Как сорок восемь лет назад...
Странно, что я не помню точной даты рождения своего отца (кажется, август 1921 года), зато никогда не забывал - разбудите меня хоть ночью, и я абсолютно верно скажу даже спросонья - день его смерти: 17 февраля 1962 года.
Мой отец, Валентин Кузьмич Кудрявцев, умер на сорок первом году жизни - от рака желудка.
Когда я в последний раз был на родине, в Чите (а приезжаю туда всё реже и реже - теперь и по финансовым соображениям это трудно сделать!), то примерно подсчитал, что как раз достиг тогда возраста своего отца. И я даже боялся рокового стечения обстоятельств, что могу, например, погибнуть в авиакатастрофе на обратном пути в Москву, поскольку мне казалось, что и мой срок уже измерен.
Однако прошло с тех пор 13,5 лет - и я по-прежнему жив, пусть и не особо рад этому, поскольку с каждым годом, как я становлюсь всё старше и старше покойного отца, только сильнее ощущаю напрасность и бесперспективность собственного существования. Мало чего сделал - ещё меньше смогу сделать.
И довольно парадоксально, что уже лет в двадцать пять (если не раньше!) я придумал самую лучшую эпитафию, которую следовало бы высечь на моей могиле, где не должно быть ни имени-фамилии, ни дат рождения и смерти, а всего лишь два слова: "Не был".
Мой отец, Валентин Кузьмич Кудрявцев, умер на сорок первом году жизни - от рака желудка.
Когда я в последний раз был на родине, в Чите (а приезжаю туда всё реже и реже - теперь и по финансовым соображениям это трудно сделать!), то примерно подсчитал, что как раз достиг тогда возраста своего отца. И я даже боялся рокового стечения обстоятельств, что могу, например, погибнуть в авиакатастрофе на обратном пути в Москву, поскольку мне казалось, что и мой срок уже измерен.
Однако прошло с тех пор 13,5 лет - и я по-прежнему жив, пусть и не особо рад этому, поскольку с каждым годом, как я становлюсь всё старше и старше покойного отца, только сильнее ощущаю напрасность и бесперспективность собственного существования. Мало чего сделал - ещё меньше смогу сделать.
И довольно парадоксально, что уже лет в двадцать пять (если не раньше!) я придумал самую лучшую эпитафию, которую следовало бы высечь на моей могиле, где не должно быть ни имени-фамилии, ни дат рождения и смерти, а всего лишь два слова: "Не был".