«Мышление Маркса было сумбурно и вдохновлялось ненавистью»
Картина с выставки "Карл Маркс навсегда", Санкт-Петербург, 17.10.2018-14.01.2019.
Если говорить о личностях, индуцировавших собственным безумием массы людей, среди них на первом месте, безусловно, стоит Карл Маркс. Кто он был - этот человек, во имя учения которого в ХХ веке пролились океаны крови?
Его друг и ближайший соратник, Фридрих Энгельс, посвятил ему известное стихотворение:
То Трира черный сын с неистовой душой
Он не идет, - бежит, нет, катится лавиной,
Отвагой дерзостной сверкает взор орлиный,
А руки он простер взволнованно вперед,
Как бы желая вниз обрушить неба свод.
Сжимая кулаки, силач неутомимый
Все время мечется, как бесом одержимый!
Понятно, что энгельсова метафора «как бесом одержимый» должна была означать «убежденный в своей правоте», однако на самом деле она имеет первоначальный, истинный смысл: одержимый бесом - это опасный психопат. Относительно Маркса эти слова абсолютно верны.
Безумие основоположника марксизма имело глубокие личностные корни. Во-первых, он, как и Энгельс, был очень злым человеком, никого не уважавшим (и в первую очередь пролетариев, которых он якобы намеревался облагодетельствовать).
Неоднократно процитированы фразы из сочинений Маркса и Энгельса, а также из их достаточно откровенной переписки (XXI-XXIV тт. Собрания сочинений, 3), свидетельствующие о том, что «основоположники» отнюдь не были гуманистами и просто добрыми людьми.
О родителях: «Мой старик должен будет мне за это дорого заплатить, и наличными деньгами» (Энгельс - Марксу, 26 II. 1851). «Старик твой - сволочь» (Маркс - Энгельсу, XI.1848). «С моей старухой ничего нельзя поделать, пока я сам не сяду ей на шею» (Маркс - Энгельсу, 13.IX.1854). О старом и близком друге Генрихе Гейне: «У старой собаки чудовищная память на всякие такие гадости» (Маркс - Энгельсу, 17.1.1855). В.Либкнехт в письмах «друзей» именуется «осел», «скотина», «животное» и вообще «оно». (Маркс - Энгельсу, 10.VIII.1869). О Союзе коммунистов: «Какое значение имеет «партия», то есть банда ослов, слепо верящих в нас, потому что они нас считают равными себе, для нас, перестающих узнавать себя, когда мы начинаем становиться популярными? Воистину мы ничего не потеряем от того, что нас перестанут считать «истинным и адекватным выражением» тех ограниченных собак, с которыми нас свели вместе последние годы» (Энгельс - Марксу, 13.II.1851). О пролетариате: («...Глупый вздор насчет того, как он вынужден защищать меня от той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие (то есть болваны)» (Маркс - Энгельсу, 18.V.1859). О народе: «Ну, а любить ведь нас никогда не будет демократическая, красная или даже коммунистическая чернь» (Энгельс - Марксу, 9.V.1851).
Ненависть ко всем людям, презрение ко всему миру брызжут из каждого слова. Недаром видный философ Бертран Рассел писал, что «…мышление Маркса было сумбурно и… вдохновлялось почти исключительно ненавистью».
Ненависть ко всему миру у Маркса тесно переплеталась с манией величия. Все должны были его беспрекословно слушаться, поклоняться ему. «Сам Маркс представлял из себя тип человека, сложенного из энергии, воли и несокрушимого убеждения. Он имел вид человека, имеющего право и власть требовать уважения, каким бы не являлся перед вами и что бы ни делал. Все его движения были смелы и самонадеянны. Все приемы были горды и как-то презрительны, а резкий голос, звучавший как металл, шел удивительно к радикальным приговорам над лицами и предметами, которые он произносил» (П.В.Анненков, «Замечательные десятилетия», М.: ГИХЛ, 1960.).
