Ливанов - За компанию
Бывший олимпийский чемпион по вольной борьбе, а теперь заслуженный тренер подрастающего поколения Николай Николаевич Акимов прогуливался по платформе вдоль спального вагона, дымя крепкой сигаретой.
Когда до отправления поезда оставалось минуты две, Николай Николаевич бросил окурок в темную щель между краем платформы и зеленым боком вагона и, протиснувшись мимо проводницы, уже снявшей чехол с желтого флажка, прошел в свое купе.
Никаких признаков дорожного попутчика в купе не было. «Видно, поеду в одиночестве, - подумал Акимов, - повезло, никто рядом храпеть не будет».
Вагон дернулся, и за окном поплыли вокзальные огни. И тут дверь купе с лязгом отъехала в сторону, и вот он, попутчик, тяжело дыша, устраивает на свободное место туго набитую спортивную сумку с надписью «Пума» под черным силуэтом застывшего в прыжке хищника.
- Вот повезло! - отдуваясь, воскликнул попутчик. - Вы - сосед, что надо. А то, бывает, один едешь, или какая-нибудь дамочка капризная попадется.
Познакомились. Попутчик представился Фомой Фомичем.
- Сумка у вас знатная, - заметил Акимов. Вы - спортсмен?
- Можно и так сказать, - отозвался новый дорожный знакомый, расстегивая молнию на своей сумке. - Мастер спирта.
Николай Николаевич подумал было, что попутчик оговорился, но тут же на столике возник золотой столбик коньячной бутылки, извлеченной из сумки Фомой Фомичем.
- Сейчас стаканчики организую, - объявил Фома Фомич.
- Я бы мне бы лучше чайку, - невпопад отозвался Николай Николаевич.
- Будет и чаек. Коньяк с чаем - это же классика!
И Фома Фомич выскользнул из купе. Вскоре он вернулся и поставил на столик два пустых стакана. За ним проводница внесла чай еще в двух стаканах с подстаканниками.
Фома Фомич мгновенно открыл бутылку и набулькал по полстакана коньяку.
- Видали? - радостно спросил Фома Фомич. - Глаз - алмаз. Уровень как в аптеке.
- Я не пью, - сказал Николай Николаевич.
- Не пьете? - Фома Фомич несказанно удивился. - Это вы бросьте, не пьют только лошади на Большом театре. Ну, по первой!
Фома Фомич одним глотком осушил свой стакан и несколько раз подул, оттопырив губы прямо в лицо Николая Николаевича. После чего заметил сдавленным голосом:
- Коньячок - высший сорт.
- Я не буду, - сказал Николай Николаевич. - Не могу я, извините.
- Брезгуете? Фома Фомич снова налил себе «как в аптеке». - Не опасайтесь, стаканы чистые, проводница при мне сполоснула. И потом - коньяк - это же дезинфекция от всех болезней.
- Да не в болезни дело. Просто я не пью, понимаете? Вообще не пью.
Фома Фомич некоторое время рассматривал Акимова, сощурившись. А насмотревшись, заговорил, внезапно перейдя на «ты».
- Эх, Колька! До чего же себя человек довести должен, чтобы нельзя было бутылку распить. Понимаю, ты - алкаш закодированный. Видал я таких. Но ты здоровый мужик, здоровенный. Раскодируйся и скажи себе: 150 грамм на раз - и все! Воля у тебя есть?
- Ничего я не алкаш! И не этот не закодированный никакой. И воля тут ни при чем. Просто я не пью. Не люблю.
- Стыдишься, Коля? Мучаешься? - Николай Николаевич схватил свой стакан с коньяком и сделал большой глоток.
- Видали? Могу я выпить могу! Но не хочу. Не нравится мне это. И все!
Николай Николаевич одним глотком выпил свой остывший чай, быстро разделся и лег, натянув на голову одеяло. Коньяк с чаем подействовал, как снотворное, и Акимов скоро заснул.
Ему приснилась его последняя схватка, когда он стоял на «мосту», упершись головой в ковер, а французский борец всей тяжестью навалился на него, пытаясь дожать на чистый выигрыш. Дыхания не хватало, Николай Николаевич захрипел от напряжения и проснулся.
В полутьме он не сразу сообразил, что это Фома Фомич навалился на него и тянет с головы одеяло.
- Коля, прости, Коля - бормотал неугомонный попутчик заплетающимся языком. - Я понял, прости. Тебе нельзя пить... Ты на спецзадании, секретная служба прости, друг...
Николай Николаевич спихнул с себя Фому Фомича, и тот вдруг запел, совершенно поперек мелодии:
- Не думай о секундах свысока.
