то от казачества, еще кто-то, я уж и не помню. Произносились речи, делались подарки ("от воров" была подарена моя мозаика Спаса Нерукотворного; мозаика была у меня куплена, но "со скощухой", то есть я тоже считался среди делавших подарок).
Потом народ разделился. Наша компания примерно на пятнадцати-двадцати машинах отправилась на Утриш, где в каком-то летнем кафе должны были быть накрыты столы (Коли, понятное дело, с нами не было, он уехал с "официальными лицами").
Но когда мы приехали, оказалось, что нет даже столов, а не то, что угощения на них. И встречающих никого нет. Местные, которые с нами были, сильно запаниковали: среди гостей было слишком большое количество очень авторитетных людей во главе с Дедом. Это был скандал! Начались звонки ответственным за "мероприятие". Пока шли эти звонки, сопровождавшиеся страшными угрозами (причем было видно, что люди уже голодны: время от времени звучало: сожру, схаваю, на салат пошинкую, шашлык сделаю и т.п.), местные тут же взломали какие-то помещения, в одном были обнаружены столы и стулья, в другом -- посуда. Все это было расставлено. Но ни выпивки, ни еды не нашли. Местные сказали, что все это уже везут, все сейчас будет. Но никто не спешил радоваться. Все стояли и смотрели на Деда, который так и не сел ни за стол, ни в стороне. По его лицу было совершенно непонятно, чем все закончится. Разумеется, он не стал бы никого прямо сейчас наказывать. Но он мог в любую секунду сесть в машину и уехать. Местные боялись этого больше, чем наказания. Потому что наказаны будут конкретные люди, а если Дед уедет, то -- все. Мы же -- гости -- не особо нервничали, просто прикидывая, чем все закончится. Наконец Дед сел на стул возле стола и проговорил: "Ну, что, братва, давайте, доставайте у кого что есть! Поделимся друг с другом по-братски, что Бог нам послал, как принято!"
Мы подоставали из машин у кого что было. Было и спиртное, и разная снедь. Сели, Дед сказал что-то очень коротко, выпили по первой, стали закусывать. Местные за столы не садились, уныло ожидая чего-то: то ли едущих им на выручку из Анапы, то ли еще чего.
Странно, но "подмога" прибыла очень не скоро, минут через сорок. Как только они появились Дед лениво посмотрел вокруг и обратился к нам -- тем, с кем, собственно, и приехал в Гайкадзор: "Поехали на море, братва!" Мы быстро вышли из-за стола и сели в машину. Минут через пять мы были на пляже. К тому времени Максим -- близкий приятель Деда (он всегда возил Деда, когда тот приезжал в Краснодар; он был не вор, а какой-то бывший футболист, не помню уж, за что осужденный, и сошедшийся там близко с Хасаном) уже заслал кого-то в близлежащий ресторан купить любимую Дедом камбалу, и поручил привезти ее прямо на пляж. А пока в ожидании мы залезли в воду, причем Дед, как всегда, уплыл настолько далеко, что его уж и видно не было. Потом М. достал очень большой термос с каким-то напитком. Я попробовал, и мне показалось, что это какой-то травный чай. Он был очень вкусный, холодный. Я выпил почти залпом стакан и попросил еще. Дед засмеялся: "Каро-джан, осторожно, это такой сильный чифирь, что много нельзя, это только кажется, что лимонад! Просто Максим так его делает вкусно".
Пока мы разговаривали о том, о сем, приехал гонец с камбалой из ресторана и как-то сразу вместе с ним -- делегация от "принимающей стороны". Было два вора и один авторитет, которого как раз в ближайшее время намечали к "коронации". Они что-то говорили, просили, мямлили "Дедушка, ну, Дедушка!" При этом "кандидат" горестно восклицал время от времени: "Колька нас убьет! Колька ж нас убьет". В общем, их было жалко как-то. В какой-то момент Хасан с визитерами отдалился от нашей компании. Потом вернулся и сказал, что мы возвращаемся.