Опровергать марксистскую теорию - дело несложное, и ее многократно опровергли самые разные люди: философы, историки, экономисты, социологи. Поэтому стоит ограничиться лишь констатацией того, что марксизм - это не наука и не философия, а чистой воды теология. В ее основе лежит обещание грядущего «золотого века», который означает конец истории - это обычно для любой религиозной доктрины, особенно авраамической.
Видный американский экономист В.Леонтьев отмечал вклад Маркса в экономическую науку по трем основным направлениям: теория цен, теория делового цикла и экономической динамики в целом, методология экономической науки. Однако основу марксизма - теорию прибавочной стоимости - Леонтьев считал не имеющей никакого отношения к науке. Вообще все элементы философии Маркса, которые он заимствовал у Гегеля, ненаучны в том смысле, что нет причин полагать их истинными.
Маркс в своих теоретических построениях апеллировал к пролетариату, названному им «революционным» и «самым прогрессивным» классом, который должен взять власть и господствовать над миром. При жизни Маркса пролетарии формировались из разорившихся крестьян и ремесленников, т.е. это были неудачники, не сумевшие реализовать себя в качестве самостоятельных людей и вынужденные наняться к людям более успешным. Пролетарии нуждались в защите и помощи, но как можно неудачников объявлять прогрессивным классом и тем более предрекать их приход к власти? Если люди не смогли управлять собственной мастерской или фермой, как они будут распоряжаться фабриками и заводами, сложнейшей системой управления государством? И зачем тогда существует высшее образование, если править будут те, у кого в большинстве своем нет вообще никакого образования?
Можно предположить следующее. Изобретя теорию прибавочной стоимости, согласно которой эксплуататор (рабовладелец, феодал или капиталист) отчуждает в свою пользу часть произведенного трудящимися товара, Маркс счел ее великим открытием, предназначенным коренным образом изменить жизнь человечества. Однако он понимал, что изобретение теории, не имеющей никакого практического значения, оставит его имя только в учебниках экономики, и то мелким шрифтом. Тогда он не станет великим, а этого Маркс допустить не мог. Теория могла получить всемирную значимость только в том, случае, если бы она имела прикладное значение, т.е. инструмент, благодаря которому вся стоимость произведенного товара будет оставаться у его непосредственного производителя - рабочего. А как этого добиться? И тут, судя по всему, Маркс пришел к мысли, что общество, в котором нет отъема прибавочной стоимости у трудящихся - это общество коммунистическое. Его прообраз - первобытный строй, где все равны и нет эксплуатации человека человеком. Дальше марксова мысль породила знаменитую «спираль истории», согласно которой человечество, последовательно испытав на себе рабовладение, феодализм и капитализм, возвращается к коммунизму, но не первобытному, а организованному на современном научно-техническом уровне.
«Основоположник «научного коммунизма» выступал за уничтожение современного мира и апокалиптическое завершение Истории. (…) У него восхождение означает своеобразное возвращение к истокам, к утру человеческой истории. Этим утром является «первобытный коммунизм», для которого было характерно отсутствие социального неравенства, общность имущества и распределение по «потребностям» (пусть и мизерным). Маркс и марксисты, конечно, подчеркивают всю примитивность изначального коммунизма, но он для них все равно является неким прообразом коммунизма «развитого». Не случайно же в своих знаменитых «Философско-экономических рукописях 1844 года» Маркс как бы «проговаривается»: «Положительное упразднение всякого отчуждения, т.е. возвращение человека из религии, семьи, государства и т.д. к своему человеческому, т.е. общественному бытию».