Акимов нахлобучил на голову подушку и вскоре перестал слышать Фому Фомича.
Когда Николай Николаевич проснулся, в окне вагона бежали ряды березок и ярко светило солнце. Фома Фомич, открыв рот, спал одетый поверх одеяла, даже ботинки не снял. Коньячная бутылка на столике была пуста. Одевшись и прихватив полотенце, Николай Николаевич проследовал в туалет, а заодно попросил проводницу прибрать в купе и принести ему чаю.
- Курить - в тамбуре? - спросил Акимов.
- Да уж покурите в купе, только аккуратно, - разрешила проводница. - Все равно через полчасика прибываем.
Когда Николай Николаевич вернулся в купе, на столике было чисто убрано, и в подстаканниках дымились два стакана горячего чая. Покончив с чаем, Акимов достал сигареты и с удовольствием закурил. Тут и Фома Фомич проснулся и со стоном сел на кровати. - Привет, - поздоровался с ним Николай Николаевич.
- Бртрет, - отозвался на незнакомом наречии Фома Фомич и провел языком по засохшим своим губам.
- Ну, чайку, - предложил Николай Николаевич, - и закурим.
- Я не курю, - отозвался Фома Фомич.
Глаза Акимова загорелись тем самым восторгом, каким они загорались, когда он, мастер спорта, стоял на верхней ступеньке пьедестала и смотрел, как под потолок спортзала поднимается знамя его страны.
- Совсем не куришь, Фомка? - спросил Николай Николаевич, тоже перейдя на «ты».
- Совсем не курю. Не хочу.
- Брезгуешь? А за компанию?
- И за компанию не хочу.
- Чахоточный?
- Нет, что вы, я просто.
- Обижаешь. Одна не повредит. Сигаретки - высший сорт.
- Я не буду, - сказал Фома Фомич, отползая в угол кровати.
- Будешь, Фомка, друг, будешь! - и Николай Николаевич сгреб Фому Фомича могучей рукой.
- Вы что, Николай Николаевич? - заверещал Фома Фомич.
Но Акимов уже провел классический захват так, что голова Фомы Фомича стала выглядывать у него из подмышки, а свободной рукой вставил в губы партнера свою дымящуюся сигарету.
- Тяни в себя. Фомка! Тяни! А теперь дуй, как после коньяка! Еще! Еще разок!
И купе заволокло дымом, как и полагается при настоящем сражении.
Когда до отправления поезда оставалось минуты две, Николай Николаевич бросил окурок в темную щель между краем платформы и зеленым боком вагона и, протиснувшись мимо проводницы, уже снявшей чехол с желтого флажка, прошел в свое купе.
Никаких признаков дорожного попутчика в купе не было. «Видно, поеду в одиночестве, - подумал Акимов, - повезло, никто рядом храпеть не будет».
Вагон дернулся, и за окном поплыли вокзальные огни. И тут дверь купе с лязгом отъехала в сторону, и вот он, попутчик, тяжело дыша, устраивает на свободное место туго набитую спортивную сумку с надписью «Пума» под черным силуэтом застывшего в прыжке хищника.
- Вот повезло! - отдуваясь, воскликнул попутчик. - Вы - сосед, что надо. А то, бывает, один едешь, или какая-нибудь дамочка капризная попадется.
Познакомились. Попутчик представился Фомой Фомичем.
- Сумка у вас знатная, - заметил Акимов. Вы - спортсмен?
- Можно и так сказать, - отозвался новый дорожный знакомый, расстегивая молнию на своей сумке. - Мастер спирта.
Николай Николаевич подумал было, что попутчик оговорился, но тут же на столике возник золотой столбик коньячной бутылки, извлеченной из сумки Фомой Фомичем.
- Сейчас стаканчики организую, - объявил Фома Фомич.
- Я бы мне бы лучше чайку, - невпопад отозвался Николай Николаевич.
- Будет и чаек. Коньяк с чаем - это же классика!
И Фома Фомич выскользнул из купе. Вскоре он вернулся и поставил на столик два пустых стакана. За ним проводница внесла чай еще в двух стаканах с подстаканниками.
Фома Фомич мгновенно открыл бутылку и набулькал по полстакана коньяку.
- Видали? - радостно спросил Фома Фомич. - Глаз - алмаз. Уровень как в аптеке.
- Я не пью, - сказал Николай Николаевич.
- Не пьете? - Фома Фомич несказанно удивился. - Это вы бросьте, не пьют только лошади на Большом театре. Ну, по первой!
