Jan 21, 2011 16:44
Как воспринимать «Внутреннюю империю» Д. Линча? Как постмодернистский шлак, осевший после микширования ставших уже культовыми кинонарраций, респектабельных успехов прошлого? Как мистифицирующая солянка из интеллектуалистских гэгов и не отработанных еще образов? Как провоцирующе не броское home-video кулис тысячекратно заслуженного метра, отображающее сложную действительность похождений его блондинистой музы? Скорее, это - универсальный дешифратор его многослойных киношных творений, вроде как авторское обнажение, художественная интерпретация собственной художественной процессуальности. Фильм как несвоевременный ключ, подброшенный разъяренным от безуспешных трактовок и мучительной дешифровки арт-критикам.
Считается, что сценарная подоснова кинокартин Д. Линча чересчур сложна, перегружена, в ней много подсознательной игры измерений и реальностей. Повествовательные выверты как бы привлекают интеллектуальную публику своим иррационализмом, аутентичностью, самобытностью - в этом, дескать, секрет успеха. В действительности, любители линчевских арт-проекций понимают, что в каждом характерном киноповествовании Д. Линча воцарилась империя сложносочиненных образов, интуитивно гармонизированных довольно простым с виду сюжетом, - сюжетом, в итоге становящимся под эстетическим давлением разнородных мизансцен и визионерских картинок неким многоуровневым монстром. В том и заключается таинственность линчевских миров, ведь им приходится многажды искривляться посредством манипуляций мистифицирующей руки Автора.
Линчевские сценарные «вселенные» свертываются в 10-мерные клубни, пытаясь хоть как-то синтезировать в едином целом Фильма крайне разнородные эстетские видения, ограниченные ситуацией киношным «здесь-и-сейчас» (пространственно-временные пределы производства кинокартины, хотя естественно бывают перехлёсты, учитывающие старые заготовки либо текущие заимствования). Совокупность образов и техник, иногда свежих, а чаще всего излюбленных, автоматизированных, проработанных, составляют тот базис, на котором конструируется неустойчивая, легковесная надстройка сюжетной канвы, моментальной разваливающейся под вулканизирующими атаками интерпретирующей критики. Недаром и сам Автор в большинстве случаев затрудняется ответить за назначение творения, или дать им вменяемую трактовку.
В случае с Д. Линчем инспирация (художественное визионерство), прошедшая сквозь фильтр автоматизирующей режиссерской техники, первична, а все остальное - вторично. «Внутренняя империя» и есть симптом режиссерской ситуации: тривиальный сюжет под прессом множества разносущностных Образов делает такое количество поворотов, оставляет после себя необъятное число развилок (пресловутые «точки бифуркации» - излюбленная категория разбушевавшихся в заимствованиях гуманитариев). Но зритель после просмотра остается в искреннем недоумении, хотя сюжетная структура закончена, доведена до логической развязки (без продуцированной алчностью голливудских бонз сиквел-недосказанности). Это - как постсекулярный мистический обряд и его восприятие: профаны остаются возмущенными и опустошенными от бомбардировки откровенно иррациональным изображением, адепты декодируют эзотерическое послание, вчувствуются в киношную реальность как в некое духовное измерение.
Линч суть мейнстримовый сектант, «опубликовавший» свою мракобесную библию наперекор ортодоксам: массы ее воспримут как визуальную писанину юродивого («типичный арт-хаус»), а редкие последователи будут носиться как с кинематографическим Писанием («Внутренняя империя» - отнюдь не лучшее, можно даже сказать худшее произведение Д. Линча, но оно предельно симптоматично, оно репрезентирует весь свод техник и отражает его художественное мышление).
Линч показал себя здесь исключительным визионером: кроличье игрушечное семейство (некий крайне далекий парафраз на эротико-мистическую мизансцену кубриковского «Сияния»); многослойное лицо Л. Дерн, с которого, как со старинной кинематографической иконой, соскабливается изображение за изображением; «хлыстовская» игра в обессмысленную артикуляцию, когда за экспрессивным проговариванием вроде бы скрывается реальность Иного; нарочитая мимика актеров и интенсивная частота крупных планов как эксцессы Духа и его измерения; и прочая Непристойность, Линч именно знаменит тем количеством характерологических киношных практик.
Итак, «Внутренняя империя» есть эстетская провокативная мешанина из мистериальных картинок, звуковых экспериментов, режиссерских техник (расфокусировка, затемнение, свечение), покрытая тончайшим, где-то насквозь прорывающимся, лоскутным облачением сюжета.