Заметим, что Маркс говорит именно о «возвращении», тем самым, вольно или не вольно, указывая на ретроспективный характер самого коммунизма - как учения возникшего в эпоху Модерна. Разумеется, это возвращение на новом технико-экономическом уровне. Но тут получается такая «презабавная» вещь. По большему счету, примитивный коммунизм отличается от коммунизма «непримитивного» уровнем развития техники. (Кстати, не случайно у марксистов все упирается в развитие «производительных сил».) А в структурном плане грядущий коммунизм должен быть все тем же самым изначальным общественным строем, для которого характерны общность имущества и классовое равенство.
И как бы ни подчеркивали марксисты примитивность изначального коммунизма, но их преемственность от него очевидна» (А.Елисеев. Генон и Маркс: единство противоположностей. Русская Idea, 08.09.2016). К слову, очень пафосно это проявилось в романе ранних Аркадия и Бориса Стругацких «Возвращение. Полдень. XXII век». В самом конце Евгений Славин восклицает: «Вы знаете, Леонид Андреевич, мое воображение всегда поражала ленинская идея о развитии общества по спирали. От первобытного коммунизма, коммунизма нищих, нищих телом и духом, через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости, к коммунизму неисчислимых материальных и духовных богатств. С коммунизма человек начал и к коммунизму вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, такая, что подумать - голова кружится. Совсем-совсем иная ветвь, не похожая на ту, что мы прошли».
Во времена Маркса и Энгельса о первобытных народах и их общественном строе, взятом основоположниками в качестве идеала, образованным людям было известно немало. И уже тогда исследователям было совершенно ясно, что никакого равенства в таком обществе не могло быть: наоборот, там существовала жесточайшая иерархия, основанная на грубой силе и жестоких традициях подчинения вождям и шаманам. А это значит, что у трудящихся изымался тот самый прибавочный продукт, только не буржуазией, не феодалами и не рабовладельцами, а руководством общины. Причем изымался в произвольном количестве, что делало положение общинников несравненно более тяжелым, чем при более прогрессивных общественных системах.
При капитализме рабочий может уволиться, при феодализме - сменить феодала, поменять профессию или начать тяжбу с владельцем (были и исключения, например, крепостная Россия после Соборного уложения 1649 г). Даже раб иногда мог выкупиться на свободу или получить «вольную», и он еще мог убежать. А первобытный общинник даже убежать никуда не мог, поскольку, имея крайне примитивные орудия труда, выжить в одиночку или маленькой группой было в принципе невозможно. Так что Маркс упускал в своей теории самое главное: прибавочная стоимость изымалась у трудящегося всегда, везде и всюду, начиная с того момента, как первый палеоантроп превратил палку или камень в орудие труда и начал выкапывать ими коренья и рубить ветки. При этом с наступлением каждой новой общественной формации положение трудящихся несколько облегчалось, и возвращение к первобытному строю, невзирая ни на какие технические новшества, означало возврат самых мрачных и жестоких форм эксплуатации человека человеком. И при чаемом Марксом коммунизме настоящем, развитом, прибавочная стоимость все равно изымалась бы; после уничтожения эксплуататоров - государством, после планировавшегося «отмирания» государства - общинами. И отнималась бы вряд ли менее грубо и жестоко, чем при коммунизме первобытном. Попытки построить коммунизм по Марксу предпринимались в Советской России, на Кубе и особенно в Камбодже при правлении Пол Пота (1975-80 гг.). Во всех этих случаях коммунизм представлял собой настоящую оргию зверства и произвола, где у трудящихся не было абсолютно никаких прав - они были рабами коммунистического начальства. Но ужаснуло бы это самого Маркса? Наверное, нет…
Все это очень просто: необходимо только внимательно почитать труды основоположников и спокойно поразмыслить, не считая Маркса априорно гением и пророком. Однако миллионы людей беспрекословно поверили и верят до сих пор в марксову ахинею. Причем не только малограмотные рабочие («болваны», по определению самого основоположника), но и высокообразованные, талантливые люди.
По степени способности к индуцированию своего психоза Карл Маркс превзошел, пожалуй, всех в мировой истории.
via