Об агноитстве.
Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем.
(Лук.2:40)
Как-то продумывал ответ на вопрос: "А зачем Христу надо было возрастать в духе да еще и исполняться премудрости, если у него уже все было?". Вот что надумал:
Давайте возьмем как бы более простой вопрос о телесном возрастании. Изменялся ли Младенец физически? Конечно. Очевидно, что Он не мог, напр., перейти вброд какой-нибудь ручей, который без труда уже был способен перейти, будучи взрослым. Но тут важно не упустить, с другой стороны, что способность, скажем, ходить по воде не пришла к Нему в процессе "развития". Если мы верим в способность Спасителя ходить по воде, то мы должны отдавать себе отчет в том, что эта способность -- иного по отношению к (человеческой) природе плана. То есть Он мог как Бог изначально перейти любое море, хотя не мог этого сделать как человек ни в каком возрасте.
Полагаю, аналогия с духовным возрастанием очевидно может быть проведена. Вместе с тем, это не отменяет, конечно, проблемы непостижимости для нас _механизма_ соединения и сосуществания двух природ во Христе.
Добавлю, что здесь, возможно, ответ на агноитство. Незнание, как и телесную слабость, во Христе возможно понимать по человечеству, то есть что Он не знает чего-то как человек, но знает как Бог.
Это подтверждается и словами свв. отцов:
«А что касается до сказанного о Спасителе по-человечески, то и это также имеет благочестный смысл. Ибо для того и входили мы в исследование таковых речений, чтобы нам, если услышим Его спрашивающего, где лежит Лазарь, и когда, пришедши в пределы Кесарии, вопрошает Он: кого Мя глаголют человецы быти? (Мф 16:13), и: колико хлебы имате? (Мк 6:38), и: что хощета, да сотворю вама? (Мф 20:32), из сказанного ранее уразумевать правильный смысл этих изречений и не соблазняться подобно христоборным арианам. И во-первых, этим нечестивцам должно сказать следующее: почему думают, что Спаситель не знает? Кто спрашивает, тот не по незнанию непременно спрашивает; напротив того, и ведущему можно спрашивать о том, что знает. И действительно, Иоанн о Христе, вопрошающем: колико хлебы имате? знал, что Он не был в неведении, а напротив, ведал это. Ибо говорит: сие же глаголаше, искушая Филиппа: Сам бо ведяше, что хощет сотворити (Ин 6:6). А если знал, чтó творил, то и спрашивал не по неведению, но зная. А подобно этому должно понимать и другие таковые же изречения, именно, когда спрашивал Господь: где лежит Лазарь? или: кого Мя глаголют человецы быти? - спрашивал не как не знающий, но знал то, о чем спрашивал, ведая, что хощет сотворити. А таким образом, ухищрение еретиков немедленно ниспровергается. Если же еще будут упорствовать в рассуждении того, что Христос спрашивал, то пусть слышат, что в Божестве нет неведения, а плоти, как сказано, свойственно не ведать. И что это справедливо, то смотри, как Господь, вопрошавший, где лежит Лазарь, когда не был еще на месте, а находился далеко, говорил: Лазарь умре (Ин 11:14), и сказывал, где умер. И Кого еретики почитают не ведущим, Тот предузнает помышления учеников, ведает, что в сердце у каждого и что в человеке, а что еще важнее, Он один знает Отца и говорит: Аз во Отце, и Отец во Мне (Ин 14:10). 38) Итак, не для всякого ли очевидно, что неведение свойственно плоти, Само же Слово, поколику Оно - Слово, знает все и прежде события. Оно, и когда соделалось человеком, не перестало быть Богом и не избегает человеческого, потому что Оно - Бог. Да не будет сего! Напротив же того, будучи Богом, прияло на Себя плоть и, будучи во плоти, обожило плоть. И как вопрошало во плоти, так в ней же и воскресило мертвого, и всем показало, что Животворящий мертвых и воззывающий душу тем паче знает тайны всех. Оно ведало, где лежит Лазарь, однако же вопрошало. Поступило же так всё ради нас претерпевшее всесвятейшее Божие Слово, чтобы, таким образом понесши на Себе и неведение наше, даровать нам познание Единого истинного Его Отца и Его Самого, ради нас посланного во спасение всех, а выше этой милости и быть ничего не может»(Свт. Афанасий Великий. Слово против ариан, 3, 37).
«<…> когда и ученики спрашивали о кончине, хорошо сказал Он: ни Сын, по причине тела относительно к плоти, желая показать, что не знает как человек, потому что людям свойственно не знать. Если Он есть Слово, и сам имеющий придти, сам Судия, сам Жених, то знает, когда и в какой час придет и когда скажет: востани спяй, и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос (Еф 5:14). Как соделавшись человеком, Он с человеками алчет, и жаждет, и страждет, так с человеками и не знает как человек, по Божеству же как по Отцу сущее Слово и Премудрость знает, и ничего нет сокрытого от ведения Его.
