Короленко: о плакальщиках народных и непростых маменьках
Цитата, которая открыла мне глаза на очень многое в "великой русской литературе" (тм), что я силился понять - и не мог.
Написано также весьма недурным писателем, так что - читаем и наслаждаемся. (Хотя про деревенщиков я не согласен.)
Советских школьников насиловали "Детьми подземелья" Владимира Галактионовича Короленко. Склепы, подземелья, пыль, тени, убогая жизнь бедных бедных людей, жалостливо всë и беспросветно. Учительницам русского языка и литературы было положено восторгаться короленковскими "Огоньками" и прочими описаниями угрюмой жизни угрюмого народа, простых мужиков. Учительницы вколачивали восторг в школьников.
Много позже, отсидев 10 лет по закону о всеобщем, уже даже после Училища, и ещё, решил я додумать старую мысль из детства: что же не так с Короленко, что же у него за оптика такая странная - видеть пыль и склепы и подземелья там, где буйно цвела и плодоносила изобильная Бессарабия, видеть угрюмость в сибирских реках и благоговеть перед костëлами.
Поскольку к тому времени я уже слегка поумнел, то уже знал, что у советских писателей бывают не только дедушки и папы, но и обычно не упоминаемые в учебниках и энциклопедиях мамы и даже бабушки. Например, это знание прекрасно объясняет, почему настоящий Дениска из "Денискиных рассказов" Драгунского вырос совершеннейшим засранцем, откуда у советских комиссаров рождаются дети, пропитанные презрением к плебеям, почему "природа отдыхает на детях гениев". А она там и не утрудилась. Там мамочки и бабушки такие были, что ховайся, кто в Бога верует.
Вернëмся к печально-уныло-беспросветной оптике Владимира Галактионовича Короленко. А у него мама была полька. Мало того, в будущего русского писателя прекрасная дочь польского народа впрыснула такую "всю правду" о польских восстаниях и страданиях поляков под пятой самодержавия, что маленький Володя свою оптику буквально впитал с молоком матери. Как Дениска Драгунский впитал презрение к людям от мамы-актрисы - вы же помните, как актриса, навещая родственников, непременно заталкивала чемоданы в аэроплан, обрызгивая ядом унылую советскую действительность с двухкомнатной квартирой в центре Москвы и туповатой девушкой-прислугой, которая спала на сундуке. Над туповатой прислугой в семье Драгунских было принято посмеиваться. Простые вопросы - почему бедная деревенская русская девушка готова спать на сундуке и работать прислугой - в голову советских господ Драгунских, естественно, не приходили.
Простые вопросы, вообще, сироты. Как и совесть.
Так вернëмся же к Короленке. Вы уж простите, что мысль вьëтся. Так бывает.
Когда после революции, вкрай встревоженный, мятущийся и опять почему-то опечаленный Владимир Галактионович Короленко зайцем визжал при виде бесчисленных расстрелов, бессудных казней, лютого кошмара, который творили карательные отряды большевиков, он писал Луначарскому, рассказывая о плохом самочувствии от таких народных бед и умоляя сообщить Владимиру Ильичу Ленину о необходимости прекратить насилие.
Владимир Ильич долго хохотал, утирая слëзы, и велел Луначарскому отправить к Короленке докторов.
Отправили.
Короленко немедленно помер.
Морали не будет.
И ещё.
Если вы внимательно прочитаете «народные»рассказы демократических писателей, вы нигде не обнаружите, чтобы переживающие о судьбах народа что дореволюционные писатели-плакальщики, что советские плакальщики-деревенщики хоть как-то трудились, мозолили руки, помогали простому народу выбиться из беспросветного состояния.
Над народной судьбой рыдал Некрасов, небывалый распутник и жадина, над пыльной Бессарабией и угрюмой рекой причитал белоручка Короленко, на берега великой стройки Беломорканала, как вшами, покрытые бесчисленными лагерниками, довольно взирал пролетарский буревестник Горький, обожавший свою виллу на острове Капри, над блинами с икрой отжирал брюхо Алексей Толстой, изобразивший богатейшую допетровскую Русь нищей мусорной свалкой с лопухами и крапивой...
Да и сейчас - как почитать наших социалистических писателей, зовущих в светлое советское или постсоветское прошлое - всë у них кабаки посреди войны на Донбассе и серые тени вместо добровольцев или непрерывная похотливая беспринципность «на Патриках» вместо Патриаршьих.
А при чëм тут Короленко, спросит заскучавший читатель.
А ни при чëм.
Так, к слову пришлось.