Фома Фомич одним глотком осушил свой стакан и несколько раз подул, оттопырив губы прямо в лицо Николая Николаевича. После чего заметил сдавленным голосом:
- Коньячок - высший сорт.
- Я не буду, - сказал Николай Николаевич. - Не могу я, извините.
- Брезгуете? Фома Фомич снова налил себе «как в аптеке». - Не опасайтесь, стаканы чистые, проводница при мне сполоснула. И потом - коньяк - это же дезинфекция от всех болезней.
- Да не в болезни дело. Просто я не пью, понимаете? Вообще не пью.
Фома Фомич некоторое время рассматривал Акимова, сощурившись. А насмотревшись, заговорил, внезапно перейдя на «ты».
- Эх, Колька! До чего же себя человек довести должен, чтобы нельзя было бутылку распить. Понимаю, ты - алкаш закодированный. Видал я таких. Но ты здоровый мужик, здоровенный. Раскодируйся и скажи себе: 150 грамм на раз - и все! Воля у тебя есть?
- Ничего я не алкаш! И не этот не закодированный никакой. И воля тут ни при чем. Просто я не пью. Не люблю.
- Стыдишься, Коля? Мучаешься? - Николай Николаевич схватил свой стакан с коньяком и сделал большой глоток.
- Видали? Могу я выпить могу! Но не хочу. Не нравится мне это. И все!
Николай Николаевич одним глотком выпил свой остывший чай, быстро разделся и лег, натянув на голову одеяло. Коньяк с чаем подействовал, как снотворное, и Акимов скоро заснул.
Ему приснилась его последняя схватка, когда он стоял на «мосту», упершись головой в ковер, а французский борец всей тяжестью навалился на него, пытаясь дожать на чистый выигрыш. Дыхания не хватало, Николай Николаевич захрипел от напряжения и проснулся.
В полутьме он не сразу сообразил, что это Фома Фомич навалился на него и тянет с головы одеяло.
- Коля, прости, Коля - бормотал неугомонный попутчик заплетающимся языком. - Я понял, прости. Тебе нельзя пить... Ты на спецзадании, секретная служба прости, друг...
Николай Николаевич спихнул с себя Фому Фомича, и тот вдруг запел, совершенно поперек мелодии:
- Не думай о секундах свысока.
Акимов нахлобучил на голову подушку и вскоре перестал слышать Фому Фомича.
Когда Николай Николаевич проснулся, в окне вагона бежали ряды березок и ярко светило солнце. Фома Фомич, открыв рот, спал одетый поверх одеяла, даже ботинки не снял. Коньячная бутылка на столике была пуста. Одевшись и прихватив полотенце, Николай Николаевич проследовал в туалет, а заодно попросил проводницу прибрать в купе и принести ему чаю.
- Курить - в тамбуре? - спросил Акимов.
- Да уж покурите в купе, только аккуратно, - разрешила проводница. - Все равно через полчасика прибываем.
Когда Николай Николаевич вернулся в купе, на столике было чисто убрано, и в подстаканниках дымились два стакана горячего чая. Покончив с чаем, Акимов достал сигареты и с удовольствием закурил. Тут и Фома Фомич проснулся и со стоном сел на кровати. - Привет, - поздоровался с ним Николай Николаевич.
- Бртрет, - отозвался на незнакомом наречии Фома Фомич и провел языком по засохшим своим губам.
- Ну, чайку, - предложил Николай Николаевич, - и закурим.
- Я не курю, - отозвался Фома Фомич.
Глаза Акимова загорелись тем самым восторгом, каким они загорались, когда он, мастер спорта, стоял на верхней ступеньке пьедестала и смотрел, как под потолок спортзала поднимается знамя его страны.
- Совсем не куришь, Фомка? - спросил Николай Николаевич, тоже перейдя на «ты».
- Совсем не курю. Не хочу.
- Брезгуешь? А за компанию?
- И за компанию не хочу.
- Чахоточный?
- Нет, что вы, я просто.
- Обижаешь. Одна не повредит. Сигаретки - высший сорт.
- Я не буду, - сказал Фома Фомич, отползая в угол кровати.
- Будешь, Фомка, друг, будешь! - и Николай Николаевич сгреб Фому Фомича могучей рукой.
- Вы что, Николай Николаевич? - заверещал Фома Фомич.
Но Акимов уже провел классический захват так, что голова Фомы Фомича стала выглядывать у него из подмышки, а свободной рукой вставил в губы партнера свою дымящуюся сигарету.
- Тяни в себя. Фомка! Тяни! А теперь дуй, как после коньяка! Еще! Еще разок!
И купе заволокло дымом, как и полагается при настоящем сражении.