Так и о Лазаре опять по человечеству вопрошает Тот, Кто пришел его воскресить и знает, откуда воззовет душу Лазаря; но знать, где была душа, важнее, нежели знать, где лежало тело. Спрашивал же по человечеству, чтобы воскресить по Божеству. Так спрашивает и учеников, пришедши во страны Кесарии, хотя знал и прежде ответа Петрова. Ибо если Отец открыл Петру то, о чем вопрошал Господь, явно, что откровение было чрез Сына, ибо сказано: никтоже весть Сына, токмо Отец, ни Отца, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Мф 11:27). Если же ведение об Отце и Сыне открывается чрез Сына, то несомненно, что вопрошающий Господь, Сам прежде открыв Петру от Отца, впоследствии спрашивал по человечеству, желая тем показать, что, вопрошая по плоти, знает по Божеству то, что скажет Петр. Итак, ведает Сын, потому что знает все, знает Своего Отца, а сего знания ничто не может быть выше и совершеннее» (Свт. Афанасий Великий. Слово против ариан 3, 46).
«В-десятых, ставится у них неведение, и то, что никто не знает последнего дня или часа, ни сам Сын, только Отец (Мк.13:32). Но как чего-либо из сущих не знать Премудрости, Творцу веков, Совершителю и Обновителю, Тому, Кто есть конец всего сотворенного, и так же знает Божие, как дух человека знает живущего в нем (1Кор.2:11)? Ибо что совершеннее такого знания? Да и как Сыну, Который подробно знает, что будет перед последним часом, и как бы во время конца, не знать самого конца? Это походило бы на загадку и равнялось тому, как если бы сказать о ком, что он подробно знает находящееся перед стеной, но не знает самой стены, или хорошо знает конец дня, но не знает начала ночи, хотя знание об одном необходимо влечет за собой знание о другом. Ибо для всякого явно, что Сын знает, как Бог, приписывает же Себе незнание, как человек, поскольку только видимое может быть отделяемо от умопредставляемого. Такую мысль подает и то, что наименование Сына поставлено здесь отрешенно и безотносительно, то есть без присовокупления: чей Он Сын, чтоб понимали мы это неведение в смысле более сообразном с благочестием, и приписывали его человечеству, а не Божеству» (Свт. Григорий Богослов. Слово 30. О Сыне).
«Не ясно ли произойдут два, если тот, кто имеет ограниченное знание, не одно и то же с тем, кто знает все, если кто совершен в премудрости и знает столько же, сколько Отец, не одно и то же с получающим откровение по частям? И если есть един, един по причине истинного соединения и нет другого в отдельности, особенности, то выходит, что ему принадлежит знание и вид незнания. Итак, знает Сам по Божеству, как премудрость Отчая, но, став на уровень неведущего человечества, домостроительственно совершает то, что свойственно и другим, хотя, как я сказал прежде, нет ничего, чего бы Он не знал, но все знает с Отцом» (Свт. Кирилл Александрийский. Деяния Вселенских Соборов. Т. 1. С. 457).
«Он и самого Себя причисляет к незнающим, чтобы тем до некоторой степени смягчить человеческое неведение. И ангелы, говорит Он, не знают. А что выше ангелов? И Сын не знает. А выше Сына? Когда слышишь о Сыне, обращай внимание на то, в каком смысле употреблено это название, потому что Он называется Сыном и по божеству, и по человечеству. А убедиться в том, что Писание называет Спасителя Сыном и в том случае, когда идет речь об Его плоти, и об Его домостроительстве, ты можешь, если вспомнишь, что сказано в другом месте: “и Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха” (1Иоан.1:7). Кровь, - значит не божество, а человечество; значит, и Сыном называется здесь Его человечество. Когда мы говорим: Сын Божий пострадал, мы имеем ввиду и то, что подвергалось в нем страданиям, и то, что оставалось бесстрастным. А когда скажем так: Сын Божий единородный был распят на кресте, мы должны разделять бесстрастное от испытавшего страдания. Ведь и у нас, людей, это очень распространено, что касающееся вообще личности и человека понимается нами в том или другом частном смысле. Если мы скажем, что такой-то умер, то мы, конечно, представляем себе, что именно мертво - тело его, конечно, - и что бессмертно - душа; и хотя, очевидно, понятие о смерти неприложимо к человеку в полном смысле слова, мы выражаемся, однако, что умирает человек. Мы не чувствуем необходимости в оговорке, что умерло, собственно говоря, только его тело. В речи мы употребляем название смерти без строгого разбора, точнейшее определение его смысла в каждом отдельном случае предоставляется нашей мысли. Так и Спаситель, говоря о святых, следует этому общему словоупотреблению: “они будут отдавать вас в судилища, и поведут вас к правителям и царям за Меня” (Мф. 10:17,18) и будут убивать вас. Здесь Он говорит о смерти вообще, но в Своем учении определяет это понятие точнее: “не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить” (ст. 28). Так поступает Спаситель и в других случаях. Так именно выразился Он и в том случае, когда сказал, что “о дне же том никто не знает”, ни даже Сын, обладающий всеведением: по человечеству и Я не знаю, - вот как нужно понимать эти Его слова. Конечно, не может не знать последнего дня Сын, в Котором сокрыты все сокровища мудрости и разумения; не может не знать чего-нибудь Тот, кто знает Отца в той же мере, как Отец знает Его. Вот, значит, где разрешение вопроса, - в том, что название Сын относится и к Его божественному достоинству, и к принятому Им на Себя служению. В этом случае, конечно, Он, ведущий все по силе божества, по человечеству оказывается незнающим» (Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Иоанна. Беседа 119 (Spuria)).