Когда мы вернулись, столы были уже накрыты, а привезенные официантки -- очень красивые девки -- уже стояли без дела. Потому что гости продолжали допивать/доедать свое, а местные за столы еще не садились. Дед сел и кивнул местным. Все уселись почти радостно, но еще с тревогой. Дед сказал: "Я уже покушал. И вот еще рыбка есть. Я буду это. Но остальные пусть едят всё. Давайте, кушайте! Ребята просто ошиблись. Что мы, предъявлять, что ли, будем? Кушайте. Всё! Забыли!" Все приступили к трапезе. Пошли тосты. От местных, понятное дело, покаянные. От гостей -- разные. Я тоже что-то сказал. Но угощение я есть не стал. Впрочем, не я один. Все, кто приехал в одной машине и был с Дедом на пляже, не ели. Дед посмотрел на меня и ободряюще кивнул на еду, мол, угощайся. Я сказал, что уже не хочу. Тогда Дед (мы сидели рядом) взял с отдельного подноса, где была его еда, камбалу и положил мне: "Немножко покушай, Каро-джан". Потом обратился к также не евшим вору в законе Жоре Ч., к Максиму, и еще одному, чье имя я запамятовал: "Берите рыбу. Жорик, Максим! Давайте! Давайте тарелки, я положу!" Было довольно забавно смотреть, как многие из сидевших за столом растерялись и уже сожалели: повелись, начали есть угощение, а тут Дед своими руками накладывает рыбу :)
Забавного было много. Например, забавно было видеть, как "кандидат" все время суетился вместе с официантками, что-то выхватывал у них и нес сам. Жора наклонился к Деду и сказал: "Бля, сам шнырем заделался!". Вся "драматургия" поведения Деда производила впечатление какого-то импровизированного спектакля, где он был главным на сцене и за сценой, какого-то сеанса одновременной игры или мастер-класса :)
И один эпизод я запомнил очень ярко. Со временем стали подъезжать те, кто не мог в силу своего официального положения приехать сразу, и начинал не с нами. Среди подъехавших был один важный прокурор. Его довольно радостно и, вроде, уважительно приветствовали, усадили близко с Дедом. Зашел разговор об одной истории, когда на похоронах в Сочи ОМОН из Москвы устроил настоящее побоище, задержав несколько десятков человек, среди которых оказался и прокурор. И прокурор возмущенно сказал Деду, что это какой-то был беспредел. Дед посмотрел на него и очень (я бы даже сказал: слишком) сочувственно сказал: "Конечно! Чистый беспредел! Да они, шакалы, говорили, что мы под видом похорон сходку устроили! Представляешь?" Прокурор возмущенно закивал, а Дед продолжил: "Какая сходка может быть, если мент среди нас? Кто при менте будет о делах говорить?".
Дед засмеялся, засмеялись окружающие. Засмеялся и прокурор. Он был, конечно, продажный мент. Но он был далеко не дурак и понял, как его сейчас унизили. Но, будучи ментом продажным, он схавал унижение.
Засмеялся и я. И вдруг подумал: а так ли уж мое положение отлично от положения прокурора? Я был очень близок с Дедом и часто бывал свидетелем и даже участником весьма серьезных разговоров. Но я не был своим этому кругу. Никогда. Я был, что называлось "близкий Хасана", ко мне хорошо относились некоторые другие воры и авторитеты. Но это было личное отношение ко мне; то есть если я и был своим, то только лично, дружески (а Хасан испытывал ко мне почти отеческие чувства). Ну, еще Деду понравился написанный мною портрет. Мою мозаику, которую только что поднесли "от воров", все очень хвалили. И я подумал, что в этом и разница. Прокурор не был своим никак: ни лично, ни "по жизни". Он был просто мент на прикорме, не человек во всех смыслах этого "понятия".
И я увидел, что все у меня хорошо, потому что меня просто не воспринимают тем, кто в этой жизни ищет денег. Меня считают художником и симпатичным парнем. Поэтому Дед говорит (об этом было в предыдущем посте), что я не лох, а доверчивый. Поэтому однажды Жора поднял тост "за воров и художников, которые больше всего любят свободу". Но по сути мне просто везет. Пока. И чтобы не оказаться в положении прокурора, которому указывают его место, чтобы не стать вдруг лохом, мне надо стать тем, кем меня и называют: художником.
Эта поездка стала для меня еще одним знаком, указующим, что пора уже домой из чужого мира.
Я как-нибудь расскажу еще о других знаках :)
PS Через пару лет я спросил у Деда, почему он тогда не стал есть, но разрешил другим и все предложил забыть. Дед ответил:
-- Каро-джан, нельзя же как девочка капризным быть! Но и показать, что так с тобой делать можно, тоже нельзя. Да.
Так вот. Мы приехали в Гайкадзор.
Там было очень много людей. Были и официальные лица, и общественные организации из Анапы, района и края: кто-то из краевой администрации, от РПЦ, мэр Анапы, кто-то от казачества, еще кто-то, я уж и не помню. Произносились речи, делались подарки ("от воров" была подарена моя мозаика Спаса Нерукотворного; мозаика была у меня куплена, но "со скощухой", то есть я тоже считался среди делавших подарок).
Потом народ разделился. Наша компания примерно на пятнадцати-двадцати машинах отправилась на Утриш, где в каком-то летнем кафе должны были быть накрыты столы (Коли, понятное дело, с нами не было, он уехал с "официальными лицами").
Но когда мы приехали, оказалось, что нет даже столов, а не то, что угощения на них. И встречающих никого нет. Местные, которые с нами были, сильно запаниковали: среди гостей было слишком большое количество очень авторитетных людей во главе с Дедом. Это был скандал! Начались звонки ответственным за "мероприятие". Пока шли эти звонки, сопровождавшиеся страшными угрозами (причем было видно, что люди уже голодны: время от времени звучало: сожру, схаваю, на салат пошинкую, шашлык сделаю и т.п.), местные тут же взломали какие-то помещения, в одном были обнаружены столы и стулья, в другом -- посуда. Все это было расставлено. Но ни выпивки, ни еды не нашли. Местные сказали, что все это уже везут, все сейчас будет. Но никто не спешил радоваться. Все стояли и смотрели на Деда, который так и не сел ни за стол, ни в стороне. По его лицу было совершенно непонятно, чем все закончится. Разумеется, он не стал бы никого прямо сейчас наказывать. Но он мог в любую секунду сесть в машину и уехать. Местные боялись этого больше, чем наказания. Потому что наказаны будут конкретные люди, а если Дед уедет, то -- все. Мы же -- гости -- не особо нервничали, просто прикидывая, чем все закончится. Наконец Дед сел на стул возле стола и проговорил: "Ну, что, братва, давайте, доставайте у кого что есть! Поделимся друг с другом по-братски, что Бог нам послал, как принято!"
Мы подоставали из машин у кого что было. Было и спиртное, и разная снедь. Сели, Дед сказал что-то очень коротко, выпили по первой, стали закусывать. Местные за столы не садились, уныло ожидая чего-то: то ли едущих им на выручку из Анапы, то ли еще чего.
Странно, но "подмога" прибыла очень не скоро, минут через сорок. Как только они появились Дед лениво посмотрел вокруг и обратился к нам -- тем, с кем, собственно, и приехал в Гайкадзор: "Поехали на море, братва!" Мы быстро вышли из-за стола и сели в машину. Минут через пять мы были на пляже. К тому времени Максим -- близкий приятель Деда (он всегда возил Деда, когда тот приезжал в Краснодар; он был не вор, а какой-то бывший футболист, не помню уж, за что осужденный, и сошедшийся там близко с Хасаном) уже заслал кого-то в близлежащий ресторан купить любимую Дедом камбалу, и поручил привезти ее прямо на пляж. А пока в ожидании мы залезли в воду, причем Дед, как всегда, уплыл настолько далеко, что его уж и видно не было. Потом М. достал очень большой термос с каким-то напитком. Я попробовал, и мне показалось, что это какой-то травный чай. Он был очень вкусный, холодный. Я выпил почти залпом стакан и попросил еще. Дед засмеялся: "Каро-джан, осторожно, это такой сильный чифирь, что много нельзя, это только кажется, что лимонад! Просто Максим так его делает вкусно".
Пока мы разговаривали о том, о сем, приехал гонец с камбалой из ресторана и как-то сразу вместе с ним -- делегация от "принимающей стороны". Было два вора и один авторитет, которого как раз в ближайшее время намечали к "коронации". Они что-то говорили, просили, мямлили "Дедушка, ну, Дедушка!" При этом "кандидат" горестно восклицал время от времени: "Колька нас убьет! Колька ж нас убьет". В общем, их было жалко как-то. В какой-то момент Хасан с визитерами отдалился от нашей компании. Потом вернулся и сказал, что мы возвращаемся.
Когда мы вернулись, столы были уже накрыты, а привезенные официантки -- очень красивые девки -- уже стояли без дела. Потому что гости продолжали допивать/доедать свое, а местные за столы еще не садились. Дед сел и кивнул местным. Все уселись почти радостно, но еще с тревогой. Дед сказал: "Я уже покушал. И вот еще рыбка есть. Я буду это. Но остальные пусть едят всё. Давайте, кушайте! Ребята просто ошиблись. Что мы, предъявлять, что ли, будем? Кушайте. Всё! Забыли!" Все приступили к трапезе. Пошли тосты. От местных, понятное дело, покаянные. От гостей -- разные. Я тоже что-то сказал. Но угощение я есть не стал. Впрочем, не я один. Все, кто приехал в одной машине и был с Дедом на пляже, не ели. Дед посмотрел на меня и ободряюще кивнул на еду, мол, угощайся. Я сказал, что уже не хочу. Тогда Дед (мы сидели рядом) взял с отдельного подноса, где была его еда, камбалу и положил мне: "Немножко покушай, Каро-джан". Потом обратился к также не евшим вору в законе Жоре Ч., к Максиму, и еще одному, чье имя я запамятовал: "Берите рыбу. Жорик, Максим! Давайте! Давайте тарелки, я положу!" Было довольно забавно смотреть, как многие из сидевших за столом растерялись и уже сожалели: повелись, начали есть угощение, а тут Дед своими руками накладывает рыбу :)
Забавного было много. Например, забавно было видеть, как "кандидат" все время суетился вместе с официантками, что-то выхватывал у них и нес сам. Жора наклонился к Деду и сказал: "Бля, сам шнырем заделался!". Вся "драматургия" поведения Деда производила впечатление какого-то импровизированного спектакля, где он был главным на сцене и за сценой, какого-то сеанса одновременной игры или мастер-класса :)
И один эпизод я запомнил очень ярко. Со временем стали подъезжать те, кто не мог в силу своего официального положения приехать сразу, и начинал не с нами. Среди подъехавших был один важный прокурор. Его довольно радостно и, вроде, уважительно приветствовали, усадили близко с Дедом. Зашел разговор об одной истории, когда на похоронах в Сочи ОМОН из Москвы устроил настоящее побоище, задержав несколько десятков человек, среди которых оказался и прокурор. И прокурор возмущенно сказал Деду, что это какой-то был беспредел. Дед посмотрел на него и очень (я бы даже сказал: слишком) сочувственно сказал: "Конечно! Чистый беспредел! Да они, шакалы, говорили, что мы под видом похорон сходку устроили! Представляешь?" Прокурор возмущенно закивал, а Дед продолжил: "Какая сходка может быть, если мент среди нас? Кто при менте будет о делах говорить?".
Дед засмеялся, засмеялись окружающие. Засмеялся и прокурор. Он был, конечно, продажный мент. Но он был далеко не дурак и понял, как его сейчас унизили. Но, будучи ментом продажным, он схавал унижение.
Засмеялся и я. И вдруг подумал: а так ли уж мое положение отлично от положения прокурора? Я был очень близок с Дедом и часто бывал свидетелем и даже участником весьма серьезных разговоров. Но я не был своим этому кругу. Никогда. Я был, что называлось "близкий Хасана", ко мне хорошо относились некоторые другие воры и авторитеты. Но это было личное отношение ко мне; то есть если я и был своим, то только лично, дружески (а Хасан испытывал ко мне почти отеческие чувства). Ну, еще Деду понравился написанный мною портрет. Мою мозаику, которую только что поднесли "от воров", все очень хвалили. И я подумал, что в этом и разница. Прокурор не был своим никак: ни лично, ни "по жизни". Он был просто мент на прикорме, не человек во всех смыслах этого "понятия".
И я увидел, что все у меня хорошо, потому что меня просто не воспринимают тем, кто в этой жизни ищет денег. Меня считают художником и симпатичным парнем. Поэтому Дед говорит (об этом было в предыдущем посте), что я не лох, а доверчивый. Поэтому однажды Жора поднял тост "за воров и художников, которые больше всего любят свободу". Но по сути мне просто везет. Пока. И чтобы не оказаться в положении прокурора, которому указывают его место, чтобы не стать вдруг лохом, мне надо стать тем, кем меня и называют: художником.
Эта поездка стала для меня еще одним знаком, указующим, что пора уже домой из чужого мира.
Я как-нибудь расскажу еще о других знаках :)
PS Через пару лет я спросил у Деда, почему он тогда не стал есть, но разрешил другим и все предложил забыть. Дед ответил:
-- Каро-джан, нельзя же как девочка капризным быть! Но и показать, что так с тобой делать можно, тоже нельзя. Да.